– Йет.. йет… – Сонюшкин встал. – В-вот он йя.

– Вот он ты. – Князев повернулся к нему. – Юра, ты с Мурашовым в общежитии жил. Так? – Сонюшкин кивнул. – Года два вы вместе жили, да? – Сонюшкин кивнул. – Ну и что ты о нем скажешь? Об его, так сказать, моральном облике.

– Прекратите это издевательство! – Арсентьев был вне себя, щеки его дрожали. – Иван Савельевич, ведите собрание!

Хандорин все внимание сосредоточил на Князеве, даже вперед подался и словно бы не слышал возмущенной реплики Арсентьева, только карандашом по столу пристукнул.

– Так -что ты скажешь, Юра? – продолжал Князев.

– А-тц-ц… а-тц-ц…

– Ну, спокойно, не торопись.

– Йето… йето… А-тц-ц…

– Возьми бумажку и напиши.

К Сонюшкину потянулось несколько рук с листками и авторучками. Он быстро нацарапал что-то. Записка пошла по рядам к Князеву. Он развернул ее, громко прочел: «Мурашов закрутил любовь с одной местной, она из-за него от мужа ушла. А он ее потом бросил и похвалялся, что разбил семью. Все это на моих глазах».

– Да она, дура, сама на шею вешалась! – возмущенно начал Мурашов. – И вообще, зачем эти сплетни.

Не обращая на него внимания, Князев припечатал записку к столу.

– Вот и с моралью разобрались. Товарищ Лысых у нас действительно редкий гость, мог всего этого и не знать, а куда наш комсомол смотрел, давая рекомендацию, – непонятно… Ну, может, кто еще добавит?

Зал наэлектризованно молчал. Мурашов судорожно не то вздохнул, не то всхлипнул. Кто-то сказал негромко:

– Картина ясная…

Князев шагнул к краю сцены:

– Не знаю, нужен ли я партии, нужны ли мы все здесь сидящие… Но Мурашов уж точно не нужен. Вот ему партия понадобилась. Наверное, потому, что собирается в заочный институт поступать, на поблажку надеется. Так, Мурашов?

– А ты-то? Ты-то сам? – У Мурашова кривилось ненавистью лицо. – Сам-то ты зачем в партию вступал? Чтоб в начальники побыстрей выбиться?

– Чтоб таких, как ты, не пускать! – ответил Князев и пошел на свое место.

…После собрания, когда все повалили к выходу, к Князеву протиснулся Переверцев.

– Чего ж ты наперед батьки в пекло лезешь? Я сам собрался выступить… А ты, выходит, опять Арсентьеву соли на хвост насыпал?

– Да ну его, – усталым, севшим голосом сказал Князев, застегивая на ходу куртку. – Что ж мне теперь – в тряпочку помалкивать?

Северная зима не любит давать послабления. То мороз трескучий, то пурга. Лучшее время – когда погода ломается, переходит из одного состояния в другое. В такой вот неяркий и тихий переломный день Князев выбрался на облет территории. В тесной кабине вертолета МИ-1 примостился на каком-то ящике и Матусевич.

Остекление передней стенки кабины давало великолепный обзор. Тайга – будто темно-зеленый ворсистый ковер с извилистыми белыми лентами рек и речек, с белыми проплешинами болот, озер, торфяников. А подлетаешь ближе-каждое дерево, каждый кустик видны. Летели над прошлогодней территорией, и Матусевич то и дело хватал Князева за рукав: «А вот, помните?»

Миновали Северный Камень, пошли над долиной. Матусевич притих. Слишком ярки и свежи были впечатления от летних маршрутов по этим окаянным болотам. Даже не верится, что они с Колей Лобановым излазили здесь все бугорки, все гривки.

Долина сужалась, на крутых бортах ее чернели, словно обугленные, перистые останцы базальтов.

– Где-то тут, – сказал Князев, сверяясь с картой. – А ну, Володя, узнаешь родные места?

Зимой все было иначе, но Матусевичу не надо было глядеть на планшет: этот участок, все изгибы горизонталей на нем, пунктирные границы леса, штришки торфяников – отпечатались в его памяти навечно.

– Видите полянку? – показал он. – Похоже по форме на лягушку. Вот здесь мы с Колей коренное вскрыли.

– Зависните, пожалуйста, – крикнул Князев пилоту. Вертолет завис. – Гляди, Володя. На этом перешейке ставить базу нет смысла. Место низкое, кругом болота, ни воды хорошей, ни леса на строительство. Можно было бы обосноваться на той террасе – видишь, у северного борта, но там воды вообще нет. Значит, придется у этого озерка. На него, если подходы очистить, и гидровариант сядет. А лес будете рубить на склоне и стаскивать вниз. Так и решим.

Матусевич заглянул в карту:

– Это до выработок километра два? Да, не меньше. Ой, горняки меня съедят.

– Ничего, гулять полезно. Весной на лыжах, а летом… летом я им велосипеды подарю.

Вечером «в кругу семьи» Князев наставлял Матусевича:

– Вас будет пятеро. Четверо рабочих и ты. Первым рейсом – ваши личные вещи, палатки, печки, инструмент, продукты на первое время. Как только прилетите, двое расчищают снег, двое заготавливают бревна. Палатку ставить капитально, на срубе, на каркасе. В ней будете жить. Потом сразу же устанавливайте десятиместку под склад. Ее тоже ставить капитально, настилать пол, оборудовать стеллажи. Когда закончите склад, начнем завозить грузы. Следующий этап – склад ВМ. Тоже шестиместка, на каркасе, обязательно с полом. Здесь главное – соблюсти все расстояния: от жилья, от изгороди, строго по инструкции. Начальство, когда приезжает, первым делом идет смотреть склад ВМ…

– Александрович, простите, пожалуйста, – произнесла Лариса, уткнувшись в вязание. – Что такое ВМ?

– Взрывчатые материалы, – быстро ответил Матусевич. – Лисенок, у нас важный разговор.

– А свитер я не успею Володе связать?

– Вряд ли. – Князев вежливо улыбнулся. – Разве что жилетку… Вы уж простите, Лариса, что мы при вас деловые разговоры завели. Днем на все времени не хватает. – Он повернулся к Матусевичу. – Теперь насчет подотчета. До прибытия завхоза все продовольствие и снаряжение – на твое имя. Это тысяч на семь – восемь. Так что смотри…

Лариса подняла голову:

– Восемь тысяч? Володя, непременно купишь мне норковую шубу. Всю жизнь мечтала быть женой завскладом…

Матусевич посмотрел на Князева, и взгляд этот можно было истолковать так: «Пожалуйста, не обращайте внимания, ей скучно, она злится, что мы не развлекаем ее, но ничего не поделаешь, мы-то с вами мужчины и должны прощать женские капризы…»

«Не пришлось бы вам с Володькой последнее барахлишко продавать», – подумал Князев, но вслух ничего не сказал. Каждый геолог рано или поздно становится материально-ответственным лицом, никуда от этого не денешься, такая профессия. Он подождал, не добавит ли Лариса еще что-нибудь, но та снова уткнулась в свое вязание, уголки губ ее подрагивали в непонятной усмешке.

– Так что смотри. – Князев говорил терпеливо и размеренно, как учитель, готовый повторить объяснение дважды и трижды. – Палатка – не амбар, на замок не закроешь. Поэтому ставка на доверие, на взаимоконтроль. Рабочим так сразу и объяснишь: грузы принимаем по акту и сдаем по акту, расписываемся все. Чего не хватит – раскидываем на всех поровну.

– А как со списанием?

– Ишь ты! Не успел еще стать подотчетником, уже списанием интересуешься?.. По этому вопросу, Володя, тебя завтра главбух проинструктирует. Самым подробным образом.

– Андрей Александрович! – Лариса выпрямилась, опустила руки с вязанием на колени. Она обращалась к Князеву, а глядела на Матусевича, и было в этом взгляде нечто от любопытства естествоиспытателя. – Может быть, мне с Володей поехать? Женщины, все-таки, в этих вещах больше разбираются. Бог с ней, с больницей… Оформите меня какой-нибудь там поварихой…

Вот блажная бабенка! Князев ответил неожиданно резко:

– Поварихой я вас могу взять. Но тогда вот ему, – он кивнул на Матусевича, – времени для сна не останется.

– Что вы имеете в виду? – самолюбиво насторожилась Лариса.

– То, что Володе придется быть одновременно прорабом, поваром и утешителем.

Лариса покраснела, отвернулась. Казалось, она вот-вот заплачет. Наступила неловкая тишина. Матусевич с укоризной взглянул на Князева, позвал:

– Лисенок! Ты устала? Пойди приляг.

Лариса неотрывно глядела на быстрые язычки пламени в щели между конфорками.