Он говорил быстро, страстно и с непоколебимой уверенностью в себе, как человек, привыкший к частым выступлениям и дискуссиям. Панна Стефа, моргая длинными ресницами, смотрела на Залевского с нескрываемым восхищением; взгляд Бартковяка тоже был благожелательным. Одна панна Марта повернулась боком к говорящему. Темные, гладко зачесанные волосы придавали ей очень моложавый вид. Она сидела, склонившись над машинкой.

Заметив Малецкого, Залевский обратился к нему:

— Что, разве я не прав, пан инженер?

Малецкий оказался в щекотливой ситуации. Он не имел ни малейшего желания вступать в полемику. А между тем, после вопроса Залевского, взгляды всех обратились к нему. Даже панна Марта подняла голову. Она была очень бледна, губы у нее дрожали.

Надо было что-то ответить.

— Я, правда, не слышал всего разговора, — начал он медленно, — но то, что вы говорите, не кажется мне новым…

— Разумеется, — удовлетворенно согласился Залевский. — Польский народ уже давно постиг суть евреев.

— Перед войной подобные мысли были весьма популярны среди наших фашистов, — заметил Малецкий.

Тот нахмурился.

— Вы хотели сказать националистов?

— А разве это не одно и то же?

— Нет! — резко ответил Залевский. И, сощурив глаза, вызывающе взглянул на Малецкого.

— Мы хорошо знаем, в каких кругах нас пытаются дискредитировать этикеткой «фашисты». Но после войны мы разъясним этим господам, в чем тут разница!

— В концлагерях? — спросила вдруг панна Марта.

Залевский на миг смешался. Но быстро овладел собой.

— Если понадобится, то в лагерях, — ответил он резко. — Именно там, а не где-нибудь еще, мы разъясним евреям и коммунистам, кто мы такие…

В комнате воцарилось молчание. Стефа, нервничая — не наговорил ли Зыгмунт чего лишнего? — вынула пудреницу и, моргая ресницами, начала водить пушком по своему смазливому личику. А Марта побледнела еще сильнее. Что касается Малецкого, он всего охотней устранился бы от этого неприятного спора.

Вдруг Марта поднялась.

— Война еще неизвестно когда кончится, — сказала она немного дрожащим голосом, — так что я сейчас вам скажу, кто вы такие!

Залевский иронично усмехнулся.

— Прошу вас, слушаю…

— Бандиты! — бросила она ему прямо в лицо.

Он сделал движение, словно хотел прервать ее, но она смерила его таким презрительным взглядом, что он смолчал.

— Вы бандиты! — повторила она еще громче. — Можно было бы только презирать вас, если б не приходилось стыдиться того, что вы поляки… Вы позорите нас, скоты! — вдруг крикнула она со страстью, какую трудно было ожидать от нее, всегда такой спокойной и сдержанной.

Когда она вышла, Малецкий выбежал за ней в прихожую.

— Панна Марта! — закричал он.

Она торопливо надевала плащ.

— Слушаю. — Она холодно взглянула на него.

— Я хотел…

— Догадываюсь! — прервала она. — Бы, наверно, хотели сообщить мне, что я права?

— Разумеется!

Девушка усмехнулась.

— Жаль, что вы не сказали этого там! — Она показала на комнату.

Малецкий смутился.

— Мне кажется… — начал он оправдываться.

— Что вы выразили свою точку зрения? — снова прервала она. — Да, вы выразили свою позицию куда как ясно. Настолько ясно, что я позволю себе не называть ее. Впрочем, сейчас это не важно! Но я буду вам обязана, если вы возьмете на себя труд сообщить инженеру Волянскому, что с сегодняшнего дня я отказываюсь работать в конторе…

Этого он ожидал менее всего. Панна Марта работала здесь всего несколько недель. Он знал, что она живет в трудных условиях и наверняка очень заинтересована в неплохо оплачиваемой должности.

— Подумайте хорошенько! — стал он уговаривать ее.

— Я уже подумала, — твердо ответила она.

Когда часом позже в контору явился Волянский, Малецкий рассказал ему обо всем.

— Переубедить ее было совершенно невозможно, — закончил он. — Нет и нет!

Элегантно одетый, уже в светлом весеннем костюме, широкоплечий и краснолицый Волянский махнул рукой.

— Пусть катится к чертям! Невелика потеря, на ее место сотня найдется.

Малецкий почувствовал себя обязанным выступить в защиту Марты.

— Однако признай, что она девушка порядочная.

— Признаю! — поморщился тот. — Но истеричка!

— Этот Залевский…

— Прохвост! — констатировал Волянский. — Но, говоря между нами, парень в чем-то прав! Я, знаешь ли, не сторонник подобных методов… и отнюдь не считаю себя сторонником фашизма, но что правда, то правда! Гитлер решает для нас проблему евреев по-своему, варварски, но радикально! Да, кстати о евреях! Ты знал Лильенов?

Малецкий склонился над столом и стал просматривать план продающихся участков.

— Знал, — буркнул он.

— Понимаешь, я вчера встретил на Маршалковской Ирену Лильен…

— Вчера? — невольно удивился Малецкий.

— А может, позавчера, я уж не помню! Но это наверняка была она. Не знаешь, что с нею?

— Понятия не имею, — ответил Ян.

Поскольку в конторе в самом деле работы не было, Волянский решил вытащить Малецкого позавтракать вместе. Он был любитель поесть и выпить.

— Ну, прошу тебя! — стал уговаривать он, когда Малецкий отказался.

Малецкий не хотел идти, ссылался на то, что занят. Вышли они вместе, но у площади Спасителя распрощались. Волянский остановил проезжавшего рикшу.

— Ну, не надумал? — еще раз обратился он к Малецкому. — Садись, ей-богу, стоит обмыть такой дивный день, да к тому же Страстной четверг.

— В другой раз! — ответил Малецкий.

Волянский рассмеялся.

— Была бы честь предложена. Ну, воля твоя…

Он сказал рикше, худосочному, бледному парнишке, адрес модного в военное время заведения на Мазовецкой. Паренек кивнул и, приведя в движение тяжелый свой велосипед, сгорбившись, с усилием направил «экипаж» с удобно развалившимся впереди господином, по Маршалковской улице.

В той стороне, над Саским Огродом, висела тяжелая, набухшая тьмой туча дыма. Некоторые прохожие останавливались на тротуарах и смотрели в том направлении.

Малецкий перешел на другую сторону улицы к трамвайной остановке. Он решил, воспользовавшись свободным временем, поехать в Мокотов к супругам Маковским.

Дом, в котором жили Маковские, находился почти в самом конце Пулавской улицы, в районе дальней застройки Мокотова. Это был большой современный кооперативный дом, и только ряды широких окон как-то разнообразили его гладкую монотонную плоскость.

Малецкий помнил номер квартиры Маковских, однако остановился в подворотне, чтобы там, по списку жильцов, сориентироваться, какой этаж ему нужен.

В тот же момент из будки выглянул дворник.

— Вам к кому? — спросил он с варшавским акцентом.

— К Маковским, — объяснил Малецкий. — Какой это будет этаж?

Дворник, невысокий, хмурый мужчина лет под пятьдесят, внимательно посмотрел на него.

— Там, в семнадцатой, нет никого! — буркнул он.

— Вышли? — огорчился Малецкий.

Однако тут же вспомнил, что с Маковскими жила ее мать, старая, больная женщина, которая по причине острого ревматизма крайне редко выходила на улицу. Он спросил о ней.

Дворник пожал плечами.

— Я же говорю вам, нет их никого.

И чуть погодя неохотно разъяснил:

— Квартира опечатана, незачем туда идти!

Малецкий вздрогнул.

— Как это?

— А так, обыкновенно.

— Что случилось? — пытался узнать он. — Когда?

— А еще вчера ночью, — ответил дворник.

Малецкий задумался. Судя по всему, арест семейства Маковских был тесно связан с тем, что приключилось с Иреной во вторник. Агенты, видимо, остались недовольны скромным шантажом, хотели повторить его, а обманувшись, воспользовались случаем, чтобы без труда выслужиться перед своим начальством в гестапо. Малецкий, однако, хотел бы убедиться в этом. Но в ответ на его дальнейшие расспросы дворник лишь пожимал плечами и исподлобья окидывал его весьма красноречивым, хмурым взглядом. Он явно не доверял ему, возможно, считал шпиком, это было очевидно. Малецкому пришлось довольствоваться услышанным. Наконец, сопровождаемый до самых ворот неприязненным взглядом дворника, он с ощущением стыда вышел на улицу и побрел к затянутому дымом городу.