— С радостью повинуюсь, сэр, в любое удобное для вас время.
Де Врисс обдумал предложение, улыбнулся.
— Сегодня вечером, ладно? Нет, нет, я отнюдь не собираюсь расстроить адмиральскую вечеринку. Пусть ваш арест начнется с 8.00 завтра. Идет?
— Как прикажете, сэр. Я не хочу никаких поблажек.
— Что ж, так и решим. Повеселитесь вечером. И не заливайте свое горе слишком энергично.
— Спасибо, капитан. Это все?
— Это все, Вилли. — Он вернул приглашение энсину, который повернулся и вышел, закрыв дверь, пожалуй, слишком сильно.
Вилли вихрем взлетел по трапу и помчался в конуру. Его перспектива теперь была ему ясна. Положение на «Кайне» — безнадежно. Новый капитан прочитает личное дело и раз и навсегда запишет его в незаслуживающего доверия идиота — не в киферовском смысле, а во флотском. Можно было сделать только одно: убраться с этого проклятого корабля и стартовать заново. Наказание за его ошибку внесено в чертово личное дело. «Я могу, и я сотру эту запись из моего дела, помоги мне, Господи, — поклялся он себе. — Но не на „Кайне“. Не на „Кайне“»! Он был уверен, что адмирал переведет его. Несколько раз этот великий человек обнимал его после аккордов «Кто треснул Пенелопу камбалой» и заявлял, что он сделает все, чтобы заполучить Вилли в свой штаб на постоянную службу. «Скажи только слово, Вилли!» Конечно, он шутил, но в этой шутке была доля правды, Вилли знал.
Из закопченного ящика в конуре он достал «Квалификационный курс» и подсчитал количество заданий, которые должен был выполнить к этому дню. Остаток утра и весь день он провел за их выполнением. После ужина он заявился в каюту лейтенанта Адамса, выбритый, лоснящийся, одетый в свою последнюю, оставшуюся с берега форму.
— Прошу разрешения сойти на берег.
Адамс сочувственно посмотрел на него. Его взгляд остановился на четырех заданиях в руке Вилли, и он улыбнулся:
— Разрешаю. Мой поклон адмиралу. — Он взял задания и положил их в свою рабочую корзинку.
Поднимаясь по трапу на главную палубу, Вилли встретил Пейнтера, который спускался вниз, держа в обеих руках смятые, покрытые плесенью письма.
— Мне что-нибудь есть? — спросил он.
— Твои я забросил в конуру. Это все старые, которые гонялись за нами по Тихому океану пару месяцев. Вот и догнали.
Вилли вышел на корму. В сумраке на шканцах толклись матросы, а Пейнтер выкрикивал имена и передавал письма и посылки. У его ног валялись четыре грязных, выцветших от солнца брезентовых мешка с почтой.
Хардинг лежал на своей койке в темной конуре.
— Мне ничего нет, — сказал он сонно, — меня тогда еще не внесли в почтовый список «Кайна». А ты попал.
— Да, мои родители думали, что я сразу же попаду на «Кайн». — Вилли включил тусклую лампочку. Было несколько старых скомканных писем от Мэй и матери, и несколько других; также пришла потрепанная посылка с продолговатым предметом, напоминавшим книгу. Он содрогнулся, когда увидел на посылке почерк отца. Он разорвал ее и обнаружил Библию в черном переплете, из которой выглядывала смятая записка.
«Это Библия, которую я обещал тебе, Вилли. К счастью, я нашел ее прямо здесь, в больничной книжной лавке, иначе мне пришлось бы за ней посылать. Я думаю, в больницах Библия идет хорошо. Если мой почерк кажется немного неразборчивым, то это потому, что пишу, сидя в постели. Боюсь, все идет по графику. Завтра операция. Хирург — старый доктор Ностранд, который должен был бы придумать что-нибудь получше, чем пытаться одурачить меня. Но я принимаю его оптимизм тоже слишком бодро, так что мы на равных.
Итак, мой сын, загляни в Екклезиаст, глава 9, стих 10, хорошо? Пусть это будет мое последнее обращение к тебе. Добавить больше нечего. Прощай и благослови тебя Бог.
Вилли дрожащими руками перевернул страницы Библии:
«Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости».
Слова были подчеркнуты волнистыми чернильными линиями. Рядом с ним доктор Кейт написал на широком поле: «Он говорит о твоей работе на „Кайне“, Вилли. Удачи тебе».
Вилли выключил свет, бросился на свою койку, зарывшись лицом в грязную от сажи подушку. Он лежал так, неподвижно, довольно долго, не обращая внимания на то, что его последняя куртка хаки превращается в тряпку.
Кто-то вошел и тронул его за руку.
— Энсин Кейт? — Он поднял глаза. Адмиральский вестовой послушно стоял у входа в конуру. — Извините меня, сэр. Адмиральский катер ждет вас у трапа.
— Благодарю вас, — сказал Вилли. Он приподнялся на локте, прикрывая глаза рукой. — Слушайте, вы не скажете адмиралу, что мне очень жаль, но я не могу придти вечером? У меня дежурство.
— Да, сэр, — сказал вестовой, до крайности удивленный, и ушел. Вилли снова спрятал лицо в подушку.
На следующее утро лейтенант-коммандер Филип Фрэнсис Квиг прибыл на борт «Кайна».
Часть III. Капитан Квиг
11. Капитан Квиг сменяет капитана Де Врисса
Томясь в вынужденном одиночестве, Вилли пропустил тот исторический момент, когда капитан Квиг ступил на палубу «Кайна».
Свое трехдневное заточение Вилли решил провести как подобает настоящему мужчине. Капитан Де Врисс поручил ему принять на себя все заботы о корабле, но Вилли твердо решил покидать свою каюту только для того, чтобы удовлетворять свои естественные потребности. В момент прибытия Квига Вилли восседал на своей койке, склонившись над остывшим неприглядным завтраком, и кусочком черствого хлеба собирал с тарелки остатки яичного желтка. Он гордился своим наказанием. Завтрак, который флегматичный Уиттекер невозмутимо пронес через многочисленные проходы, карабкаясь по трапам и преодолев главную палубу, совершенно остыл и по пути успел покрыться толстым слоем сажи. Вилли казалось, что нынешние лишения закаляли его не по дням, а по часам. Он чувствовал себя сильным и возмужавшим. Пара почерневших холодных яиц могла привести в уныние кого угодно, но только не Вилли. Подобные пустяки не производили ровно никакого впечатления на его юную душу, отскакивая от нее, как резиновый мяч. По пути к узнику Уиттекер прихватил на камбузе чашку дымящегося крепкого кофе. Его обжигающий вкус показался Вилли символом мужественности.
Никто не ожидал приезда нового капитана. Командирский катер совершил обычный утренний рейс на берег, чтобы забрать почту и новый фильм. Заросший густой щетиной боцман и двое его зачуханных помощников буквально оторопели, когда Квиг обратился к ним и вежливо попросил погрузить на катер свой сундук и сумки. Не было никакой возможности предупредить дежурного офицера о неожиданном пассажире. Так что первые впечатления от корабля капитан составил, застав его в естественном, неприкрашенном виде.
Вахтенным офицером был энсин Хардинг, которому доверили вахту с четырех до восьми утра только лишь потому, что старший лейтенант Адамс благоразумно посчитал, что в столь ранний час ничего неожиданного произойти не может. На нем была сильно измятая, влажная от пота рубашка и брюки цвета хаки. К несчастью, у него отсутствовал и намек на бедра, поэтому обтрепанный пояс с висящей на нем кобурой весь перекосился и еле удерживался на выпуклостях ягодиц. Фуражка была сдвинута на затылок, и легкий бриз овевал его бледный, с залысинами лоб. Он стоял, облокотившись на выступ борта рядом с трапом, и с большим удовольствием ел яблоко, когда вдруг увидел на поручнях трапа сначала две руки, потом синие рукава с двумя с половиной золотыми галунами, а затем и самого лейтенант-коммандера Квига. У Хардинга не возникло по этому поводу никакого беспокойства. Офицеры такого ранга частенько посещали корабль. Обычно это были специалисты-инженеры, приходившие оказать помощь главным механизмам дряхлеющего «Кайна». Он отложил яблоко, выплюнул косточки и направился к трапу. Капитан Квиг отдал честь флагу, а затем отсалютовал Хардингу.