Потом привыкли понемножку. Лина, спустя год после обретения Обители, сумела сотворить такого димфэйя, что хватило на месяц. И рванула к сестре, на другой конец страны, за край материка, на Сахалин. Девочкам полегчало, они поняли, что есть шанс видеться, хотя бы иногда. А вот ей пришлось смириться с одиночеством. Снова, спустя восемнадцать лет, в доме стало тихо. И она начала разговаривать с рекой.

Сегодня Алла уйдет вверх по течению. Река изобилует порогами, перекатами. Сейчас вода еще низкая, но позже, когда горное солнце начнет взимать дань с ледника, питающего реку, вода поднимется. Она дала названия особым местам на реке, для нее особым. Два места особенно любила, одно совсем рядом с домом. Здесь река сужается до пяти метров в ширину, и вся сплошь в нагромождении камней. В половодье вода буквально валится через камни. Сейчас же поток разбивается на несколько отдельных и несется между ними. Она называет это место “Поцелуй Ахмеда”. Потому что – да, там, прямо посредине реки, вон на том валуне, похожем на острый черный зуб огромного доисторического животного... Легко перескакивая с камня на камень, добирается до середины реки. Когда-то, очень давно, они стояли тут, обнявшись, мокрые от брызг бегущей вокруг них реки. Два Томала в своей стихии – счастливые и целующиеся.

Ударило так, что она покачнулась на влажном граните. Взмахнула руками, как птица крыльями, пытаясь удержать равновесие. Ударило еще раз, сильнее. Колени подгибаются сами собой, падает на камень, чудом не соскальзывая в воду. Кажется, что все, что перед глазами – черный мокрый гранит, ревущая вокруг вода – все это нарисовано на асфальте мелом и сейчас идет дождь. И нарисованная картина смывается, оставляя после себя что-то... что-то страшное. Пустое и страшное. Из остатков сил рвется сквозь километры к нему, к любимому. А он кричит ей в ответ что-то, на последнем усилии кричит, она это чувствует. Не слышит его. Или слышит? Поднимает голову и видит. Или уже не видит – своим глазам веры нет. Ярко-голубая искрящаяся изломанная линия, от ее тела куда-то. Так выглядит их ментальная связь с мужем? Нет, это невозможно, ее нельзя увидеть. Это последняя мысль ее угасающего сознания кифэйя.

Тонкая женская фигура скатывается со скользкого камня в бурлящую по перекатам реку. Вода, бурная и нетерпеливая, будто замедляет свой бег, принимает тело, осторожно несет его, уберегая от столкновения с многочисленными камнями, к берегу. И там оставляет свою Хранительницу между обломков скал, которые образуют некое подобие купели. Там она и остается, мерно качаясь в толще воды. Темным цветком распустились вокруг головы волосы, колышется легкая одежда. Глаза ее закрыты, лицо безмятежно.

Вода, вода... Кругом вода. Вода, вода.... Шумит вода.

После. Михаил, Мо, Мика, Лина, София, Фарид и Тагир.

- Разобрались? Друг друга не поубивали?

- Нам делить нечего, – пожимает плечами Михаил. Он по-прежнему сидит на полу, потому что пока не уверен, что может встать.

- Миш, послушай, – Лина уже перебралась на диван. – Я понимаю, что мы тут у тебя как бы в гостях. И ты нас не звал. Но... мы уже и так на головы друг другу наступаем...

- В буквальном смысле! – мстительно припоминает Мо. – Кто мне вчера на голову наступил?

- Я нечаянно! И скажи спасибо, что не Мика! Она тяжелее.

- Спасибо! – театрально прижимая руку к груди.

- Я понял, о чем ты, Лина, – Михаил задумчиво трет висок. – Мы тут и так уже впятером не помещались. А теперь еще и София, и Тагир...

- И, возможно, не только они...

- Да, – кивает согласно Миша. – Возможно. Я лично на это очень надеюсь. Что мы сможем еще кого-то найти и... В общем, у меня есть идея. Предложение. Перебраться в школу.

- В школу?!

- Да. Там много есть классов... пустующих. Детей сейчас гораздо меньше, чем было раньше. А еще там есть пристройка, хозяйственная. Она отапливаемая. Там вход отдельный и места достаточно. И в школу можно пройти, там вода, туалет. Да и с едой проще, столовая есть в школе.

- Миш, а это не запрещено? – сомневается Лина. – Пускать жить кого-то в школу?

- Не вижу другого выхода. К тому же, я, как-никак, директор и...

- Он очнулся! – перебивает их Фарид, сидящий у кровати, на которой лежит Тагир.

А потом все находящие в комнате с любопытством наблюдают за тем, как с помощью брата Тагир садится. У него совершенно потрясенный, дикий взгляд и очевидно, что лишь присутствие рядом брата вносит хоть какое-то подобие привычного в эту абсолютно не поддающуюся ни одному рациональному объяснению для него картину – незнакомая комната, полная незнакомых людей.

- Какой же ты огромный... – Мо, как обычно, радует свежим взглядом на события. – Как же мы тебя доперли сюда? Да мы просто герои, ребята!

- А? Что? – голос Тагира, и без того низкий, сейчас звучит совсем по краю доступного человеческим связкам и уху диапазона. – Ридли, где я? Кто они?!

- Я прямо даже в нетерпении, – Мо складывает руки на груди, – послушать, как Фарид это все объяснит.

Переезд в школу откладывать не стали, потому что существовать всемером в однокомнатной квартире было категорически невозможно. Места в хозяйственной пристройке оказалось достаточно, только прошлось потрудиться, отвоевывая у доисторического хлама жизненное пространство. В итоге, освободили себе две помещения, для мальчиков и девочек отдельно. Даже нашлись раскладушки, матрасы и подушки – еще с тех времен, когда в школе функционировал летний лагерь. После того, как комнаты были признано условно годными для проживания, они собрались было идти в лес для “полевых” экспериментов, но Миша объявил тихий час. И был прав, собственно, все вымотались просто ужасно: очередная бессонная ночь, физически тяжелое возвращение с Тагиром на руках и то, что последовало после, а потом еще обустройство на новом месте.

В общем, Михаил отправил свой, по выражению меткого на словцо Мо, “пионерлагерь кифэйев”, спать, а сам двинулся в кабинет – за всей этой круговертью он чуть не забыл, что каникулы закончились, и завтра начинается очередная учебная четверть. Надо хоть немного подготовиться, бумаги разобрать, а то все его директорские дела за последние дни начисто вымело из головы, другое там место занимало. Благие намерение Михаила пропали втуне, и он так и просидел пару часов за столом, лишь изредка меняя положение тела и переводя взгляд от поверхности стола на окно. При этом видел он перед собой не стол и не окно, а то, о чем думал.

- Тагир, а ты, правда, ничего не помнишь?

- Совсем ничего, Мо. Последнее, что помню – как поужинал с Акулиной и спать пошел. Устал сильно.

- Акулина – это жена?

- Квартирная хозяйка.

Вдруг раздается смешок Фарида.

- Слушай, Тигр. Я представил себе лицо Акулины, когда она зайдет в комнату. А нас там нет.

Тагир неопределенно хмыкнул.

- Ладно, давайте спать.

- Что, даже девчонок не пойдем зубной пастой мазать?

- Лично я не взял с собой зубной пасты. А если не пастой... Да ну вас к черту! Давайте спать, а то всякая хрень в голову лезет.

Возражения Миши о позднем часе отмели. Особенно после рассказа Фарида о том, как он нашел брата. Все понимали, что время дорого. И были полны воодушевления и надежды скоро узнать, что с близкими людьми.

- Только сначала нужно убедиться, что с нами все в порядке, – тон Лины непреклонен. – После всех событий. Особенно с Мишей, Фаридом, Тагиром.

- О, у нас медосмотр намечается? Как раздеваться – до пояса или целиком? – пальцы Мо ложатся на ворот рубашки.

- Ты меня не интересуешь. У тебя на лбу написано, что с тобой все в порядке.

- Мало ли что на лбу. Может, у меня на груди, под сердцем, другое написано. Точно не хочешь посмотреть?

- Клоун! – демонстративно морщится Мика. Лина же вовсе не обращает внимания на слова Мо, легко касаясь пальцами лба Михаила, а затем братьев Куркиных.