— Ну как? Что скажешь? — с нетерпением спросил Громов...

— С первого взгляда в письме — всем сестрам по серьгам: я — энергичного нажима, ты — верх совершенства как командир, избавлен от всех ошибок. Николай-чудотворец! Но непонятно пишет!

— А мне кажется, очень понятно, — возразил Громов. — Самое главное, Степан, поддерживает, открыто поддерживает наши начинания.

— Пожалуй, ты прав. — подумав, согласился Бородин. — Но тогда что же тебя взволновало в этом письме?

— Отголоски старого. Понимаешь, нехорошо звучат слова, что ты — человек энергичного нажима с довольно прочными знаниями, но последнее слово должно быть за мной. Вроде бы и правильно — командир принимает решение. Но для чего эти оговорки, разве мы идем не в одной упряжке, разве мы тянем в разные стороны? —

— Лебедь, рак и щука...

— Вот-вот. Нет, мы не лебедь, рак и щука. Я так понимаю. Вот поэтому и показал тебе это письмо, чтобы ты знал мое отношение к тебе, Степан, вернее, к твоей работе и к тем людям, которые зовут к прекрасному, новому — ко всему доброму.

Бородин, скрестив на груди руки, задумался, потом тихо сказал:

— Серега, быть тебе крупным политработником, членом Военного совета округа, а может, и главного Военного совета...

— Ты все шутишь.

— Сейчас нет, не шучу... И знаешь, я рад, что Гросулов доверяет тебе. Это замечательно! Меня он пусть называет и антабкой и хоть «тузиком», я от этого не сверну в бурьян, не стану по пустякам разбрасывать силы. Мы будем молотить одну «грушу»...

— Кто это «мы»? — спросил Громов.

— Я и ты...

— Вдвоем? А коллектив — другую «грушу»?

— Быть тебе крупным политработником! — воскликнул Бородин. — Конечно же, мы — это вся часть.

После многодневной жары с гор потянуло прохладой. Иссиня-черные тучи, клубившиеся на вершине центрального хребта, начали сползать вниз. Птицы, до этого притаившиеся в тени, поднимались в воздух. Зашептались иссушенные листья деревьев, сначала робко, потом все сильнее, и наконец, дружно зашелестели на влажном ветру.

Вздохнули и ракетчики, изнуренные не только жарой, но и напряженной учебой. До этого им казалось, что неимоверный зной, палящее солнце и душный лесной воздух изморят их раньше, чем они произведут боевые пуски. Сложная техника не пугала: в учебных классах, в парке и на полигоне они открыли ее тайны и уже управляли ею с уверенностью мастеров своего дела.

Малко спешил на полигон. Оператор рядовой Гросулов проходил кратковременную стажировку во взводе Узлова. За последние дни Виктор заметно подтянулся, даже получил благодарность от Шахова за хорошее знание техники. Это и радовало, и в то же время злило: Малко все еще переживал, что не удалось перетащить к себе Цыганка.

Лес кончился, и Малко увидел машины, подготовленные к первой операции — поднятию болванки ракеты на пусковое устройство. Виктор стоял рядом с Цыганком в готовности принять команду. Малко знал слабые стороны своего оператора, знал, что как оператор Виктор справится с любым темпом команд, но при выполнении обязанностей направляющего запаздывает и теряется. «Не дай бог, Узлов подаст команду специалистам поменяться местами! Виктор может споткнуться и подвести Узлова и весь его взвод, — подумал вдруг Малко. Неприятный холодок прошелся по телу. — Надо предупредить Дмитрия». — решил он.

Он вспомнил о специально разработанной им системе тренировок для Виктора по выполнению обязанностей направляющего. Система была рассчитана на запоминание, но отнюдь не на быстроту. «Узлов потребует время, черт знает что может случиться!» Он знал, что может произойти авария, и еще вчера хотел, чтобы именно так и случилось. «Получит Узлов подножку, покатится вниз... Тогда посмотрим, чей взвод будет лучшим». Сейчас, вспомнив об этом, он почувствовал, как его охватило жаром. Но слишком велико было желание увидеть посрамленного Узлова. «Получит подножку. — прошептал он, уже не испытывая неприятного ощущения. — Погаснет маячок».

...Накрапывал дождик, команды Узлова слышались звонко, как выстрел. Солдаты молча делали свое дело. Малко нравилось, как сержант Добрыйдень выполнял сложные операции. В перерыв, отойдя в сторонку, он сказал Узлову:

— Дает твой сержант. Димочка. Готовый командир взвода.

— Угу... Толковый парень... У тебя есть сигареты?

— Пожалуйста, «Лайка», из дому прислали...

— Значит, есть кому присылать?

~ Отец еще при деле и мать тоже, — скороговоркой ответил Малко. — Поменяемся операторами? — тоном шутки напомнил он.

Узлов промолчал.

Малко улыбнулся:

— Хорош «маячок», сам светит, а другие пусть в темноте прозябают.

Узлов хотел было прикурить сигарету, но вдруг, погасив зажженную спичку, швырнул ее в сторону: слова Михаила задели его. Он. поджав губы, с минуту молча сопел. Потом, осмотрев узлы пусковой установки, вернулся к Малко, все еще переживая обиду.

— Я тебе не батрак! — вдруг сорвалось у него. — Ты, может, хочешь перетянуть к себе и моего сержанта. На чужом горбу думаешь в рай попасть!.. — Но, поняв, что хватил лишнего, примирительно сказал: — Я этого маяка сам боюсь. Не шути так, Мишель... — Он, присев на бугорок, начал со стороны наблюдать за работой подчиненных.

— Обидел ты меня. Дима, — отозвался Малко. — Аж расстроился. На чужом горбу! Ведь не для себя стараюсь, для общего дела. Самому мне ничего не надо, Мишель и без славы проживет. Зачем она ему, еще все впереди...

Узлов вскочил.

— Хочешь, я тебе покажу, на что способен твой оператор? — И он, подбежав к взводу, подал команду:

— Произвести замену номеров.

Виктор занял место у подъемников. Кран поднял болванку. Ее тяжелое тело коснулось направляющей стрелы. Вздохнув, заработали подъемники. Еще мгновение, и сержант Добрыйдень, руки которого замелькали у вентилей, придаст механизму соответствующий угол. Потом еще две-три секунды, и Виктор выкрикнет: «Легла!» Он даже успел позавидовать ловкости и проворности Виктора: «Неужели выдержит темп?» Малко невольно шагнул вперед. Лицо Виктора перекосилось, в глазах — полная растерянность, он явно запаздывал со своей операцией.

Узлов кричал:

— Рядовой Гросулов, время! Время!

Болванка ракеты вздрогнула раз, второй, по ней прокатилась нервная дрожь. Волошина словно ветром вытолкнуло из кабины.

— Витя! — крикнул он и в ту же секунду увидел, как Виктор полетел в сторону, будто черная птица, взмахивая руками. Что-то тяжелое прокатилось по ноге. Волошин покачнулся, почувствовав страшную боль. Ои присел на одну ногу, затем повалился на спину, теряя сознание.

Очнулся. Шел дождь, и было тихо-тихо, до того тихо, что Волошин спросил:

— Где я?

Над ним наклонился Узлов. Он сразу узнал лейтенанта.

— Громом, что ли, шибануло? — прошептал Волошин, все еще не соображая, что произошло.

На полигон вела узкая бетонная дорога. Громов не пошел по ней, он решил идти напрямик, лесом. Над головой шелестел листвой дождик. После долгих знойных дней в лесу дышалось легко. Громов шел узенькой тропкой, петляющей среди густых зарослей.

Учебные тренировки подходили к концу, и Громов был уверен, что дней через десять он сможет доложить генералу Гросулову о готовности части к боевым запускам. «Можно сказать, оседлали такой сложный комплекс». Он вспомнил Шахова. Организовал математический кружок. Солдаты охотно идут на занятия. Правда, даже сержант Добрыйдень сокрушался вначале: «Нет, мне в этот кружок рановато, голову могу сломать». Теперь самый активный посетитель. Волошину помогает. «Цепочка-то вон куда тянется! От Цыганка к Добрыйдень, от сержанта к Волошину».

Мысли оборвал Малко. Он появился перед Громовым внезапно, чуть не сшиб с ног. Старший лейтенант отскочил в сторону, споткнулся и упал, но тут же вскочил и, не останавливаясь, бросился бежать в направлении штаба.

— Товарищ Малко! — позвал его Громов.

Тот остановился.

— A-а, это вы, товарищ подполковник. — Он подходил медленно, будто нехотя. Плечи Малко обвисли, от всей его стройной фигуры, завидной выправки и следа не осталось. Он пытался что-то сказать, но не мог, только шевелил розовыми губами, будто ловя воздух, которого вроде бы ему не хватало.