— Я знаю, — прошептала она одними губами.

— Он сказал, что Катя тебе звонила… что она звала тебя прийти… вместе со мной…

Аня молчала.

— Я не знал… Значит, это из-за тебя… то есть ей нужно было, чтобы ты… на тебя было рассчитано?..

— Ну, я думаю, не только… — Эти слова Аня проговорила с великолепным издевательским великодушием. Что-то такое начинало подниматься у нее в душе, какая-то волна… раздражение? злорадство?

Алеша не почувствовал подвоха.

— Ну, может, не только… Наверное, не только, но все-таки…

— А я знаю, где ты был в тот день, — медленно проговорила Аня. — Куда ты ходил… Я шла за тобой… всю дорогу… Хотела поговорить… но так и не смогла решиться…

— А я знаю, как ты ее ненавидела… Там… Сологуб валялся… Серия «Серебряный вихрь»…

Оба умолкли, как-то дико глядя друг на друга.

— Прости меня, Анечка, — вдруг сказал Алеша. — Ради бога, прости… за все…

И вот тут она сняла варежку, задумчиво посмотрела на свою ладонь, а потом размахнулась и влепила ему пощечину, настоящую пощечину, увесистую пощечину оскорбленной женщины, испытывая при этом несказанное наслаждение. Потом она быстро развернулась и вошла в подъезд, но почему-то не поехала на лифте, а побежала вверх по ступенькам, приговаривая про себя: «И, как гром, его угроза поражала мусульман» — что было на первый взгляд совершенно некстати.

ГЛАВА 9

«Заболеваю я, что ли? Или просто промерз? — думал Мышкин, отпирая дверь своей квартиры и ежась от холода. — Сварю-ка я глинтвейн, вот что».

Он вылил в кастрюльку остатки красного вина из бутылки, нашел в шкафчике все необходимые специи и даже обнаружил в холодильнике два полузасохших апельсина. Минут через пятнадцать он сидел в своем любимом кресле, со стаканом глинтвейна в руке и при выключенном телефоне, что позволял себе крайне редко. На этот раз ему думалось гораздо лучше. Ощущение паники от грозящего провала почему-то прошло. Напротив, возникло что-то вроде вдохновения. «И все из-за чего? — мысленно одернул он сам себя. — Из-за крошечной детали, которая, может быть, еще и не сработает… А телефон, кстати, придется включить».

Он встал, сунул вилку в розетку, снял трубку и задумался. «Кому звонить — ему или ей?» Ему хотелось позвонить Агнии — именно поэтому он обошелся с собой сурово и позвонил Алеше. К телефону никто не подошел. Тогда он нажал на рычаг и с чистой совестью набрал номер Агнии.

— Я слушаю, — ответил знакомый ясный голос.

— Добрый вечер, Агния. Это Мышкин. У меня к вам один вопрос.

— Пожалуйста.

— Вы говорили про квипрокво… Крымов занимается Соллогубом?

— Ну да. — Он услышал по голосу, что она улыбается. — Только не тем, что я, не Тетерниковым, а настоящим Соллогубом, графом Соллогубом, через два «л», из девятнадцатого века… Слышали?

— Слыхал… — сказал Мышкин. — «Тарантас»… И кажется, что-то еще, но больше я не знаю…

— Правильно! А устроители напутали и поставили нас в одну секцию. Сунули его в двадцатый век. Да зачем вам это все? — с любопытством поинтересовалась она.

— Потом объясню, — сказал Мышкин. — Если сам пойму. Большое спасибо, Аня. Всего хорошего.

«А ведь у нее хорошее настроение, — подумал он, вешая трубку. — Голос веселый. Интересно, с чего бы?..»

Он снова выключил телефон и вернулся в свое кресло. «Так… Это совпало. И что с того? Это может ничего не значить, — сурово одернул он самого себя, с единственной целью — обуздать азарт, одолевавший его все сильнее, и рассуждать хладнокровно. — Может… Ладно, это мы, разумеется, учтем и временно вынесем за скобки… Будем временно исходить из того, что эта деталь имеет некоторый смысл… Что у нас получается? Если Сологубы перепутаны — другими словами, если имелся в виду граф Соллогуб, а на сцене оказался Федор Сологуб, он же — Тетерников… то кое-кого это скорее всего обеляет, зато, безусловно, вводит в круг третье лицо, причем лицо, информированное наполовину. Именно наполовину!.. И кто это, хотел бы я знать?» На секунду ему вновь стало не по себе. Вдруг показалось, что это — тупик и нужно не размышлять, а продолжать копить информацию. «Нет, — решительно сказал он себе, — это дело… — он немного подумал и нашел определение, которое показалось ему приемлемым, — концентрическое… Причем круги множатся и множатся, но не… сужаются… Не-ет, хватит! Даешь умственный прорыв! Так что не будем распускаться…»

Он размышлял до глубокой ночи и в конце концов отправился спать в состоянии полной растерянности. Вывод, к которому он пришел, оказался очень странным, чтобы не сказать — бессмысленным…

На следующий день выяснилось, что Мышкин все-таки идеализировал начальство. Впрочем, надо отдать должное Терещенко, он и так проявил чудеса терпения. С утра Мышкину пришлось выдержать беседу не то чтобы суровую — скорее наоборот, — но именно потому особенно неприятную. На этот раз Терещенко выбрал стилистику: «Ну что же ты, старик? Я на тебя надеялся…», и Мышкин решительно не знал, как на это реагировать.

— Знаете что, Геннадий Петрович, — сказал он в конце концов. — Дайте мне еще два-три дня в таком же режиме… А там я уже в случае чего сам приду сдаваться…

— В таком же — это в режиме благоприятствования? — уточнил Терещенко.

Мышкин кивнул:

— Ну, в общем, да…

— Ну, в общем, нет! — Терещенко хлопнул рукой по столу. — Я тебя еще столько же трогать не буду, хрен с тобой, но чтобы никаких «сдаваться»! Да что ты мне тут!.. Тебе самому должно быть противно. — И дальше понес нечто совсем уж несусветное. — У такого, как ты, висяков быть не должно!

— П-почему? — Мышкин даже заикнулся от изумления.

— П-потому! — передразнил Терещенко. — Потому что ты у нас как из книжки. А если в книжке сыщик — импотент… ну, в широком смысле… то на хрен такая книжка кому нужна! Ладно, иди…

Мышкин вернулся к себе в некотором обалдении. У дверей его поджидали Гаврюшин и верный Коля. Гаврюшин смотрел непроницаемо, Коля — сочувственно.

— Вломили? — лаконично поинтересовался Гаврюшин.

— Черт знает что он говорит! — в сердцах воскликнул Мышкин и тут же, спохватившись, умолк.

Все трое вошли в кабинет. Гаврюшин только открыл рот, собираясь что-то спросить, но не успел — в эту минуту зазвонил телефон. Мышкин снял трубку.

— Да, — сказал он. — Да, пожалуйста. Да, я на месте. Хорошо, жду.

— Это еще кто? — поинтересовался Гаврюшин, когда Мышкин повесил трубку. — Если, конечно, не секрет…

Мышкин обвел своих сотрудников недоумевающим взглядом.

— Нас собирается почтить своим присутствием лично господин Дерюгин, — растерянно сообщил он. — Сейчас приедет.

— Зачем — не сказал? — в возбуждении поинтересовался Гаврюшин.

— О чем-то хочет спросить… — Мышкин пожал плечами. — Скоро узнаем…

Дерюгин появился минут через двадцать. Мышкин отметил про себя, что выглядит он, пожалуй, даже хуже, чем в прошлый раз. Он заметно осунулся, глаза были пустые и усталые. Вообще он производил странное впечатление. Мышкин попытался сформулировать для себя, в чем дело, и понял, что имидж энергичного и уверенного хозяина жизни, видимо, приросший к Дерюгину, как вторая кожа, находился в странном противоречии с какой-то внутренней отрешенностью и рассеянностью, сквозившей в его взгляде и жестах. Увидев, что Мышкин не один, он заметно поморщился, но смолчал. Гаврюшин и Коля то ли не заметили его недовольства, то ли проигнорировали, что Мышкин внутренне одобрил.

— Я хотел спросить вас вот о чем… — начал Дерюгин, усаживаясь и обращаясь исключительно к Мышкину. — Удалось вам что-нибудь выяснить?

«Всего-то!» — хмыкнул про себя Мышкин, вслух же очень вежливо сказал следующее:

— Это сложный вопрос, Антон Антонович, согласитесь сами… Кое-что мы, конечно, узнали. Но я, как вы, вероятно, догадываетесь, не имею права этого разглашать…

— Хорошо, — мрачно кивнул Дерюгин. — Я спрошу иначе. Есть ли какой-нибудь шанс, что вы это дело раскроете?