Это было старое, паршивое место, куда я не заходил, насколько я помню, с тех пор, как был вэри-вэри маленьким малтшиком, не старше лет шести; тут было два зала: один для получения книг, а другой для чтения — полный газет, журналов и запаха вэри старых льюддей, от которых пахло старостью и бедностью. Они стояли у газетных стендов вокруг комнаты, сопя, рыгая, разговаривая сами с собой и переворачивая страницы, чтобы прочесть новости, или сидели за столами, просматривая журналы или делая вид; некоторые из них спали, а один или два вэри громко храпели. Сначала я вроде не мог вспомнить, чего я хотел, а потом меня будто толкнуло, когда я вспомнил, что шел сюда узнать, как загнуться без боли, и побрел к полке, полной всяких справочников. Тут была масса книг, но ни одной с подходящим названием, братцы. Была книга по медицине, и я снял ее с полки, но там было полно рисунков и фотографий жутких ран и болезней, и меня немножко затошнило. Так что я поставил ее обратно, а потом взял Большую книгу, то есть Библию, как ее называют, думая, что она немножко утешит меня, как в старые дни в Стэй-Джэй /не такие уже старые, но мне казалось, что это было вэри-вэри давно/, и побрел к стулу, чтобы почитать ее. Но все, что я нашел там — насчет ударов семь раз по семь и про евреев, ругавших и бивших друг друга, и это тоже вызвало у меня тошноту. Тогда я чуть не заплакал, так что вэри старый задрипанный мудж, сидевший напротив, спросил:

— В чем дело, сынок? Что у тебя неладно?

— Я хочу сдохнуть, — ответил я. — Я должен, вот и все. Я не могу больше жить!

Старый вэк, читавший рядом со мной, сказал: "Шшш!", не отрываясь от своего дурменского журнала, полного рисунками каких-то больших геометрических штук. Это меня как-то охладило. А тот другой мудж сказал:

— Ты для этого слишком молод, сынок. У тебя еще все впереди.

— Да, — ответил я с горечью, — как пара фальшивых груделей.

Тот вэк, читавший журнал, снова сказал: "Шшш!", посмотрел на меня, и будто что-то стукнуло нас обоих. Я увиддил, кто это. Он вэри громко сказал:

— Я никогда не забываю формы, клянусь Богом. Я не забываю никаких форм. Ей-богу, маленькая свинья, теперь ты мне попался.

Кристаллография, вот что это было. То, что в тот раз он нес из Библио. Вставные зуберы, выдернутые вэри хор-рошо. Порванные шмотки. Его книги разз-резз, все про кристаллографию. Я подумал, что надо убираться вэри скор-ро, братцы. Но этот стармэн вскочил и поднял безумный кричинг, зовя всех этих старых кашлюнов, читавших газеты у стен, и тех, кто дремал над журналами на столах.

— Мы его поймали! — вопил он. — Этого ядовитого гада, уничтожившего книги по Кристаллографии, редкие книги, которые уже никогда и нигде не найдешь!

Шум был страшный, как будто этот старый вэк совершенно спятил.

— Великолепный образец трусливого и зверского юнца! — кричал он. — Вот он, среди нас и в нашей власти. Он и его дружки били, пинали и топтали меня. Они раздели меня и вытащили зубы. Они смеялись над моей кровью и моими стонами. Они бросили меня избитого, почти без сознания и раздетого!

Все это было не совсем верно, как вы знаете, братцы. На нем оставалась часть шмоток, то есть он не был совсем голый.

Я кричал в ответ:

— Это же было больше двух лет назад! С тех пор я понес наказание. Я получил урок. Смотрите — там мой портрет в газетах!

— Наказание, а? — сказал один стармэн, вроде бывший военный. — Таких, как ты, надо истреблять! Как опасную заразу. Тоже мне, наказание.

— Хорошо, хорошо, — ответил я. — Каждый имеет право на свое мнение. Простите меня. А сейчас мне надо идти.

И я пошел вон из этого мьеста и от этих старых дурменов. Аспирин, вот что мне надо. Можно загнуться от сотни аспирина. Аспирин из аптеки. Но этот вэк, кристаллограф, кричал:

— Не пускайте его! Мы ему покажем, что такое наказание, свинья, маленький убийца! Держите его!

И поверьте, братцы, или сделайте кое-что другое, две-три старых развалины, каждому лет до девяноста, схватили меня своими трусящимися старыми рукерами, и от запаха старости и болезни, исходившего от этих полумертвых муджей меня чуть не стошнило. Теперь этот вэк с кристаллами набросился на меня, нанося мне слабенькие удары по лику, а я старался вырваться и уйти, но эти старческие рукеры, державшие меня, оказались сильнее, чем я думал. Потом и другие стармены приковыляли, чтобы взяться за Вашего Скромного Рассказчика. Они кричали вештши вроде "Убить его, растоптать, уничтожить, выбить ему зубы!" и всякий такой дрек, и я ясно виддил, в чем тут дело. Это старость ополчилась на юность — вот что это было. Но некоторые из них говорили: "Бедный старый Джек, он чуть не убил беднягу старого Джека, эта маленькая свинья", и тому подобное, как будто все это было вчера. Да, для них это, наверное, так и было. Теперь это было целое море вонючих грязных старменов, пытавшихся добраться до меня своими слабыми рукерами и заскорузлыми старыми когтями, крича и задыхаясь, но этот другер с кристаллами был впереди всех, нанося мне толтшок за толтшком. А я не смел ничего сделать так как мне было лучше быть избитым, чем чувствовать ту тошноту и страшную боль, но конечно, уже то, что насилие применялось ко мне, заставляло меня чувствовать, что тошнота подстерегает за углом, готовая вырваться со всей силой.

Потом пришел служащий здесь вэк, довольно молодой, и закричал:

— Что здесь происходит? Сейчас же прекратите! Это же читальный зал!

Но никто не обращал внимания. Тогда служащий вэк сказал:

— Хорошо, я звоню в полицию.

А я закричал, и я в жизни не думал, что могу сделать такое:

— Да, да, да, звоните, защитите меня от этих старых сумасшедших!

Я видел, что служащий вэк не очень-то хочет вмешаться в дратсинг и спасти меня от бешенства этих старых вэков и от их когтей. Теперь эти стармэны очень тяжело дышали, и я чувствовал, что мне достаточно разок их щелкнуть, чтобы они все повалились, но я вэри терпеливо позволял этим старым рукерам держать меня, закрыл глазеры, чувствуя слабые удары по фасу и слыша, как запыхавшиеся старые голоса кричат: "Свинья, молодой убийца, хулиган, бандит, убить его!" Тут я получил такой действительно болезненный толтшок по сопатке, что сказал себе: "К черту", открыл глазеры и стал бороться, чтобы освободиться, что было не трудно, братцы, и я вырвался, крича, из читальни в коридор. Но эти старые мстители все бежали за мной, задыхаясь, будто вот-вот умрут, со своими звериными ногтями, так и дрожа, чтобы вцепиться в Вашего Друга и Скромного Рассказчика. Тут я споткнулся и оказался на полу, получая пинки, а потом услышал голоса молодых вэков, кричащих: "Ол-райт, ол-райт, хватит!", и понял, что прибыла полиция.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Я еще не совсем очухался, о братцы, и виддил не очень ясно, но был уверен, что уже встречал этих ментов где-то в другом мьесте. Того, который держал меня, приговаривая: "Ну, ну, ну", у главной двери Публичного Библио, я совсем не знал, но мне казалось, что он слишком молод, чтобы быть роззом. А спины двух других, я был уверен, я уже виддил раньше. Они хлестали этих старых вэков весело и с большим удовольствием, со свистом работая маленькими стеками и крича:

— Вот вам, гадкие мальчики. Это отучит вас устраивать беспорядки и нарушать Покой Государства, негодники.

Так они загнали этих сопящих, задыхающихся и полумертвых мстительных стармэнов обратно в читалку, а потом обернулись, смеясь от полученного удовольствия, чтобы повиддить меня. Старший из двух сказал:

— Ого-го-го-го-го-го-го! Да это маленький Алекс. Давно не виделись, другер. Как дела?

Я был еще не в себе, да и мундир и скорлупка, то есть каска, мешали рассмотреть, кто это, хотя лик и голос были вэри знакомы. Тогда я взглянул на другого, и насчет него, с его ухмыляющимся дурменским фасом, сомнений не было. Тут, прямо оцепенев и цепенея все больше, я опять посмотрел на того, кто сказал: "го-го". Это был жирный старина Биллибой, мой старый враг. А другой был, конечно, Дим, когда-то мой другер, а также враг вонючего жирного козла Биллибоя, но теперь мент в мундире, каске и со стеком для поддержания порядка. Я сказал: