В половине двенадцатого в рубку ввалился насквозь промокший радист со штормовым предупреждением. Прочитав его, Вилли разбудил Марика, задремавшего в капитанском кресле. Вдвоем они прошли в штурманскую рубку. Квиг, крепко спавший на койке над столом, не пошевельнулся.

— Сто пятьдесят миль к востоку он нас, — пробормотал Марик, установив на карте циркуль.

— Ну, мы находимся в безопасной половине циклона. К утру мы выйдем из него.

— Возможно.

— Буду рад увидеть солнце.

— Я тоже.

Когда Вилли, сдав вахту, спустился в каюту, на душе у него полегчало. В каюте царил полный порядок. Вещи лежали на положенных местах, любимые книги стояли на полке, ярко горела настольная лампа. Зеленая занавеска и грязные форменные брюки, висящие на крюке, мерно покачивались в такт движениям корабля. Вилли захотелось крепко уснуть, чтобы открыть глаза навстречу улыбающемуся дню и не вспоминать о плохой погоде. Он проглотил таблетку фенобарбитала и вскоре провалился в глубокий сон.

Его разбудили треск и грохот, донесшиеся из кают-компании. Вилли вздрогнул, спрыгнул с койки и только тут заметил, что палуба круто накренилась вправо. Так круто, что он не мог стоять. С ужасом, сквозь сковывающий туман сна, Вилли понял, что дело не в качке. Палуба застыла в наклонном положении.

Нагишом он бросился в тускло освещенную красной лампой кают-компанию, держась обеими руками за правую переборку коридора. Палуба медленно возвращалась к горизонтали. Все стулья кают-компании громоздились на правой переборке — в переплетении ножек, спинок, сидений. Едва Вилли вошел, они с грохотом рухнули на палубу. Открылась дверь кладовой. Распахнулись створки буфета, вывалив стоящую в нем посуду. Теперь она превратилась в груду осколков.

Корабль выправился и качнулся на левый борт. Стулья больше не двигались. Вилли, с трудом подавив желание выскочить наверх, вернулся в каюту и быстро натянул брюки.

Палуба еще раз поднялась и завалилась направо. Вилли бросило на койку и прижало к железной переборке. На мгновение он подумал, что корабль сейчас перевернется, и ему так и суждено погибнуть в его чреве. Но медленно, очень медленно старый тральщик выровнялся. Вилли не приходилось попадать в такие передряги. То была не качка, но сама смерть. Он схватил рубашку и ботинки, метнулся к трапу и ударился головой о закрытый люк. Почувствовал горячую, обжигающую боль, перед глазами заплясали искры. Он-то думал, что чернота на вершине трапа — ночное небо. Вилли взглянул на часы. Семь утра.

Какое-то время он пытался выломать люк, но затем пришел в себя и вспомнил об аварийном лазе. Дрожащими руками повернул стопорную планку. Крышка лаза откинулась. Вилли выбросил на палубу рубашку, ботинки, вылез сам. Его встретил серый свет. Острые, как иголки, брызги воды впились в кожу. Он видел матросов в коридорах камбуза, с побелевшими от страха глазами. Забыв про одежду, Вилли босиком кинулся к трапу на мостик и на полпути едва не погиб, потому что «Кайн» вновь резко накренился на правый борт. Вилли свалился бы в кипящую серо-зеленую воду, не ухватись он за леер. Повиснув на нем, Вилли услышал голос Квига, пронзительный и испуганный, усиленный динамиками громкой связи.

— Носовому машинному отделению! Мне нужна максимальная мощность на этом чертовом правом двигателе, слышите меня, МАКСИМАЛЬНАЯ, если не хотите, чтобы этот чертов корабль пошел ко дну.

Вилли, перехватывая леера руками, добрался до трапа, взбежал на мостик, «Кайн» поднимался и падал с гигантских валов, кренясь на правый борт. На мостике толпились офицеры и матросы, ухватившиеся за тросы, фальшборты, стойки. Вилли схватил Кифера за руку. Длинное лицо писателя посерело.

— Что происходит?

— Где ты был? — удивился тот. — Лучше надень спасательный жилет.

— Начинает слушаться, сэр, — услышал Вилли голос рулевого. — Курс 087.

— Очень хорошо. Возьми лево на борт! — фальцетом выкрикнул Квиг.

— Ноль восемьдесят шесть, сэр! Ноль восемьдесят пять! Поворачиваемся!

— Слава Богу, — выдохнул Кифер.

Корабль начал разворачиваться, и свирепый шквал ветра с левого борта ударил Вилли в лицо, разметав волосы.

— Том, что тут творится? Что происходит?

— Чертов адмирал решил заправиться в самом центре тайфуна, вот что происходит…

— Заправиться? Сейчас?

Серые, подернутые белой пеной волны окружали «Кайн». Вилли не доводилось видеть таких волн, Высокие, как многоэтажные дома, они ровной чередой шествовали друг за другом, а тральщик казался среди них маленьким затерявшимся такси. Они уже не раскачивали корабль, но поднимали и опускали его, словно щепку. Воздух пропитался влагой. По соленому вкусу Вилли понял, что это не дождь, а водяная пыль.

— На некоторых кораблях осталось десять процентов топлива, — добавил Кифер. — Если они не заправятся, тайфуна им не пережить…

— Господи, а как у нас с топливом?

— Сорок процентов, — подал голос Пейнтер. Командир механической боевой части прижимался спиной к рубке, вцепившись в кронштейн, на котором висел огнетушитель.

— Поворачиваемся быстро, капитан! — возвестил рулевой. — Курс 061… Курс 061…

— Отводи! Чуть право руля! Теперь лево!

Корабль накренился на правый борт, выпрямился. Только тут Вилли обратил внимание на странный звук, глушащий голоса в рубке. Словно густой печальный стон исходил отовсюду и пронизывал все, вбирая в себя удары волн, скрип корпуса судна, рев вырывающегося из труб черного дыма.

— «ОооооооИИИИИИИиииииии», — стонали вода и воздух.

Вилли наклонился к барометру. И ахнул. Стрелка дрожала на 29.28. Он повернулся к Киферу.

— Том, барометр… Когда это все началось?

— Давление начало падать, когда я заступил на вахту. Капитан и Стив в рубке с часу ночи. А ветер поднялся минут пятнадцать-двадцать тому назад. Должно быть, сто узлов…

— Курс 010, сэр!

— Так держать! Машины средний вперед!

— С какой стати мы идем на север? — удивился Вилли.

— Флот идет против ветра, чтобы заправиться…

— Они никогда не заправятся…

— Попытка — не пытка.

— А что случилось на тех огромных волнах? Заглохли двигатели?

— Мы шли бортом к ветру, и корабль не хотел разворачиваться. А с двигателями все в порядке… Пока…

Рев шторма усилился: «ОООООИИИИИ».

Капитан Квиг нетвердой походкой вышел из рубки. На его лице, сером, как спасательный жилет, чернела щетина, налитые кровью глаза опухли.

— Мистер Пейнтер, я хочу знать, почему машинное отделение не отвечало, когда я просил поднять мощность…

— Сэр, они отвечали…

— Черт побери, вы намерены назвать меня лжецом? Я говорю вам, что полторы минуты не мог добиться, чтобы они подняли обороты правого двигателя, пока не начал орать в микрофон громкой связи…

— Сэр, ветер…

(«Оооо-ииии-ООИИИИИ!»)

— Перестаньте оговариваться! Я хочу, чтобы вы спустились в машинное отделение, оставались там и проследили, чтобы все мои команды выполнялись точно и быстро…

— Сэр, сейчас я должен заступить на вахту…

— Нет, мистер Пейнтер! Вы вычеркнуты из списка дежурных по кораблю. Идите к двигателям и не смейте подниматься на палубу без моего приказа, даже если он придет через семьдесят два часа. Еще одна задержка с двигателями, и вы пойдете под трибунал!

Пейнтер кивнул и с непроницаемым лицом спустился по трапу.

С выходом на курс против ветра дела на «Кайне» пошли лучше. Страх, сковавший матросов и офицеров, прошел. Из камбуза на мостик принесли кружки свежесваренного кофе, и скоро настроение настолько поднялось, что послышались даже шутки. «Кайн» по-прежнему то поднимало к небу, то бросало в бездну, но к качке на корабле привыкли, а ревущие водяные валы уже не заливали палубу. Толпа на мостике поредела, оставшиеся уже смеялись над собственной трусостью.

Правда, ветер и барометр, упавший до 29.19, пригасили излишний оптимизм. Команда тральщика уже свыклась с мыслью о том, что вокруг бушует тайфун, но им хотелось верить, что они выйдут из него живыми. И верили, потому что кризис вроде бы миновал, и они, с охотой принимая желаемое за действительное, не уставали повторять: «Это счастливый корабль». «Нашу ржавую посудину не потопишь».