И Нинка в одно мгновение сбросила с себя платье. Это было замечательное платье, База, редко баловавший ее, купил его за солидные деньги. Особенность покроя и шитья этого платья заключались в том, что оно, облегавшее фигуру и казавшееся обычным (разве только разрез сбоку до бедра), сбрасывалось одним движением руки. Это Базе и понравилось.

Нинка, надевая дома это платье, долго думала, надеть ли ей белье. Положим, с верхней половиной белья вопрос отпал сразу: она это и не носила почти никогда. А нижняя половина у нее есть и кружевная, и прозрачная — всякая, но без этого все равно эффектнее и красивее. Он обомлеет сразу. Но с другой стороны, он может задуматься: чего это она среди зимы совсем без белья ходит?

Ничего, не задумается! — решила она наконец. Он — лох и лопух!

Берков, хоть лохом и лопухом не был, в самом деле не задумался. И главное, обомлел. Он узнал его! Он видел это тело своим мистическим видением сквозь тело другой женщины!

Только оно, тонкое, стройное, было почему-то покрыто прихотливым узором странных полос.

— Что это? — спросил Берков, когда обрел голос.

— Плетка!

— То есть он тебя — плетью?

— Конечно!

— За что?

— Знал бы за что, вообще бы убил!

— Он садист, что ли?

— Он просто дурак.

— Нет, но за что? Если не садист, то за что? Пьяный был?

— Ладно. Замнем, — сказала Нинка, думая: чего он медлит, дурак, в комнате, между прочим, не так уж тепло! Не дай бог, кожа гусиными пупырышками сейчас покроется, вид не тот совсем.

И она зябко повела плечами.

Борис наконец догадался, подошел к ней и осторожно обнял, согревая и как бы защищая. Она доверчиво всем телом прижалась к нему. И вдруг закрыла глаза и стала оседать в его руках. Он испугался, подхватил ее, аккуратно положил на постель.

— Что с тобой? Что с тобой?

Нинка не сразу открыла глаза и туманно повела ими вокруг себя.

— Ничего себе… Обморок, что ли, был? Взяла и сознанку потеряла…

— От чего? От чего? — спрашивал Борис.

— Дурачок! — прошептала она и провела по его щеке ладонью, которая, как она заметила, нравится Беркову.

И тот схватил и начал целовать ладонь.

— От страха? От боли? От чего? — все допытывался он.

— Боли нет уже. Страха сейчас тоже. От тебя.

— То есть? — спросил Берков и запнулся. Да, он слышал и читал, правда в старинных романах, что так бывает: девушки от любви, от чувств, когда предмет обожания прикасается к ним, лишались чувств. Но чтобы это дитя поселка городского типа Рудный?..

Но почему бы и нет? Разве так уж изменились люди? Разве нет среди них умеющих любить до потери чувств?

Такие мысли вихрем пронеслись в его голове.

И началось меж ними то, чего и добивалась Нина (как промежуточного результата) и что привело их через некоторое время обоих в полуобморочное состояние. Сперва Борис боялся причинить ей боль, но потом ему стало казаться, что она как раз этого и хочет.

А был уже поздний вечер.

— Ты извини, — сказал Борис. — Тебе не пора домой? Я за тебя боюсь.

— Пусть убивает, мне теперь все равно.

Борис почувствовал, что его грудь стала в два раза шире.

— Давай я провожу тебя. Или так. Придем, и я скажу: «Слушай, мы любим друг друга. Человек ты или нет? Отпусти ее. Ведь она тебе даже не жена».

— И тут же в стенке будет большая дырка.

— В какой стенке?

— От пули, которая сквозь тебя пролетит. Ты не знаешь этих людей.

И Берков подумал, что действительно не знает этих людей.

Но как быть? Он не хочет выпускать ее из своих объятий. Он мучительно не хочет отпускать ее. Он хочет проснуться с ней. Он хочет, чтобы она была его ЖЕНОЙ.

— Послушай, — сказал он. — Будь моей женой, а? Ты смышленая, я вижу. Мы с тобой институт окончим. Я тебя загружать ничем не буду. Богатства у меня особого нет, но у меня еще одна квартира есть, у меня машина, дача…

Нинка мысленно усмехалась, оценивая, какой мелочью покупает ее Берков — на пожизненную кабалу. Впрочем, и развестись недолго! А квартиры, машину, дачу поделить. Это, пожалуй, тоже вариант! И Базу прикокать, и папика обеспеченного получить, чтобы потом самой через него обеспечиться!

А Берков продолжал:

— Понимаешь, я детей хочу! От тебя! Я впервые нашел женщину, от которой хочу детей.

Щас прям! — мысленно ответила Нинка. Еще и детей тебе!

А вслух сказала:

— Невозможно. База меня не отпустит. И вообще, все плохо. Он меня теперь совсем убьет.

— Почему?

— А знаешь, за что он меня бил?

— За что?

— Ты понимаешь, я не умею изменять. Я один раз попробовала на стороне гульнуть, он сразу заметил и чуть в бочку с цементом меня не закатал.

— Такой чуткий?

— Нет. Просто я другая становлюсь. Начинаю с ним не так… Будто стесняюсь его. Я не умею врать.

— Постой! Но ведь ты же еще не изменила ему со мной, мы только… Мы даже не целовались, обнялись только один раз…

— Вот именно. И я сразу… Он со мной хочет, а меня просто стошнило. Я сблевала, понимаешь?

Как ни грустно было Беркову, но он с невольным самодовольством усмехнулся.

— Понимаешь теперь? — сказала Нинка. — Если после пустяка он со мной так, то после сегодняшнего… Он меня убьет. И тебя выследит. И тебе конец.

— Черт возьми, просто криминальная хроника! — воскликнул Берков, чувствуя, однако, легкий озноб страха.

— Ладно, не будем об этом думать, — сказала Нинка, ластясь к нему. — До завтра еще далеко, а он приедет только завтра.

— Правда?

— Правда. Так что вся ночь — наша.

И они опять доводили друг друга до полуобморочного состояния, а в перерывах Нинка деловито и толково объясняла ему план убийства Базы. Берков кивал, соглашался, Нинка удивлялась этому, не понимая, что ее слова для него лишь часть полуобморока.

Поздним утром он проснулся, посмотрел на Нинкино лицо, на невинно обнаженную девическую грудь и почувствовал себя небывало счастливым.

Но тут же кольнуло что-то, омрачившее это счастье. И он вспомнил: предложение Нинки убить ее хахаля.

Неужели она всерьез? Не приснилось ли ему это?

Проснувшаяся Нинка на его расспросы ответила: не приснилось. Всерьез.

— А нельзя как-то по-другому?

— Как?

— Ну, не знаю. Нанять кого-нибудь.

— Такого человека хлопнуть — дорого стоит. Ты столько денег за всю жизнь не соберешь.

— Нет, не знаю… Я просто не смогу.

— Тогда ищи другую жену. И пусть она тебе рожает детей.

— Я люблю тебя, понимаешь?

— Я тебя тоже. Я бы за тебя хоть троих убила!

Борис посмотрел на ее мгновенно ожесточившееся лицо и ощутил двойственное чувство страха и восхищения. В конце концов, настоящая Мать и Жена должна быть немного волчицей! Оттого и вырождается нация, что все меньше среди наших женщин волчиц. Так… Или чернобурки какие-то, или дворовые суки!

— Ты пойми! — втолковывала Нинка. — Он зверь, а не человек, если бы доказали все его преступления, его пять раз расстреляли бы. Ты будешь просто исполнитель справедливости! Ладно. Думай, а мне пора. Созвонимся.

Она специально оборвала разговор.

Пусть подумает.

Пусть сам дойдет до этой мысли. Это надежнее.

Глава 7

А дома вечером Нинку ждал сюрприз: База, корячась и корчась от непривычности слов и своего положения, сказал ей, суя букет роз:

— Это самое… Давай поженимся, что ли… Ты меня, это самое… Я тут подумал… Я тебя тоже, это самое… Чего мне еще искать? Мне за тридцать уже. Пора детей, семью…

И этот о детях! — в отчаянье подумала Нинка.

— Ну, ты удивил! — сказала она.

— Чего, ты против, что ли?

— Я? Я? — спросила Нинка и завизжала радостно, и бросилась ему на шею, болтая ногами. База глупо улыбался толстым ртом, а Нинка думала, что висит, в сущности, на шее трупа, потому что он только что подписал себе окончательный смертельный приговор. Теперь другого выхода просто нет!