- Все это очень трогательно, - согласился он, - но вы женщина рассудительная, скажите: что вы сами сделали бы на моем месте, если б существо, клявшееся вам перед алтарем в вечной верности, самовольно отдалось другому, а потом, когда чувство ее износилось, истрепалось, принесло обратно вам эти отрепья? Неужели вы удовольствовались бы ими? Неужели вы надеялись, что такое существо может еще занять около супруга прежнее место честной законной жены? Я очень ценю, сударыня, щедрость и великодушие, с которыми вы преподносите мне все, что осталось после вашего кораблекрушения, но я не смею принять вашего подарка. Недостоин, сударыня, недостоин! Слишком много чести.
Молодая дама непритворно расплакалась.
- Да ведь вы же любили меня? Вы такой добрый...
- Treve de compliments [Прекратите комплементы (фр.)]! Мало ли кого я любил! И вы ведь меня когда-то любили, да разлюбили же? А когда вы променяли меня на какого-то Диоскурова, то я, очень естественно, не мог сохранить к вам прежней привязанности, и с вашей стороны было бы plus que ridicule [более чем смешно (фр.)] требовать ее. Нет, я не принадлежу к взыхателям, я тут же старался развлечь себя - ну, и развлекся. Вот в руке у меня, как видите, записка: это - billet-doux [любовное письмо (фр.)], вот на туалете целая пачка их - все от премиленьких особ. Сызнова втянулся я в вольную жизнь холостяка, как птица, выпущенная из клетки, и вы думали, что так вот и поймаете меня, старого воробья, на мякине, что я по доброй воле вернусь в западню? Как бы ни так! Зачем выпустили? Разводная наша выйдет на днях, а до тех пор, с божьей помощью, проживем, может, и врозь друг от друга. Так-то-с! Что имеем, не храним, потерявши - плачем.
Слезы, действительно, текли обильно из глаз Монички. Она не утирала их. Не находя слов, покорно понурила она хорошенькую головку перед своим неумолимым судьею.
- Перестаньте! - промолвил он желчно. - Слезами не разжалобите: старая штука.
Все клятвы женские - обманы,
Поверить женщине беда,
Их красота - одни румяны,
Их слезы - мутная вода.
Слышите? Мутная, соленая вода-с.
- Vous etes cruels [Вы жестоки (фр.)]... - пролепетала она. - Ничего я не хочу от вас; покажите мне только Аркашу.
- Показать? Отчего не показать. Но не воображайте, что вы сохранили на него какие-либо права. Идите за мною.
С горделивой осанкой направился он через анфиладу комнат к детской. Послушно, как овца на веревке, последовала за ним отверженная супруга. С невыразимой грустью окидывали ее взоры эти комнаты: когда-то она была полновластною в них царицей... Эта мебель... А! Да ведь мебель - ее собственность?
- Monsieur!
Муж остановился.
- Plait-il, madame [зачем вы пришли, мадам]?
- Ведь мебель эта - моя?
- Вы забыли, что оставили ее сыну.
- Правда! - печально потупилась она.
Кормилицы не оказалось в детской. Сынок разрозненной четы покоился в колясочке. Положив на уста, в знак молчания, палец, Куницын пригласил жену глазами заглянуть в коляску. Во взорах юной матери вспыхнула яркая искра: на кружевной подушке почивал перед нею, со сложенными на груди ручками, полненький, свежий младенец.
- Как он вырос, да и какой беленький! Совсем не такой пунцовый, как прежде, - восхищалась Моничка, бессознательно опускаясь на колени перед коляской и крепко целуя малютку.
Тот проснулся и запищал.
- Бедненький! Разбудила! Голюбцик, синоцек мой! Она бережно подняла его с подушки.
- Засни, мой ангельчик, засни!
Но ангельчик, взглянув прямо на мать, забарахтался на ее руках и завопил благим матом.
- Он вас не узнаёт, - заметил с важностью отец и заманил маленького крикуна пальцами. - Поди ко мне, пузан, к папаше поди.
Мальчишка замолк и потянулся к папаше.
- Пай, Аркаша, паинька-заинька. Вы видите, сударыня, что и сын-то вас знать не хочет. Мама - бяка, папа не отдаст тебя маме, мама - бяка, - убаюкивал достойный родитель своего наследника.
Молодая мать, не удерживая уже рыданий, прислонилась в изнеможении к комоду.
- Будет, сударыня, будет комедь-то ломать! - сухо заметил муж, на отвердевшее сердце которого смертельная горесть бедной женщины начинала оказывать размягчающее действие. - Вы видели своего сына, более вы ничего не требовали. Можете идти своей дорогой.
Пошатываясь, она с умоляющим взором сделала шаг в направлении к жестокосердому, потом вдруг дико захохотала и ринулась вон из детской. Озабоченно посмотрел ей вслед Куницын и принялся опять укачивать малютку:
- Баю, баюшки-баю,
Колотушек надаю...
Когда убаюканный таким образом сынок задремал, он уложил его обратно в коляску и завернул в кухню распушить мамку: зачем оставила своего питомца одного? Затем он воротился в кабинет.
Чтобы рассеяться, он взялся опять за розовую записку. Но она не могла уже вызвать на губах его прежнюю улыбку; моргая, морщась, он погрузился в думу и бессознательно уронил на пол письмецо. Внезапно он встрепенулся и большими шагами пошел к выходу.
- Человек! Предстал человек.
- Беги, что есть духу, и вороти барыню.
- Сейчас, я только за шапкой...
- Не до шапки! Беги как есть. Да двигайся же, тюлень!
Но бесполезны были тревоги разжалобившегося мужа: вернулся человек, но не вернулась с ним барыня.
- Ну, что ж, не нагнал?
- Никак нет-с. Взял извозчика, покатил в одну сторону - не видать, повернул в другую - и там след простыл.
- Так, видно, суждено было! - пробормотал Куницын и поднял с полу записку.
И Наденька у себя тщетно ожидала возврата кузины. Когда же, несколько дней спустя, она переходила Невский, то мимо нее пронесся на рысаке щегольской фаэтон; в фаэтоне сидела, с разрумянившимися от первого осеннего мороза щечками, в роскошной бедуинке Моничка; рядом с нею - сизоносый, в морщинах, старикашка в собольей шапке, оглядывавший спутницу с тривиальной улыбкой. Но юная львица, казалось, не замечала его: с радостным беспокойством засматривалась она в противоположную сторону, где нагонял их на заводском вороном удалой конногвардеец.
XVII
Что за комиссия, Создатель,
Быть взрослой дочери отцом!
А. Грибоедов
А туча все грознее надвигалась над бедной Наденькой...
Вскоре после вышеописанного эпизода, в полдень пасмурного ноябрьского дня студентка была вызвана в кабинет отца пред трибунал обоих родителей. Более всего поражало в молоденькой, еще так недавно молодцевато-энергической девушке клеймо безграничной скорби, почти безнадежности, наложенное на личико, на всю фигуру ее.
- Voila, - ткнула на нее указательным перстом мать, - jugez vous meme [Судите сами (фр.)]. Прежняя ли это наша Наденька, свеженькая, осанистая, которою мы имели полное право гордиться перед светом?
- Вы посылали за мной, папа, - отнеслась к отцу бесстрастным, беззвучным голосом девушка. - Чего вам от меня?
- Mon amie, - обратился он к супруге, - объясни ты: ты мать.
На категорически поставленный вопрос бледное лицо Наденьки мгновенно вспыхнуло ярким румянцем; потом опять побелело, побелело более прежнего.
- Так неужели правда?
- Правда... - чуть внятно прошептали ее посиневшие губы, и в глазах у нее загорелся зловещий огонь решимости смерти.
- Наденька! - в ужасе вскрикнули в один голос родители. - Но как это случилось?
- Случилось?.. Я состою в натуральном браке.
- В натуральном браке? - протяжно повторил отец. - Это еще что за выдумки? И, верно, с этим оборвышем-студентишкой?
- Да, с Чекмаревым.
- Ну, так и знал! Дай им на мизинец воли, они взлезут тебе на голову. Да как ты, однако, смела без позволения родительского?
- Для натурального брака, папа, не требуется согласия родителей; все - дело природы.
- Затвердила сорока Якова! Какой это такой натуральный брак?
- Натуральный, то есть естественный, в противоположность вашему - искусственному. Физиология человека уже так устроена, что в известном возрасте лица разных полов невольно влекутся друг к другу; природа венчает их - вот и все формальности. Преимущества натурального брака перед неестественным заключаются еще и в том, что нет свадебных расходов.