Хрупов сделал свой шаг к звездам, когда на околоземной орбите сошлись и состыковались в единый комплекс два пилотируемых корабля «Союз-4» и «Союз-5». Два космонавта — Евгений Хрунов и Алексей Елисеев — открыли люк и через открытый космос перешли в другой корабль.
В шутку друзья назвали его космическим почтальоном. И вот почему. Корабль «Союз-4» стартовал утром 14 января. А спустя сутки, 15 января, на орбиту вышел «Союз-5». На борту корабля были свежие газеты, в которых публиковались сообщения ТАСС, репортажи с Байконура. Евгений Хрунов захватил с собой эту почту, а также корреспонденцию для Шаталова. Так и стал первым космическим почтальоном.
Но главное не это. Полет двух «Союзов» (четвертого и пятого) имел большое значение для будущего космонавтики. Был сделан еще один практический шаг на пути создания «эфирных поселений» (так их называл К. Э. Циолковский) — орбитальных комплексов рабочих площадок вне Земли.
И снова выступал соленый ног, снова бессонные ночи над учебниками, расчеты, консультации с учеными, поиски... И как итог всего этого — диплом Военно-политической академии имени 13. И. Ленина, которую он заочно окончил с золотой медалью, ученая степень кандидата технических наук.
И снова работа.
«АНТЕЙ»
Георгий Степанович Шонин
Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза генерал-майор авиации Георгий Степанович Шонин. Родился в 1935 году в городе Роведьки Луганской области. Член КПСС. Совершил полет в космос в 1969 году.
Каждому из нас приходилось излагать свою биографию на листе бумаги. Ему тоже. И всякий раз первая строчка была одна и та же: «Я, Шонин Георгий Степанович, родился 3 августа 1935 года в городе Ровеньки Луганской области...»
А дальше задумывался. Надо писать самое главное. А где оно, это главное, где второстепенное? Несколько дат, несколько слов. Вот и все его жизнеописание. О друзьях в автобиографии не пишут, о сокровенном не рассказывают. Там лишь перечень основных дат, этапов. Коротко, сжато.
И все-таки за этими скупыми строчками скрыт человек. Есть семья, где он рос, школа, где делал первые шаги в мир знаний, авиационное училище, полк, где познавал летное искусство. Ведь все, что было видано, пережито, прочувствовано, и сделало его таким, какой он сейчас. Его глаза смотрят на мир весело и чуть изумленно. Он любит украинские песни, любит бродить по лесу, вслушиваться в его тишину...
...Его детство кончилось в 1941-м. Отец ушел на фронт в первые дни войны. Не из дома, а с далекой стройки. В коротком письме попрощался с женой и детьми. И все... Мать плакала по ночам, уткнувшись в подушку. Фашисты пришли в Балту через месяц после начала войны. Нескончаемый поток беженцев застревал на забитых дорогах. Куда податься, куда идти? Всюду огонь пожарищ, всюду стрельба, ухают взрывы. Гитлеровцы на мотоциклах врезались прямо в колонны людей, давили, хохотали, а то водили автоматными стволами, изрыгающими горячий свинец. Стоны и плач повисали над дорогой, заглушая чужую лающую брань и рокот моторов.
Те, кто начинал войну в июне сорок первого где-то у границы, видели, как много среди первых жертв было женщин и детей, и учились ненавидеть врага, который был бесчеловечен.
Дни оккупации тянулись долго: гулять, играть нельзя. В доме — не крикни, не ступи. У бабушки, которая приютила его с матерью и братишкой, поселился эсэсовец. Худющий, злой, с редкими желтыми зубами. Вечерами он приходил пьяный, ругался, угрожал.
Жора называл его гадом. Произносил это слово громко, отчетливо. Бабушка хваталась за голову: «Убьет он тебя, молчи!» — и старалась быстренько увести мальчика в другую комнату, подальше от беды. А он все время думал, как бы насолить гитлерюге. В комнате, где жил эсэсовец, на подоконнике лежали гранаты. Жора ухитрился утащить несколько штук и спрятать. Гранаты попали в надежные руки. По селу ходила молва о некоем Казанчике. Много хлопот он фашистам доставлял. Взорвался склад, горели автомашины, на площади находили убитых полицаев с запиской на груди: «Смерть гадам!» Ночами фашисты устраивали облавы. Лаяли собаки, громыхали глухие выстрелы. Искали того самого Казанчика.
...И снова гремела канонада. По ночам в небе гудели тяжелые самолеты. Гулкие взрывы, стрельба, обозы на дорогах. Это война катилась в обратную сторону, на запад... Дом, где жили Шонины» стоял на пригорке, почти самый крайний. Далеко видно в низкие окошки. Фашисты ушли, набив мешки всяким добром. Хотели спалить дом, но не успели. Стрельба вдруг стихла, и казалось, что все вымерло вокруг. Жорка садился у окна и, прижавшись лбом к холодному, запотевшему стеклу, подолгу смотрел на дорогу. Ждал: вот-вот покажутся бойцы в краснозвездных шапках с винтовками в руках. И с ними его отец. Но отец так и не пришел с фронта.
Еще не кончилась война, а в селе открыли школу. Поначалу отметки были не блестящие, все больше тройки. Мать сокрушенно качала головой: «Разве можно так?» Он давал обещания, а утром забывал о них. Мальчишки доставали где-то порох, делали самопалы и бомбы, в полузасыпанном окопе откопали станковый пулемет. Где уж тут уроки учить...
В седьмом классе Жора, как говорят, взялся за ум. Перестал лазить в чужие сады, участвовать в шумных играх в войну. Тот год, сломав привычный бег времени, стал для него началам нового пути. Мать все чаще видела его за книгами и, хотя трудновато было, деньги на покупку новых книжек давала каждый месяц.
Больше других полюбились ему истории про моряков. И родилась мечта о море. Ах как хотелось увидеть это самое море, бороздить его на красивом корабле, часами стоять на капитанском мостике и смотреть в бинокль на тающие в дымке, уходящие вдаль берега»
И вдруг маленькая заметка в газете о наборе в Одесскую спецшколу ВВС.
...На приемной комиссии женщина-врач осмотрела его, повертела из стороны в сторону и тихо, совсем как мать, сказала:
— Ты бы подкормился годочек...
Он чуть не разревелся. Губы дрогнули, брови сошлись у переносицы. Но смолчал. Другие члены приемной комиссии тоже засомневались:
— Хрупковат мальчик, тяжело ему будет. Тогда Жорка вдруг выпалил:
— Я в футбол играю. Женщина-врач спросила мягко, но серьезно:
— Твердо решил?
Насупленный и хмурый, он только пожал плечами в ответ. В этом жесте чувствовалась горделивая уверенность, что все равно он сюда попадет. Его приняли.
Судьба не обидела Георгия. Свела две его мечты воедино. Он стал морским летчиком. Не сразу, конечно. Это только в автобиографии так коротко записано: «Ейское авиационное училище летчиков...»
Когда летал над морем, душа замирала. Никто, наверное, не знал, как ему в эти минуты было хорошо, какое это счастье — чувствовать, что самолет послушен каждому твоему движению. Тогда-то он, наверное, и понял, что полет — это не только гул мотора, не только голубая безграничная высь и земля, плывущая под крылом. Полет — это целый мир, полный счастья, мудрости и волнения, мир, в котором человек ощущает свою силу.
В училище Георгий стал комсомольским вожаком. ЦК ВЛКСМ наградил его Почетной грамотой.
В двадцать один год вручил партийному секретарю заявление. Не потому, что время пришло или решил не отстать от других. В его решении не было колебаний или сомнений. Просто он должен стать под знамя партии коммунистов.
Прошла зима. Потом опять было лето и опять были полеты над морем. Училище стало для Георгия вторым домом. Когда начались экзамены, в аттестационном листе против каждой дисциплины появлялись пятерки.
— На первый разряд тянешь,- говорили товарищи.
Но выпустили его по второму. Перед экзаменами по физподготовке сорвался с перекладины, растянул связки. Рука болела, кулак сожмешь, а он как ватный. Перетянул потуже бинтом. Ему бы пойти к врачу, а он утром пошел сдавать со всеми. Четыре балла в графе по физкультуре и стали причиной второго разряда.