Это была не пустая угроза. Однажды Томка такое вытворила, и уговорить ее забрать исковое заявление удалось лишь за час до суда. Князев, помнится, и уговорил, а он, Переверцев, уж отступился было, рукой махнул. Знал, знал Переверцев способности своей женушки.

– Барахло ты, вот и все, – с презрением сказал он и остался у семейного очага.

Лариса в тот день с двух часов ходила по вызовам и спланировала свои визиты так, чтобы двигаться к дому. Мягко касаясь стетоскопом детских ребрышек, заглядывая ребятне в горлышки, она ласково разговаривала со своими пациентами, ободряюще кивала их родителям, выписывала рецепты и направления и все время думала о Князеве. Входя к очередному больному, она старалась сосредоточиться, но не забывала об этих своих мыслях, о том, на каком месте они прервались, чтобы, выйдя, продолжить их, как беседу с хорошим человеком, который остался ждать за порогом.

Она гнала от себя эти мысли, была ими счастлива. Вот и ей повезло. Как же мне повезло! Могла ведь жизнь прожить, не испытав, не изведав этой сладкой боли, о, какое это счастье, какая мука и радость! Андрей… Мужественное имя. И лицо. И глаза. Лицо скандинава, откуда оно у него? Серые стальные глаза. Такие и должны быть у мужчины. Защита и опора. Каменная стена. В какой лотерее мы, женщины, выигрываем таких мужей? И кем она будет, его избранница? Поймет ли, какое счастье ей привалило? Оценит ли?.. Но он мой, мой! Я его открыла! Хочу слышать его сердце у себя на груди. Обвиться вокруг него, почувствовать его тяжесть, слиться, с ним. Тереться щекой о его колючий подбородок. Трогать зубами его губы… О, только бы не стерва ему досталась, только бы не это! А таким-то вот обычно и достаются смазливые стервочки. По закону подлости. Наплодит ему детишек и будет им помыкать, спекулировать на отцовских чувствах… А мне завидно? Завидно. Я тоже женщина. Он разбудил во мне это, и мне не стыдно. А еще хочу стирать ему белье, готовить его любимые блюда, и ждать его вечером с работы, и ходить с ним по улице под руку, чтобы все видели, кто у меня есть. И родить ему сына, а потом дочь. И умереть первой, когда дети вырастут, а я состарюсь и не смогу уже любить его…

Лариса свернула к реке и пошла по обочине дороги вдоль высокого берега. Недавно выпал снег, мягкое предзакатное солнце косо подсвечивало его, делало зернистым, будто сахарным, и каждая мельчайшая неровность была видна и ласкала глаз своей лепкой и девственной нетронутостью. Из-под снега торчали вершинки кустов, хрупкие черные веточки, выросшие, как им заблагорассудится, и тем прекрасные. А дальним планом служила гигантская излука Нижней Тунгуски, лесистые глухие берега, подернутые сизоватой дымкой у окоема. Щемило сердце от такого простора. Рядом был Князев, хозяин этих мест. И Лариса подумала, что живи Андрей в городе, он был бы другим – нервным, суетливым.

Но она не хотела видеть его другим. Впервые, может быть, со дня приезда она почувствовала, как ей хорошо, вольно дышится, как полна стала ее жизнь. Наверно, она сможет прожить здесь долго. Как Андрей.

Только летом ей будет грустно – летом геологи уезжают в тайгу. Но она научится ждать, как ждут своих мужей жены моряков, геологов… Постой-ка, сказала она себе, но ведь я и есть жена геолога.

Впервые за три дня она вспомнила Володьку, что он ее муж и любит ее, а она тут самым наглым образом охмуряет другого: комнатные туфли ему подсовывает, коньячком ублажает… Банально, пошло, глупо! Хорошенького же Александрович мнения обо мне, нечего сказать.

И она уже не летела на крыльях – шла неровной походкой уставшей за день женщины, загребала валенками перемятый снег, и была перед ней не северная даль, теряющаяся в сизоватой дымке, а скверная дорога, разбитая траками и усеянная конскими катышами.

«Совсем, совсем по-другому надо себя вести, если я хочу чего-то добиться, – думала она. – Но я ничего не хочу добиваться. Этот мужчина не про тебя, дорогая моя. Будь довольна, что ты в двадцать восемь лет второй раз замуж выскочила. Покрасивее тебя в старых девах остаются. Так что держись за Володьку – не урод, не калека, не пьяница, и человек-то хороший. О принцах пусть восемнадцатилетние мечтают».

Издали она увидела, что дома кто-то есть – из трубы шел дым. Удивленная, она прибавила шаг. Андрей предупредил, что задержится, поработает вечером. Кто же это? Володька вернулся? На крыльцо она вбежала, дернула дверь, с облегчением перевела дыхание. Дома был Князев. Он лежал на раскладушке и курил. Завидев ее, он поднялся.

– О, – сказала Лариса, – сегодня вы мне решили сюрприз устроить?

Князев взглянул на нее рассеянно, без улыбки, проговорил:

– Сюрприз? А-а… Да нет, просто раньше вернулся.

На плите ничего не стояло, кухонный стол, на который клали покупки, тоже был пуст. «Однако, быстро вы к моим заботам привыкли, Андрей Александрович», – подумала Лариса. Князев помог ей раздеться, но на лице его не было приветливости. Потом он снова лег.

– Вам нездоровится? – спросила Лариса.

– Нет, все нормально, – сказал Князев, не глядя в ее сторону.

– У вас что-то случилось?

– Да пустяки. Не обращайте внимания.

Лариса пожала плечами, прошла в комнату. Настроение у нее совсем упало, но надо было держать марку. Она переоделась, вышла на кухню, спросила бодрым голосом:

– Что бы нам такое сообразить насчет ужина? Командор, ваше предложение?

Сказала и не услышала ответа, всмотрелась в темноватый угол. Князев лежал с закрытыми глазами. В банке еще Дымилась примятая сигарета, минуту назад Лариса слышала, как он эту банку двигал. «Вот они, мужские фокусы, – подумала Лариса. – Что ж, Андрей Александрович, раз так, – оставайтесь без ужина».

Она вернулась в комнату и прикрыла за собой дверь. Побродила из угла в угол. Достала из сумочки конфету, съела. И ни на минуту не переставала прислушиваться, ждала хоть какого-нибудь звука из-за перегородки, но там было тихо. Тогда Лариса прилегла на постель, уткнулась лицом в подушку. Ей очень хотелось, чтобы сейчас вошел Князев, сел рядом и что-нибудь сказал, а еще лучше – просто погладил по волосам, по спине своей тяжелой ладонью. На миг она даже ощутила его руку, и по телу пробежали мурашки. Потом она всплакнула и несколько раз всхлипнула, после каждого всхлипывания прислушиваясь. Пустой номер. Лариса выдернула из-под подушки край покрывала, влезла под него и, продолжая переживать, незаметно уснула.

Проснулась она, когда за окнами было темно, а в комнате – хоть глаз выколи. Она вскочила, включила свет. Было начало двенадцатого. Поправила волосы, вышла на кухню, широко растворив дверь. Включила свет и на кухне. Постель Князева была смята, но не разобрана. Печка давно прогорела, выстыла. Лариса в растерянности опустилась на табуретку. Что-то случилось, серьезное что-то. Она сунула ноги в валенки накинула полушубок и вышла на крыльцо. Небосвод был усеян звездами, они лучились и кололи глаза. Все соседние дома, стояли темные, лишь над дорогой редкой цепочкой горели тусклые огни. Побрехивали собаки.

– Андрей! – тихо позвала она, будто Князев где-то рядом прятался от нее.

Она вернулась в дом и не знала, что ей делать. Подошла к «сороконожке», расправила смятую постель, взбила подушку и, не удержавшись, прильнула к ней лицом, жадно втянула в себя запах табака, мужской кожи, волос.

Она заново растопила печку, начистила картошки, нарезала оленины, поставила жариться. Перемыла вчерашнюю посуду, подмела пол и села у печки, поставив ноги на край духовки и обхватив руками колени… Сидела чуткая, слушала ночь за окном. Она твердо решила дождаться Князева.

И когда послышались шаги, ближе и ближе, затопали на крыльце, раскрылась дверь, пропустив сначала Дюка, потом Князева, Лариса единым движением оказалась перед ним, по-женски вопрошающе-жадно оглядывая его огрубевшее на морозе усталое лицо и касаясь пальцами задубевшей куртки, и спросила, как выдохнула:

– Александрович, что случилось?

Князев взял у себя на груди ее ладошки, легонько сжал их: