Изменить стиль страницы

Фриц испуганно вскочил. Кто-то из товарищей тряс его за плечо.

— Эй, Фриц! Что с тобой? Ты не заболел?

— Что? Почему?

— Ты так кричишь, что невозможно уснуть. Всех разбудил.

— Извини, мне что-то приснилось.

— Ладно, спи. Спокойной ночи!

* * *

— Товарищ младший лейтенант, солдат Гресе прибыл для прохождения службы!

Русые волосы, светлые глаза Гресе, его диалект сразу выдавали в нем уроженца Ватерканта. Берген встал, окинул взглядом рослого, мускулистого парня и приветливо протянул ему руку.

— Садитесь, пожалуйста. Где ваши вещи?

— В караульном помещении, товарищ младший лейтенант.

Все необходимые формальности были выполнены. Берген принял документы Гресе, потом открыл портсигар и протянул солдату:

— Курите.

— Спасибо, товарищ младший лейтенант. Я не курю. Мой отец…

— Что, не терпит? — Берген засмеялся.

— Он всегда говорит: «Если я хоть раз увижу у тебя во рту эту отраву, спущу штаны». А рука у него твердая.

Откровенность солдата пришлась Бергену по душе.

— Он и сам не курит?

— В том-то и дело, что курит! Трубку изо рта не выпускает. Но я не имею права ссылаться на это. Отец считает, что дети родителям не указ.

— Дети! Вы уже, кажется, выросли из Детских штанишек.

— Так у нас заведено в Ватерканте. Мой дед — старый рыбак. Ему уже семьдесят, а он еще ходит в море. Для него мой отец тоже мальчик. А меня он сосунком считает. Тут уж ничего не поделаешь, обычай такой.

— Кем работает ваш отец?

— Радистом на одной посудине.

— Интересная профессия!

— Он еще и радиолюбитель. Когда дома, всегда что-нибудь мастерит.

Через полчаса Берген знал уже почти все, что его интересовало.

— Хороню, товарищ Гресе. Теперь идите представьтесь ротному фельдфебелю. Он определит вас. Получите постель и все необходимое. Через два часа придете ко мне. Я представлю вас вашему начальнику и расскажу о службе, которую вам предстоит нести. Не забудьте, в семнадцать часов построение!

Лейтенант Рэке ехал в Хеллау. Он чувствовал себя явно не в своей тарелке. После собрания во Франкенроде в парторганизации заставы разгорелся горячий спор. Многие считали, что противнику была дана большая свобода действий, что связь пограничников с жителями должна стать еще крепче, что пограничники должны действовать целеустремленнее и умнее. Много суровых слов было сказано и по поводу бегства Мюнх.

Зашел разговор и о пасторе Хинцмане. После некоторых колебаний и горячих «за» и «против» было решено поговорить с пастором. Выбор пал на Рэке.

Он знал, что эта задача не из легких. Как поведет себя пастор? Рэке должен был действовать очень тактично: одно необдуманное слово могло все испортить.

Рэке приказал водителю остановить мотоцикл возле ратуши. Выйдя из коляски, он стал, не торопясь, подниматься наверх, к дому пастора. Подойдя к тяжелой дубовой двери, остановился, затем решительно дернул за кованую железную ручку колокольчика. Дверь открылась. Экономка пастора с удивлением посмотрела на офицера.

Рэке приветливо поздоровался с ней и спросил:

— Господин пастор дома?

— Нет. Ушел с полчаса назад.

— Жаль. Я хотел поговорить с ним. Не скажете, когда он вернется? Или, может быть, вы знаете, куда он ушел?

— Наверно, в часовню. В это время господин пастор бывает там на молитве. Может, передать ему что от вас?

— Нет, спасибо. Я зайду в часовню. Если не найду его, приду еще раз. — И, чтобы не возбудить у пожилой женщины подозрений, добавил: — Господин пастор, надеюсь, не рассердится, если я нарушу его уединение? — Конечно нет, он добрый человек.

— Ну, хорошо. До свидания.

Лейтенант вышел из дому. Наверху, где одиноко маячила часовня, было тихо, только ветерок шумел в листве деревьев. «Интересно, в часовне пастор или нет?» — подумал Рэке. Постучался. Никто не ответил. Лейтенант постучал сильнее.

— Да, входите!

Рэке открыл дверь. В часовне царил полумрак. Седые волосы пастора поблескивали, и от этого он казался еще более почтенным.

— Добрый день, господин пастор. Извините, пожалуйста. Я вам не помешал?

— Благодарение господу богу! — Хинцман осенил себя крестным знамением. Он с трудом подавил в себе удивление и растерянность, охватившие его при виде столь неожиданного прихожанина. Пастор знал Рэке. «Что ему нужно от меня?» — подумал Хинцман и тут же спросил:

— Вы ко мне, господин Рэке?

— Да. Ваша экономка сказала мне, что вы здесь. Если у вас есть время, я охотно поговорил бы с вами.

— Пожалуйста, проходите.

Рэке снял фуражку и вошел в часовню. На него повеяло холодом. Холодной была и рука пастора. Хинцман показал лейтенанту на старый резной стул у стены, а сам сел на скамейку.

Рэке осмотрелся. Все в часовне носило отпечаток древности, оставленной в наследство многими поколениями.

— Спокойно здесь у вас наверху, господин пастор. Хинцман посмотрел на только что вставленное стекло.

— Да. Это дом господа бога. Так что же привело вас ко мне?

Обстановка подавляла Рэке и, как ему казалось, молчаливо обвиняла его.

Пастор не сводил с пограничника напряженного взгляда: ждал ответа.

— Господин пастор, — решился наконец Рэке, — я не люблю больших предисловий и привык говорить прямо. Поэтому начну сразу. Я хочу от имени моих товарищей принести вам извинения. Вам уже, вероятно, известно, что окно в часовне разбил пограничник. Он виновен и в других проступках. Это был морально разложившийся человек. Мы с ним расстались. Он уже больше не пограничник и скоро предстанет перед судом. Мы никому не позволим причинять ущерб церковному имуществу и глумиться над религиозными чувствами верующих.

Хинцман растерялся. Он уже слышал о собрании во Франкенроде, но до сих пор не знал, как к нему отнестись. Были ли это политические трюки, имевшие целью успокоить людей? Или это действительно было стремление исключить подобные вещи из жизни?

— Позвольте мне подумать.

Хинцман поднялся и стал ходить взад и вперед. «Политические трюки? Если так, то какая нужда этому офицеру извиняться передо мной?» Старик знал Рэко, знал, что лейтенант слов на ветер не бросает. Хинцман разделял далеко не все его взгляды, но уважал в нем человека. Пастор опустился на скамью и посмотрел лейтенанту в глаза.

— Я верю вам, господин Рэке. Но это ваши слова. Где гарантия, что подобное не повторится завтра?

— Нет, господин пастор, эти слова не только мои. Это мнение моей партии. Ни один честный человек не может думать иначе.

— Ваша партия выступает против церкви!

Рэке покачал головой и рассмеялся.

— Нас часто упрекают в этом, не зная толком, чего мы в действительности добиваемся. Будем говорить открыто и честно, господин пастор. Мы выступаем против церкви и религии в тех случаях, когда они используются в целях пропаганды войны. Мы против религии как мировоззрения, но мы никогда не были против христиан! Сегодня ни один человек не может прикрываться своей верой, потому что речь идет о том, быть или не быть. Или мы сплотимся воедино и сохраним мир, или позволим себе разъединиться, и тогда нашим уделом будет смерть в одиночку. Атомная бомба не пощадит и христиан. Поэтому никто не должен обижаться на нас за то, что мы каждого человека заставляем думать. Христианин может верить в бога, но он не должен, не имеет права замыкаться в собственной скорлупе и забывать обо всем на свете, господин пастор!

Хинцман уставился в пол.

— Мира хотим мы все. Но ведь мы всего лишь простые смертные, и только господь бог всемогущ.

Оба не заметили, что уже давно отошли от первоначальной темы разговора и увлеклись спором, доказывая друг другу справедливость своего мировоззрения.

— Нет, господин пастор, всемогущ человек! Если все мы станем стремиться к одной цели, мы будем сильнее горстки людей, которые спят и во сне видят, как бомбы снова падают на землю.

— Тогда зачем вам оружие, армия?

— Разумный человек крепко запирает дверь своего дома, если знает, что в округе имеются грабители.