— Однако вы никого не подвергли наказанию за подобные грубые нарушения дисциплины. Почему?

— Есть пределы тому, что можно сделать в определенной ситуации.

Челли железной хваткой вцепился в Марика, когда тот стал рассказывать, что произошло во время тайфуна. Он цеплялся за каждую оговорку или неточность, за каждый упущенный Мариком факт. Но помощник капитана, признавая все ошибки, оговорки и неточности, с мрачным упорством отстаивал свою версию. Затем Челли перешел на самого Марика — где учился, что окончил, и обратил внимание суда на то, что помощник капитана учился весьма посредственно, как в школе, так и в колледже, и никаких познаний в психиатрии или в какой-либо другой области наук у него лет:

— Откуда вы набрались этих ученых слов о паранойе?

— Из книг.

— Каких книг? Назовите.

— Медицинских книг о психических расстройствах.

— Это что, ваше интеллектуальное хобби — в свободное время читать книги по психиатрии?

— Нет. Просто я занялся этим, когда стал замечать странности за капитаном и подумал, что он болен. А книги брал то у одного, то у другого из знакомых.

— С вашими знаниями и уровнем подготовки как могли вы рассчитывать, что поймете что-нибудь из этих сложнейших и малодоступных неспециалисту научных книг?

— Я все же кое-что понял.

— Вам известно такое изречение: «Опаснее знать мало, чем ничего не знать»?

— Да, известно.

— У вас голова набита научными терминами, в которых вы не разбираетесь, и тем не менее берете на себя смелость смещать вышестоящего по чину офицера на основании собственного заключения, что он психически болен. Вы считаете ваши действия правильными?

— Я сместил капитана не потому, что начитался этих книг. Я понял, что тральщик в опасности…

— Оставим в покое тральщик. Мы сейчас обсуждаем ваши познания в психиатрии, лейтенант. — И Челли буквально забросал Марика вопросами, оперируя десятками научных терминов из психиатрии, то и дело требуя у помощника капитана объяснения каждого из них. Марик впал в полное уныние, отвечал односложно и все чаще «не знаю».

— Итак, когда с вами говорят о психических заболеваниях, вы не в состоянии даже понять, о чем идет речь, не так ли?

— Я и не утверждал, что хорошо разбираюсь в этом.

— И все же вы решили, что знаете достаточно, чтобы отважиться поставить капитану Квигу диагноз: психическое расстройство, а теперь выдвигаете это в качестве оправдания своих действий, которые иначе как бунтом не назовешь.

— Я думал лишь о том, как спасти тральщик.

— Кто вам позволил узурпировать права капитана и его ответственность за безопасность судна, не говоря уже о ваших интуициях и догадках в области психиатрии?

— Я… — Марик умолк, тупо уставившись на Челли.

— Отвечайте на вопрос, пожалуйста. Или диагноз, который вы поставили Квигу, оправдывает ваши действия, или же это грубейшее Нарушение дисциплины, какое только можно себе представить. Так или не так?

— Если бы он не был болен, это был бы бунт. Но капитан был болен.

— Вы слышали заключение компетентных врачей-психиатров, которые давали здесь свои показания?

— Да.

— Какой они поставили диагноз? Был или не был болен капитан 18-го декабря?

— Они сказали, что не был.

— Старший лейтенант Марик, вы считаете, что лучше капитана разбираетесь, как следует вести корабль?

— В обычных условиях капитан может вести судно. В опасной ситуации, которая сложилась, он растерялся.

— А не наоборот? Возможно, это вы растерялись в стрессовой ситуации настолько, что перестали понимать правильные распоряжения своего командира? Может такое случиться?

— Вообще может, но…

— Как на флоте считают, кто более сведущ в кораблевождении — капитан или помощник?

— Капитан.

— Итак, старший лейтенант, в качестве так называемого оправдания вы выдвигаете два положения, не так ли? Первое — капитан был психически болен; второе — судну грозила опасность. Вы согласны с этим?

— Да.

— Врачи определили, что капитан не был психически болен?

— Да, это их мнение…

— В таком случае, суд имеет основания считать, что мнение капитана о том, в каком положении тогда находилось судно, было правильным, а ваше — нет. Что вы на это скажете?

— Да… Только вы должны учесть, что врачи могут ошибаться. Они не были на корабле в тот момент, — возразил Марик.

— Ваша защита, старший лейтенант Марик, строится на следующем: ваш моментальный психиатрический диагноз, несмотря на то, что вы сами признались в полном незнании психиатрии, более верный, чем заключение трех психиатров, вынесенное после трехнедельного обследования капитана. Вот на чем строится ваша защита, не так ли?

— Я только хочу сказать, что врачи не видели капитана в тот момент, когда тральщик был в опасности, — произнес после долгой паузы Марик неуверенным голосом.

Челли с торжествующей ухмылкой посмотрел на судей.

— Кто был третьим по чину офицером на судне?

— Лейтенант Кифер.

— Он опытный офицер?

— Да.

— Кем он был до того как попал на флот?

— Он писатель.

— Вы считаете его равным себе по уму или выше?

— Выше.

— Вы показывали ему свой «медицинский журнал»?

— Да.

— Ваши записи в журнале убедили его, что капитан Квиг психически болен?

— Нет.

— За две недели до тайфуна он отговаривал вас от попытки сместить капитана?

— Да.

— И все же, две недели спустя, несмотря на понимание всей тяжести такого нарушения флотской дисциплины и вопреки отрицательному мнению следующего по чину офицера, чей, как вы сами сказали, интеллектуальный уровень выше вашего, и который считал ваш диагноз ошибочным, — несмотря на все это, вы сместили капитана и самовольно взяли на себя команду тральщиком?

— Я взял команду на себя, потому что во время тайфуна капитан был явно болен.

— Вам не кажется нелогичным и даже чудовищно самоуверенным продолжать настаивать на своем безграмотном диагнозе и противопоставлять его мнению трех врачей?

Марик бросил взгляд на Гринвальда, ища поддержки, но тот уставился в стол. Марик мучительно наморщил лоб и помотал головой, как бык, которого раздразнили.

— Может, оно так и выглядит со стороны, не знаю.

— Очень хорошо. Ну а теперь об этом удивительном разговоре с капитаном, когда он предложил вам подделать официальные документы. У вас есть свидетели, могущие подтвердить это?

— Нет, мы с капитаном были одни в его каюте.

— Вы произвели какие-либо исправления или изъятия в тексте? Можете ли вы привести хоть какое-нибудь доказательство, подтверждающее ваше заявление?

— Капитан знает, что все так и было.

— Следовательно, вы надеетесь, что это оскорбительное ложное обвинение подтвердит тот, против кого оно выдвинуто?

— Я не знаю, что скажет капитан.

— Вы предполагаете, капитан Квиг будет лжесвидетельствовать?

— Я ничего не предполагаю.

— А что, если вы выдумали всю эту историю с беседой в каюте капитана, чтобы, так сказать, подкрепить главный аргумент блестяще построенной защиты, а именно, что вы разбираетесь в психиатрии лучше психиатров? Ведь подтвердить или опровергнуть разговор в каюте может только другое заинтересованное лицо, то есть сам капитан?

— Мне бы такое и в голову не пришло.

— Но вам пришло в голову считать, что ваш диагноз точней диагноза врачей?

— Если только… если говорить о капитане Квиге… каким он был в то утро во время тайфуна… — Марик стал запинаться. Пот выступил на его загорелом лбу.

— Вопросов больше нет, — сказал Челли с сарказмом.

Марик посмотрел на адвоката. Гринвальд покачал головой.

— Вопросов у защиты нет.

Марик с потерянным видом покинул свидетельское место.

Когда Гринвальд сказал Блэкли, что его последний свидетель, капитан Квиг, будет давать показания утром следующего дня, председатель объявил судебное заседание закрытым.

36. Квиг против Гринвальда

В качестве доказательств адвокат представил суду фотокопии служебных характеристик Марика и вызвал свидетеля Квига.