События, произошедшие тем вечером в городском театре, несколько дней занимали первые полосы всех местных газет.

Весь покрытый зеленью, абсолютно весь, остров невезения в океане есть...

– Леннарт Мери. “Серебристый рассвет”

Между “До” и “После”. Тональность – си-бемоль минор.

Как умирают люди? Обыкновенно. Душа и кровь нераздвоимы до поры. Но время приходит – и рвется связь. Душа налево, плоть направо. Душе воздается по мирским делам, полет или падение. А тело возвращается туда, откуда оно и вышло – в прах, в тлен.

Кифэйи рождаются, живут и умирают почти так же, как люди. Но настал тот миг, когда вдруг ясно стало, что умирать кифэйи могут и по-другому.

Сущность Хранителей разрушалась. Быстро и, тем не менее, мучительно. Корчась, как лист бумаги в пламени. Заходясь в беззвучном крике. Сознавая свою гибель, свой распад, не понимая, зачем и почему. Но боль от этого меньше не становилась. И в последний миг, миг агонии они тянулись к своим самым близким – детям, родителям, любимым. Крича угасающим сознанием тем, кто был так дорог.

Я найду тебя, слышишь? Я найду тебя, я приду к тебе. Порывом ветра, плеском волны, шелестом листвы. Дрожью земли, светом звезды, струями воды. Я приду к тебе, обязательно приду. Потому что иначе нельзя. Иначе не может быть, понимаешь?!

Не зарастет на сердце рана, прольется чистыми слезами, не зарастет на сердце рана, прольется пламенной смолой...

А во всем мире, по всей планете кифэйи умирали. Их людские тела содрогались в агонии. Закатывались до видных лишь тонкой полосой под неплотно прикрытыми веками белков, глаза. Скрючивались в немыслимых позах, как на картинах Босха, страшными судорогами тела. Текла, пенилась в уголках рта слюна. Они стонали, кричали что-то, нераспознаваемое человеческим слухом. Хранители гибли. Но сердечная мышца продолжала сокращаться. Кровь, алая, человеческая кровь циркулировала по осиротевшему телу. Легкие исправно снабжали клетки кислородом. А душа кифэйев умирала. Ее убивали – хирургически точно и методично.

После. Мо, Мика, Лина.

К разговору с отцом Мо подбирался долго. Нельзя сказать, что он не любил отца. Любил, и очень. Но слишком тяжкие были воспоминания из детства. Не отец виноват, вообще никто не виноват, что так сложилось. Но и сейчас передергивало, стоило вспомнить – одиночество, холод и снова одиночество. С тех пор он яростно ненавидел все, что напоминало ему о тех временах: проклятых крикливых птиц – гагар и куликов, вкус зайчатины и рыбы, холод, ветер, прибой, море. Даже море ненавидел первое время, хотя причудливая судьба кифэйя его забросила Альфаиром портового прибалтийского городка, и жить ему снова пришлось возле моря. А вот ненавидел, и все тут! Лишь последние годы как-то привык. Но отца, главного виновника и свидетеля его мучений, возненавидеть так и не смог. Да и не было вины отца в том, что он – Нафт, живущий на краю земли, а сын его – будущий Альфаир, и не из числа самых слабых. Сына должен воспитывать до инициации отец. Таковы законы жизни кифэйев, будь они трижды прокляты. Но соблюдать их все равно надо.

Он ведь скучал по отцу, потому что любил, не мог не любить. И повзрослел, и понял многое. Например, как трудно было и отцу тоже. А ведь они не виделись с того момента, как Мо уехал оттуда, с берега Восточно-Сибирского моря. Тринадцать лет не видел отца. И говорили они весьма редко – трудно им было, будто стояло что-то между ними. Неправильно это, совершенно неправильно. Черт, надо что-то с этим сделать! Для начала – поговорить с отцом. Узнать, как у него дела, ведь он уже не молод, за пятьдесят.

Мо подошел к окну, за ним – аккуратный городской пейзаж в лучах мягкого заката. Скоро все зазеленеет, у них в городе очень много деревьев. Но перед глазами стояло лицо отца – совершенно, по определению матери, ассирийский профиль и ассирийские же, наверное, кудри – темные, без единого проблеска седины. Мо похож на отца, так говорит мама. Да он и сам знает, что похож. Лишь глаза у него не отцовы, темные, в тон волосам. А у отца глаза светлые – серые, цветом почти как прибивавшиеся к берегу льды. Это особенность Нафтов – всегда цвет глаз контрастен к цвету волос. Если светлые волосы, то глаза темные. Или, как у его отца, наоборот – черная шевелюра и светло-серые, почти до белого, глаза. Он представляет, как отец сейчас стоит на берегу и смотрит на море. Али Деев, Нафт, Хранитель моря и суши. Его отец. И Мо позвал его. Потом еще раз позвал. А потом мир перед глазами внезапно померк.

Открыл глаза. Над головой – светлеющее небо, ветки, еще видны звезды. Утро? Только что был вечер! Лежит на чем-то холодном и мокром. Куда делось все – его квартира, закат за окном?! Где он? Как он здесь очутился?! И едва в паникующий мозг врываются эти вполне, надо сказать, закономерные вопросы, раздается голос. Почти над его головой.

- Что это за хрень?

- По-моему, человек, – еще один голос, слева.

- Мертвый?

- Насколько я могу судить, живой. Вроде шевельнулся.

- Проверим? Можно пнуть...

Мо не стал дожидаться, когда его начнут пинать неведомые голоса, точнее, те, кому они принадлежали. Нельзя сказать, чтобы он смог молниеносно принять боевую стойку, потому что то, холодное и мокрое, на чем он лежал, оказалось глубоким снегом. Но поднялся на ноги довольно быстро, развернулся. Ага, вот они, голубчики. Парень и девушка, очень похожие, заметно даже в этом предрассветном сумраке, видимо, брат и сестра. Высокие, темноволосые. А дальше он перестает анализировать внешность своих внезапных визави. Потому что вдруг сознает невозможное. Перед ним – кифэйи.

В числе того, чему обучали при инициации, был ритуал приветствия других кифэйев. Мо было горько и смешно одновременно, когда он изучал его. Вот это было точно знание из разряда совершенно бесполезных. Какова вероятность того, что он встретит случайно другого кифэйя, учитывая, что они все привязаны каждый к своей Обители? Нулевая. Но ритуал пришлось выучить, таково требование Квинтума. И теперь вот тело двигалось само, на рефлексе.

Поднимается на уровень плеча рука, раскрытой ладонью от себя. Люди так принимают присягу. Ходят даже слухи, что этот людской ритуал пошел от кифэйев. Губы произносят слова. Те самые слова, которые он дублирует ментально.

- Магомед Деев, Альфаир второго уровня, Эстония.

Спустя едва ощутимую паузу он слышит ответ – и звуковой, и ментальный.

- Ангелина Куприянова, Водзар первого уровня, Россия.

- Доминика Куприянова, Рокс первого уровня, Россия.

Вот тебе и брат с сестрой!

Это первая мысль. А потом в голову врывается целый рой. Водзар? Рокс? Но самая главная: “Эти девчонки – кифэйи!”. Настоящие живые кифэйи!

Иногда ему приходили крамольные мысли: может быть, это чья-то злая шутка? И никаких кифэйев не существует? А над ними просто ставят какой-то эксперимент – над ним, отцом, матерью, сестрой. Потому что других Хранителей Мо не видел никогда. Может ведь быть такое, что это все неправда? Незаметно дают какие-то лекарства, рассказывают странные байки, а им кажется, на фоне приема лекарств, что они что-то могут. Ведь подтверждений никаких. Кифэйи? Где они? Мать, отец, сестра, причем и отца, и сестру он почти не видит теперь – слишком далеко их Обители. Можно ведь усомниться? Можно. Но теперь все сомнения развеялись, вот они, доказательства, в двух шагах от него.

Его словно магнитом тянет к ним, и он не сопротивляется, подходит близко, разглядывает жадно. Девушки примерно на полголовы ниже его. Очень похожи между собой, прически только разные – у одной волосы накоротко и кое-как обкромсаны, такое ощущение, что она это делала сама перед зеркалом не очень острыми ножницами, у другой, наоборот – вольно заплетенная коса. И глаза немного разные – у той, что с длинными волосами, темнее.

Та, что с короткими волосами, протягивает руку и касается сначала его виска, потом проводит по щеке. Он невольно поворачивает лицо к ее ладони, совершенно неосознанно, словно подставляясь под эту неожиданную ласку. Голова ничего не соображает, кроме одного – это пальцы другого кифэйя сейчас касаются его!