Наверное, я удивила его.

То есть точно удивила, хотя он не подал вида.

Главное не это. Не знаю уж, что почувствовал он, но я — впервые с мужем — почувствовала себя женщиной на все пятьсот процентов (потому что сто для меня мало, мне надо не меньше двухсот. До тысячи. Кто понимает — поймет).

Что же, подумала я потом, теперь я мужа буду к этой девчушке ревновать?

Не психоз ли это: к Илье ревную, хоть и задним числом, хоть и знаю, что все кончено (памятью ревную!), к мужу ревную, а теперь еще и по поводу Антона с ума схожу?!

При чем Антон?

Сейчас расскажу.

На другой день после наших жарких поцелуев он вел себя так, будто ничего не случилось. Причем не то чтобы делал вид, что ничего не случилось. Для него в самом деле ничего не произошло! Он принял все как должное!

Теперь я понимаю, что у Антона был просто период перманентной эйфории. Его любит жена. У него родился сын. У него все ладится на работе. И если красивая женщина на него с поцелуями набросилась, что ж поделаешь, перед ним никто устоять не может!

Наверное, лучше всего в этот период, как и советовал невропатолог Штыро, обратиться к какому-нибудь психоаналитику. Но где их, квалифицированных, взять? Сплошные шаманы, экстрасенсы, колдуны. Профессионалы-врачи есть в психушке, но не в психушку же ложиться (а надо бы!).

К Штыро пойти я не могла, он — старый бабник.

И вообще, все вы…

Штыро — старый бабник.

Илья — подлец, и хорошо, что исчез.

Муж — тихий изменщик, сволочь.

Девчушка его — дрань дешевая, убить ее мало.

Антон — козел самодовольный.

Такие «приятные» мысли пульсировали в моей голове, как приливы злой и дурной крови.

То, что было с мужем после посещения театра (статью я почему-то так и не написала), не повторилось.

Более того, я теперь стала бояться сближения, боялась, что он начнет сравнивать меня, пусть и хорошо сохранившуюся (как о старухах говорят!), с Ксюшей, с ее молодой смуглой кожей, тонкой талией, идеальной белизной юных зубов!..

И психоз мой вылился в желание (как когда-то у Ильи) утешить свое честолюбие, показать Антону, что поцелуи только цветочки, а стоит ему ягодок попробовать, блин! — и мы посмотрим тогда, захочет ли он жевать пыльную траву семейного интима!

При этом мне взбрело в голову убить двух зайцев, и вторым был Илья.

Я позвонила ему как-то вечером и сказала:

— Привет, дружище!

— Привет! — обрадовался он моему миролюбивому тону.

— Не выручишь?

— С удовольствием, а что?

— Как тебе сказать… Влюбилась на старости лет.

— Рад за тебя.

— Не сомневаюсь.

— И в чем проблемы?

— Ты прекрасно знаешь, какие у нас проблемы. Не могу нормально встретиться с любимым человеком. У тебя мама все время дома?

Наступила пауза. Я хладнокровно выжидала.

— Послезавтра она к подруге едет на окраину. С ночевкой, — сказал он.

— То есть вечером? Прекрасно! А тебе, надо полагать, есть куда деться?

— Найду, — сухо ответил Илья.

— Спасибо, друг! Часов в шесть можно будет уже прийти?

— Можно.

— Ключ за косяком будет, как всегда?

— Как всегда.

— Спасибо еще раз!

— Не за что!

Назавтра я сказала Антону:

— Приглашаю тебя на именины.

— Чьи?

— Мои собственные, чьи же еще.

— Спасибо. Все будут?

— Кто?

— Ну, из редакции?

— Из редакции только ты. Я не собираю на именины много народу. Просто захотелось тихой компании.

— Ладно. С женой можно?

— Лучше без жены.

— Ладно. А когда?

— Завтра вечером.

Антон замялся.

— В чем дело? Собрались с женой в театр? Намечена генеральная стирка?

— Да нет… Просто она не любит, когда я по вечерам…

— Скажешь: работа.

— Она может сюда позвонить.

(Она действительно задолбала, блин, его звонками, и я бы давно запретила вести по служебным телефонам личные разговоры, если б не знала, что это вызовет у всех бурю возмущения и меня заклеймят неисправимой стервой навечно; люди ж молодые, у каждого сложная личная жизнь!)

— Скажешь, что готовишь материал, который можно сделать только вечером. Ну, о ресторанах, о проститутках, о вытрезвителях, не мне тебя учить.

— Ладно, — сказал он.

И очень кисло сказал, сучонок такой!

Ничего, завтра я собью тебе эту оскомину!

— Разве ты здесь живешь? — удивился он.

— Нет.

— А стол где?

— Вот он. Чем тебе не нравится?

— Нет, в смысле еда там, напитки… А гости где?

— Ты — гость. А напитки и еда — сейчас.

Я достала шампанское и апельсины.

Он понял. Побледнел, бедняга.

А я встала у стены и, скрестив руки, сказала мрачно, печально, безнадежно:

— Никаких именин нет, Антоша. Просто я сдыхаю. Я больше не могу. Вот и все. Принимай, как хочешь.

Я видела: он никак не хотел это принимать.

Антон молчал.

— Ладно, — сказала я. — Выпьем за нашу дружбу и разойдемся.

Сама откупорила шампанское, сама разлила, он выпил, как воду (в горле пересохло?).

И через пару минут заговорил:

— Понимаешь…

Я понимала.

Но, начав на одной ноте, он неожиданно для самого себя взял ноту совершенно другую.

— Понимаешь… Я тоже ведь… Но я представить не мог… Чтобы такая женщина…

Врал как сивый мерин! Никаких сомнений. Просто, подогретое шампанским, в нем проснулось состояние эйфории, куража: ему все удается, перед ним красивейшие женщины стелются, почему же от этого отказываться? Даже не измена, я жену люблю. Это будет только из любопытства. Это все делают. Почему бы и мне не сделать? Один раз. Мужчина я или нет?

Мне казалось, что я читаю его мысли.

А потом…

Прелюдию опустим. Было скучно и хлопотно. С ним, закомплексованным и робким, пришлось изрядно повозиться. Но зато, это я точно знаю, если закомплексованный человек отогреется, расслабится, разойдется, он впадает в азарт, который и не всякому раскрепощенному ведом!

Главное в другом. Главное в том, что этот почти тридцатилетний вахлак со мною впервые стал мужчиной.

Я чуяла это, видела по его изумленным глазам, по всему его ошарашенному и даже какому-то растерянному виду. Что это было? — словно хотел он спросить, когда, отдыхая, лежал на спине и, повернув голову, неотрывно смотрел на меня.

— Поздно уже, — сказала я. — Девять часов.

— Нет, — сказал он, встал и начал пить шампанское из горлышка.

— Да.

— Нет! — сказал он, обнимая меня.

И выпустил из рук только через два часа и пал бездыханный.

Он даже говорить не мог.

И начал засыпать.

— Эй, — сказала я. — Ты что?

— Сейчас, — сказал он. — Пять минут.

Я легла рядом, стала смотреть в темноту.

Медленно рассматривала контуры таких знакомых мне предметов.

Слезы покатились по щекам: я плакала второй раз в жизни…

Утром я проснулась от суматошных беспорядочных звуков. Антон вихрем метался по комнате, одеваясь.

— Амбец! — говорил он. — Я пропал!

— Ерунда. Скажешь, что, исследуя жизнь вытрезвителей, был потрясен картинами свинцовых мерзостей нашей жизни, выпил с горя и сам попал в вытрезвитель. Или у приятеля напился и заснул. Она же знает твою особенность.

— Я ни разу после свадьбы… Где телефон? Есть телефон?!

— Не ори, он перед тобой на столе.

Чтобы не слушать его жалких оправданий перед женой, я пошла в ванную. И была там столько, сколько понадобилось, чтобы дождаться, когда хлопнет дверь.

Потом пообещала себе: во-первых, никогда больше не оказываться в квартире Ильи и вообще избегать с ним контактов. Во-вторых, никогда больше ничего не иметь с Антоном.

Но он стал поглядывать на меня с каким-то… как бы это сказать… С торжествующим, похвалебным видом, вот как. Это точное слово. Мало того, он в присутствии других фамильярничать начал.

И я, пока этого не заметили, тут же решила пресечь. Улучив минуту, когда мы были наедине, сказала: