Ты преподнес мне Ловца.

И когда я осознал, что он может видеть мои сны, разделять их со мной, виртуальным, почти киборгом, почти машиной, я пришел в восторг. Раньше мне не давал покоя крошечное сомнение, одно-единственное: что, несмотря на все мое могущество и каждодневное виртуальное общение с живыми людьми, которые даже не заподозрили никакого подвоха… – я одинок, я мертв, я лишь гигабайты хитро организованной информации. Перехитрившая сама себя программа.

О, конечно, я мог входить во сны любого, кто так или иначе был записан в Лаборатории – все вы, ваши ID, соединены со мной невидимыми кодами, лишь единожды прикоснувшись к базовому мозговому центру. Никто никогда не думал над этой закономерностью – все видели только, что я могу входить в любой сон, не используя ПЭСИВ. Но зачем мне ПЭСИВ, если для меня он уже стал инструментом сродни каменному топору?

Но ваш Ловец – он не только видел общие со мной сны безо всякого компьютерного вмешательства; он меня чувствовал, он разделял мои эмоции. Он сумел поймать меня в темных водах моего подсознания, среди вывихов моего разума, упрятанного в Сеть. И тогда я понял, что остался живым, что остался прежним. Я понял, что действительно существует другое поле, кроме глобальной Сети, как бы оно ни называлось: ноосферой ли, Тонким ли миром, мыслящей оболочкой, лимбом. А это значит, что человек – это не тело, как думаешь ты. И не разум, как думал я. Это нечто совершенно другое, чему мы так и не смогли придумать названия.

Ты можешь считать меня чокнутым фанатиком, помешавшимся на интеллектуальном превосходстве человека над всем живым и неживым, что существует на свете. Было время, когда я ощущал себя Богом – без всяких прикрас: я был всемогущ, я существовал везде – и в то же время нигде. Это такое странное ощущение – оно приходит не сразу.

Ты можешь считать меня маньяком.

Или ты можешь считать меня несчастливо влюбленным.

Может быть, отчасти я сделал это потому, что считал – я могу генерировать здесь, в вирте, любой другой сценарий своей любви. Ведь вариантов генерации эмоций, сновидений и воспоминаний здесь тысячи, – в самом деле, как у богов. Однако это не сработало. Я всегда распознавал ложь. Даже во сне. Я всегда помнил, что это лишь иллюзия.

Моя единственная, истинная любовь жива, даже если ее носитель заключен в цифровом коде, заперт в своем, теперь уже вечном, сияющем чистом разуме. И это заставляет меня плакать, Эмиль. Каждый день. И это заставляет меня смеяться, и торжествовать, и злиться, и восторгаться, и склонять голову в восхищении и смирении.

Благодаря моим воспоминаниям мы никогда не расставались, Эмиль. Но ты еще можешь уничтожить меня – теперь тебе достаточно найти другого Ловца: не сновидца, а хакера, который смог бы отыскать, вычленить и ликвидировать программу по имени «Артур». Новая задача, мой дорогой, разве это не прекрасно? Ты всегда любил сложные задачи.

Тут повисла пауза, затем что-то пискнуло, и голограмма Артура начала гаснуть, его силуэт пару мгновений слабо светился на фоне вновь проявившегося вокруг ночного моря, а потом исчез совсем. Файл самоуничтожился, вслед за этим ошибку выдала и страница аккаунта, сообщив, что ее больше не существует.

Антон встал, повернулся и медленно зашагал по берегу, старательно пиная носком ботинка мелкие камешки. Ни за какие сокровища мира не пожелал бы он сейчас увидеть лица своих напарников.

Ему казалось, он будет так много думать, о стольких вещах размышлять, когда все закончится – как бы ни закончилось. Однако теперь мыслей никаких у него не было, кроме того, что произошло то, ради чего рассказываются все истории на свете.

Огни вдали погасали один за другим, и берег моря постепенно погружался в полную темноту, только на одном из причалов мелькали два маленьких красных огонька сигарет.

Антон постоял, глядя на засыпавший город, и пошел обратно, к двум мужчинам, которые молча курили в ночи.

Эпилог

Я больше не верю в то, что есть что-то еще,

а глаза с той стороны прицела ясны.

Господи, спаси мою душу

– я начинаю движение в сторону весны. 

(с, БГ).

В официальную резиденцию королевы следовало являться в официальном же виде. Задрав подбородок вверх, Имс стоял навытяжку, ровно в центре ковра в кабинете герцога Нортумберленда, и жесткий высокий воротник темно-синего мундира, весь расшитый серебряным шнуром, немилосердно царапал ему шею и пережимал горло. Рукам в перчатках было жарко, ладони вспотели, и от этого было еще противнее.

– Не старайтесь просверлить меня глазами, Норфолк, – медленно сказал герцог, в упор рассматривая Имса тяжелым немигающим взглядом. – Вы что же, думаете, вам станет легче, если я сейчас магическим образом испарюсь прямо на ваших глазах от угрызений совести? Глупости. Я не сентиментальная девица, и вы тоже, насколько я знаю. Мы разведчики. И оба немаленькие лица в секретной службе империи, между прочим. И вы, и я обязаны помнить: тот, кто строит козни против нас, угрожает не только нам, но чему-то большему. И когда представилась такая великолепная возможность, когда вы оказались в роли живца, я обязан был выжать из ситуации максимум пользы.

– Вот как? – зло сказал Имс. – То есть весь этот спектакль потребовался исключительно в интересах империи?

– Мне хотелось посмотреть, на что вы способны в критической ситуации, – без тени сожаления проговорил Нортумберленд. – В действительно критической для вас ситуации.

– Не буду я на вас работать, – сказал Имс.

– Да будете, куда вы денетесь, – махнул рукой Нортумберленд. – Что вас злит больше: что вами сыграли втемную или что вас заставили заново переживать юношеские эмоции? И не надо скрипеть зубами, Эмиль – даже когда вы были ребенком, это на меня не действовало.

Имс сузил глаза. Раз уж герцогу Нортумберленду было угодно перейти на родственный тон...

– Это называется «подстава», дядя, – едко сказал Имс. – Вы очень бережете своих людей.

– Ты переживешь и это, мальчик, – Нортумберленд грузно опустился в кресло за огромным столом. – И ты служишь не мне – ты служишь империи. Помнится, это был твой осознанный выбор, не так ли? Это не первая ситуация, когда тебя использовали без твоего ведома, и не последняя. Такова жизнь воина: идти туда, куда прикажут, не задавая вопросов.

– Если бы я хотел жить по приказу, я пошел бы в армию, – строптиво возразил Имс.

– Ты выбрал службу гораздо более тяжелую и интересную, чем армия, – слабая улыбка мелькнула на губах старого герцога. – Ты хорошо знаешь правила. Ты согласился по ним играть, не стоит беситься из-за дел давно минувших дней. Игроки нашего уровня не поддаются эмоциям.

Он закашлялся и кивнул на дверь позади Имса.

– Можешь идти, Эмиль.

– Есть, сэр, – гаркнул Имс, повернулся кругом и деревянной дерганой походкой прошагал к выходу.