Неделю вела она разговоры с Берковым. Хорошо хоть База умотал на эту неделю в другой город. Во-первых, у него были там дела, а во-вторых, все наряды себе и Нинке к свадьбе он хотел купить там — и вообще мечтал провести приготовления к свадьбе тайно, чтобы ошарашить друзей. Он вообще очень любил сюрпризы. Ему и в повороте своей судьбы нравилось то, что он был неожиданным. Никогда он не любил никого по-настоящему, поэтому то, что в его жирной душе появилось злопамятным утром после избиения Нинки ремнем, было самым большим сюрпризом в его жизни, и его душа забавлялась чувством любви, как перекормленный ребенок забавляется новой игрушкой (не зная еще, что через два дня оторвет ей уши и выбросит в угол, а именно такая, скорее всего, участь, ждала Нинку — и она это понимала).

Берков находил самые разные отговорки — и наконец согласился. Но внес поправки. Топор он отверг категорически. Это глупо. Что же, бомж заранее где-то топор искал? Нет, увидел богатенького, скрылся в подъезде с тем, что под руку попалось. С чем? С кирпичом. Нужен увесистый большой кирпич. Куртка и шапка бомжа? Не надо. В магазине секонд-хенд покупается серое пальто, он там видел такие, бесформенная шапка, старые ботинки. Все продезинфицированно, ничем не пахнет. Надеть непосредственно перед…

— Убийством! — весело подсказывала Нинка, играя его обнаженным телом.

— Убийством! — невольно от щекотки смеялся Берков. — Далее. Подъезд… Нет! И это отменяется! Никаких темных подъездов, твоих сигналов и так далее. В подъезд может успеть войти любой другой, а я не хочу убивать кого попало. Нет. Все гораздо проще. Ты говоришь, он ставит машину возле цементного завода и выезжает на «Ниве»? Я знаю этот тупичок. Там несколько ржавых гаражей. Сроду бы не подумал, что там «Лендровер» может прятаться… Так, так, так… Вокруг нет жилых строений. Вокруг вообще ничего нет, пустырь. Зато есть небольшая стихийная помойка. Я буду обычным помоечником, нищим. База подъедет в сумерках. Я подойду и скажу: «Господин, дайте мелочишки на опохмелку!» Он даст?

— Вообще-то не любит нищих. Может не дать.

— Пусть. Он пройдет мимо. И тут я размахиваюсь и кирпичом в матерчатой грязной сумке ломлю его по башке. Быстро вытаскиваю бумажник, беру шампанское — и все, убегаю. Моя машина будет стоять в двух кварталах, там есть тоже глухое место. Сажусь, быстро переодеваюсь, одежду нищего, бумажник и прочее сую в мешок, еду на Акатырь…

— Это где?

— Место глухое на берегу реки, не важно. Там сжигаю все вещи, пепел опять в мешок, туда же кирпич…

— Нет, кирпич надо на месте преступления оставить. Как знак, что непрофессионал работал ради выпивки. Тогда милиция искать не будет, а только будет рада. И его друзья и братки не будут искать: где случайного бомжа найдешь?

— Умничка! Хорошо, нахожу какой-нибудь камень и бросаю в воду. Все. Никаких улик!

— Классно!

И они занялись любовью. И Нинка удивлялась, что деловые мысли, во власти которых она, казалось, была целиком и полностью, не отвлекают ее от наслаждения любовью Бориса, а придают этой любви еще большую остроту.

Она не знала, что в Беркове еще остается тень сомнения. Он думал: а сочетается ли убийство с той интеллигентностью, которая хоть и бездействовала в нем, но оставалась, он хранил ее, дорожил ею, как последним своим достоянием, которое хотел бы передать своим детям…

И он пришел поделиться с другом Ильей своими сомнениями.

— Ты мог бы убить человека? — спросил он его напрямик.

— Нет, — просто и твердо ответил Илья.

— Ты погоди, не торопись. Неужели не смог бы? А на войне?

Илья стал думать серьезнее над вопросом Бориса.

— Да, — сказал он. — Не все так просто. На войне мог бы… Если на меня нападут бандиты и я вынужден буду защищаться… На дуэли, если бы они были… Ну, в состоянии аффекта еще.

— Это как?

— Допустим, при мне водитель сбил моего ребенка. Лихачил и сбил. Я не уверен, что не придушу его на месте. Потом пожалею, но в этот момент придушу.

— Если догонишь, — пошутил Борис.

— А ты что такой озабоченный? Давно не видел в твоих глазах такой работы мысли! — парировал Илья. — Или убить кого-то хочешь?

Борис не ответил. Он думал. На войне… А разве сейчас не говорят о войне с криминалом? Защищаться… А разве он не защищает свою любовь и свою будущую Жену? На дуэли? А разве это не дуэль грубой силы и его утонченного интеллекта? Кто даст Нинке больше в смысле душевных ценностей, База или он?.. В состоянии аффекта, ребенок… А разве не из-за будущих своих детей он идет на это?

И он ушел от Ильи успокоенный и утвердившийся в своих планах.

Но сказал Нинке, что нужно порепетировать.

— Зачем? И так все просто и ясно.

— Мне это психологически необходимо.

— А-а-а… А что, прямо там?

— Я разве похож на дурака? В другом месте. И ты даже не будешь задействована.

— Тогда ладно.

В тот же день Берков забрел скучающей походкой в подвальчик — магазин секонд-хенд, где вещи продавались на вес. Прошелся. Увидел на вешалке мешковатое пальто мышиного цвета.

— Хорошо на дачу ездить весной! — обратился он к продавщице.

Та не прореагировала.

— И в этом шапо! — углядел он заодно невообразимый малахай цвета хаки. — И в этих вот бахилах!

И купил все это за мизерную цену.

Вышел и подумал: вот, уже ошибки! Кому какое дело, зачем ты покупаешь это барахло? Ты будто оправдываешься, но перед кем? Надо тихо-незаметно купить и смыться. Никто не обратит внимания. Там ведь не только бедные одежду покупают, он знает даму из полусвета, которая, ухватив за копейки какое-нибудь кожаное платье с осыпавшимся стеклярусом и заплаткой на вороте, делает из этого такой наряд, что все только и спрашивают, от Кардена или от Версаче!

Под вечер выехал на окраину города, на отдаленный пустырь. Приготовленная одежда нищего лежала в багажнике.

Он вышел из машины и хлопнул себя по лбу: зачем в багажнике? Вот, вышел, привлек к себе внимание!

Взял мешок, огляделся. Никого.

В машине с отвращением переоделся.

Вышел, отошел от машины, стал бродить по пустырю, помахивая мешком, в котором был кирпич.

Он бродил так довольно долго, вживаясь в роль нищего, и даже подобрал пустую бутылку.

Внезапно его ослепил резкий свет.

— Ты что тут делаешь? — спросил грубый голос. — Онищенко, убери дальний, а то он ослеп!

Свет стал поменьше, Борис огляделся.

Двое милиционеров стояли пред ним, за ними стояла милицейская патрульная машина. Что ей здесь понадобилось?

— Что у вас? — хрипло спросила вдруг рация одного из милиционеров, и он сообщил:

— Да едем мимо с поста, тут пустырь на Фоняковке, какой-то человек бродит. Зачем бродит, чего бродит? По виду бомж. И машина пустая неподалечку стоит.

— Выясните и доложите! И насчет человека, и насчет машины, — прохрипел голос.

— Ладно… Что у вас в сумочке, что делаем тут? — спросил милиционер Бориса.

— Да я… Как бы погулять… Вышел из машины в специальной одежде, вот, видите, чтобы не запачкаться.

— Что в сумочке?! — уже строже спросил милиционер.

Борис вывалил содержимое сумочки.

Казалось, он смотрел на грязный кирпич и бутылку с не меньшим изумлением, чем милиционеры. Но, в отличие от них, он лихорадочно думал.

И — придумал!

— Понимаете, я занимаюсь наукой, — сказал он сугубо интеллигентным голосом. — Бутылка — резонатор. А кирпич ударяет, и я узнаю разницу звуков при разнице температур и в зависимости от местности. И вот я приехал сюда.

Это была такая чушь, что милиционеры просто онемели.

— Пошли к машине, — наконец приказали они.

В машине Борис достал документы, милиционеры вертели и так, и так, сверяли с лицом Бориса. Там, между прочим, был, хоть и просроченный, читательский билет университетской научной библиотеки.

— Вроде все нормально. А зачем одежду свою снял?

— Я же говорю, в поле грязно, снег грязный сейчас, вы же видели… Весна скоро!