Сержант Аветисян рассказывал мне, что страшно волновался перед этим. Боялся, что перепутает слова благодарности, когда Владимир Путин пожмет ему руку и вручит медаль «За воинскую доблесть». Но все обошлось.

Президент вручил только один орден, майору из штаба. Остальные награды, сказал, по его поручению раздаст командующий — генерал-лейтенант Владимир Казанцев. Он даже извинился перед ними.

— Простите, ребята, — произнес он. — Целый день на ногах. Устал очень.

У Артура все волнение сразу отлегло от сердца. А вот когда к ним натовский генерал приезжал, вручал КФОРовскую медаль «За проявленное усердие и разумную инициативу при выполнении миротворческих задач» он ничуть не волновался. Как, кстати, не проявил никаких чувств, когда впервые встретился глазами в глаза и с Наташей. Сам не знает сейчас почему.

Ботинки ефрейтора принес к нему в ремонт сослуживец, который встречался с ее подругой по солдатской столовой. Говорит:

— Молния разошлась, починишь?

Почему нет? Починил. А забирать обувь пришла сама Наташа Баглай. Протянула ему доллары. Он не взял. Во-первых, об оплате за ремонт никто с ним не договаривался, а во- вторых, он за такую пустяковую работу, тем более с женщин, денег вообще не берет. Они даже немного поспорили, попрепирались по этому поводу с ефрейтором. Но он был тверд, как скала.

Через какое-то время у него был день рождения. Приходится он на католическое Рождество, которое армянская апостольская церковь, как и сербская, в отличие от родственной ей русской православной, встречает 25 декабря. Артур накрыл стол, пригласил в гости своего друга прапорщика Передниченко, командира роты майора Валентина Василишина, других ребят. В том числе и тех парня с девушкой, что принес ему в ремонт Наташины ботинки. Друзья предложили позвать в гости и ее. На их предложение она ответила отказом, — слишком гордая. Пришлось самому идти за ней. Уговорил.

Там на дне рождения они наконец-то и познакомились по-настоящему.

Она рассказала ему, что родом с Украины, из Житомира, вышла там замуж за офицера из подмосковной Кантемировской танковой дивизии. У нее растет сын — Аленка, ему 12 лет. Сейчас он живет с ее мамой в их двухкомнатной квартире в Наро-Фоминске. А семья у нее не сложилась, — с мужем пришлось расстаться. Теперь она сторонится всех мужиков. Боится еще раз обжечься.

Что такое тронуло Артура в ее рассказе? В общем-то обычном, как у сотен других «разведенок», с их нелегкой женской судьбой и одиночеством. Сколько таких историй от них самих, от их подруг и друзей он слышал за свою тридцатилетнюю жизнь. Пора привыкнуть и остыть. Но тут что-то было не так. Может быть, голос — тихий, какой-то такой скромный, без интонаций и обид на кого-либо. Может, глаза Наташины — такие большие, глубокие и грустные. Одинокие такие глаза, к которым вдруг захотелось прижаться губами, согреть своим дыханием, защитить. Он не знает, что с ним случилось. Но с того дня рождения он стал замечать ее, ефрейтора Баглай, повсюду — и в столовой, и на улице, и в магазинах.

Стал встречать ее после смены, провожать до женского общежития. Гулять с ней. Рассказывал ей о своей жизни, о родителях, братьях, о своем доме, саде и огороде. О традициях, которые существуют в армянских семьях. Об уважении к старшим, о том, что там, не на словах, а на деле, один за всех и все за одного. И когда один из братьев захотел уехать из Тбилиси, потому что не смог там жить, с ним на Кубань, в Темрюкский район уехала вся их семья.

Впрочем, прогулки эти продолжались недолго. Где там можно было гулять в Слатинском гарнизоне, — триста метров в одну сторону, триста — в другую. И всегда — на глазах у всех. Даже в сербском и болгарском кафане. Единственных на весь контингент. А прятаться в подсобке электрогенератора они не хотели, хотя напарник Артура всегда готов был оставить их наедине.

— Понимаете, — объяснял мне ситуацию сержант Аветисян, — это как-то нехорошо. Мы же не прыщавые юнцы, которым все равно где и как. Я — взрослый мужик, она — не девочка. Надо быть честными друг перед другом, как минимум. Мы позвонили родителям, — как же без них?! Сначала — моим, потом ее маме. Объяснили, что любим друг друга, хотим быть вместе. Получили их благословение. Я подошел к нашему священнику — отцу Сергею, попросил нас обвенчать. Он и совершил обряд.

Свадьбу Артур и Наташа сыграли по православному обряду. Посаженым отцом у него был начальник инженерных войск Российского контингента в Косово полковник Владимир Романовский. Посаженой матерью — санинструктор инженерно-саперной роты младший сержант Лариса Девятова. Отец Сергий даже короны где-то раздобыл, и в полевой палаточной церкви молодые, одетые не в свадебные наряды, а в солдатский камуфляж, обменялись кольцами. Затем их со свечами в руках провели вокруг аналоя, пели в их честь «Аллилуйя!». А командующий группировкой генерал-лейтенант Владимир Казанцев, так как загса у него нет, выдал им официальную бумагу с печатью, где было записано, что они обвенчаны.

— Но я не по бумагам живу, а перед Богом, — сказал мне Артур.

Через неделю ефрейтора Баглай, еще не успевшую сменить фамилию на Аветисян, вызвали в штаб и объявили, что с первым же прибывающим в Косово авиационным бортом она отправляется домой, в Наро-Фоминск. Ей назначена замена. Артур бросился искать, кто им сделал такой «свадебный подарок», но концов так и не нашел.

— Я догадываюсь, кто это сделал, — сказал он мне, — но называть фамилий не буду.

Верю, за все всем воздастся по заслугам. Пусть не сразу, но обязательно воздастся.

«Сердобольные» полковники из штаба группировки потом мне «объяснили»:

— Отослали бы в Россию и его, но замену электрику-мотористу такому, как сержант Аветисян, в Московском военном округе найти очень не просто. Движки у нас старые-старые, латаные-перелатаные. Артур перебрал их своими руками, потому они и работают пока. Пришлют какого-нибудь халтурщика, который там не нужен, что мы с ним делать будем. А любовь и супружество нашей группировке — тоже ни к чему. Тут все полковники, майоры и капитаны год и больше без жен служат. Что же для одного сержанта вводить исключение из правил?!

За пределами гарнизона тоже жизнь

— Наташа обязательно поменяет свою фамилию на мою, — сказал мне сержант Аветисян. — Я усыновлю ее сына. И у нас тоже будут дети. Я очень хочу этого. Жена — тоже. А жить мы будем на Кубани, в моем доме. Что там делать в Подмосковье, — где на меня, как лицо кавказской национальности, всегда будут смотреть с подозрением?! Я и она на такое отношение к себе не согласны.

В Москве, рассказывал мне он, Наташу встречал его старший брат Игорь. Он отвез ее с их вещами в Наро-Фоминск, к Алешке, которому он послал целую кучу всяческих подарков. Артур хотел, чтобы они сразу же улетели на Кубань, к его родителям. Пусть мальчишка посмотрит на море, хотя бы во время каникул, поест фруктов, свежих овощей, — они на Кубани очень сочные и полезные. Но жена сказала ему, что подождет его в Москве. Без него она теперь никуда не хочет.

А Алешка его уже называет папой. Даже в телефонных переговорах. Он звонит домой практически каждый день. Хотя Наташа уже немножко сердится, — все деньги на телефон растратишь, они нам еще понадобятся. И в Москве, и в Темрюке. В армии, сказал Артур, он служить больше не будет. Хотя ему не очень просто будет с ней расстаться. Уже душой прикипел. Но ничего не поделаешь, — жизнь есть и за пределами воинских гарнизонов. Он, правда, не настолько наивен, чтобы считать, что только среди военных можно встретить завистливых и подличающих людей. На свете всякой твари, как минимум, — по паре. Он ни на кого не в обиде.

Единственное, только слез Наташкиных он никому простить не сможет. Пусть уж не обессудят.

9. Секреты «Форта Баярд»

О чем мечтает российская армия на Балканах