Но чтобы признать значимость этого явления в русской философской культуре, необходимо видеть его внутреннюю суть. Дело в том, что, размышляя в одиночку, люди часто «зацикливаются», т.е. их мышление нескончаемо ходит по кругу, перебирая одни и те же факты и аргументы, но не вырабатывая никакого определённого решения. Если, оказавшись в такой ловушке, человек вступает в диалог с другим человеком, то в общении с ним он может сам вырваться из замкнувшегося круга мышления, придти к адекватным оценкам ситуации и выработать эффективные решения проблем, с которыми он столкнулся.

Этот процесс психологически отличен от раздачи готовых рецептов авторитетным интеллектуалом его подопечным, поскольку не подавляет их мышления и воли, а раскрепощает, позволяя людям обрести новые грани свободы.

Результативность этого процесса обусловлена не «многознанием» собеседника, а его нравственно-психологическими особенностями. Роль этого явления в истории редко обнажается, но она значима: возможно, что мы бы не знали Ф.М.Достоевского в том качестве, в каком мы его знаем, если бы не его общение со старцами Оптиной пустыни. Если бы этого явления в жизни Руси не было, то не было бы изрядной доли русской философии, поскольку именно оно, пусть и опосредованно, выразилось в лучших её произведениях.

Одним из первых текстов, дошедших до наших дней, в которых выразились философские идеи, является «Слово о Законе Моисеем данным и Благодати и Истине Иисусом Христом пришедшими»^[23] первого этнически русского митрополита киевского Иллариона (умер около 1055 г.).

В первых же абзацах «Слова» Илларион выступает против оторванности многократно повторяемых словесных поучений от реалий жизни: «Ибо повторение (того, о чём) в других книгах написано и вам известно, подобно дерзости и славолюбию» (демонстрация «многознайства», не ориентированного на выявление и разрешение реальных проблем, - порицаема в православии). Так же необходимо отметить, что Илларион большей частью ведёт повествование не в строгой терминологии, а в аллегориях, основанных на библейских сюжетах, соотнести которые с реальной жизнью должен сам читатель. Такой стиль подачи информации стимулирует читателя к размышлениям, а не навязывает ему лексически выраженные готовые к употреблению рецепты. Но там, где он находит необходимым, Илларион называет вещи их именами без аллегорий.

Главная тема «Слова» - превосходство Благодати, даруемой Богом в темпе течения событий в жизни непосредственно каждому по вере его и нраву, над Законом, т.е. прописанным кодексом поведения, соблюдение которого гарантирует некий минимальный уровень безгреховности и благоустроенности жизни общества: «Свободная же Благодать, увидев чад своих христиан притесняемыми от иудеев, сынов рабского Закона, возопила к Богу: “Удали иудейство и Закон (его), расточи по странам - какое же общение между тенью и Истиною, иудейством и христианством!”» Закон в указанном смысле в эпоху написания «Слова» был основой исторически реального иудаизма, а в христианской церкви изначально была заповедь устремлённости к Царствию Божию на Земле, взращиваемому Благодатью.

Кроме того, «Слово» - самый ранний текст, в котором есть термин «русский народ»: в ту эпоху эпитет «русский» в большинстве своём характеризовал землю (территорию), а не общность её населения; общность осознавалась как языковая и православная. Поэтому можно признать, что Илларион, один из первых выразителей цивилизационного самоосознания православной Руси.

Но власть догматики церкви «кесаря» берёт своё, и если соотносить многое в «Слове» с реальностью жизни Руси той эпохи, то «Слово» очерняет дохристианское прошлое, выражая церковное стремление начинать историю Руси с крещения, как с «чистого листа», и описывает современность как воплощённый на Руси рай в то время, как реально регулярно полыхают княжеские усобицы и страна катится к неспособности отразить нашествие Батыя (1238 г.); возвеличивает власть великих князей как «единодержцев», в формулировках, характерных для времени культа личности Сталина: «Похвалим же и мы, по силе нашей, малыми похвалами, великое и дивное сотворившего, нашего учителя и наставника, великого князя земли нашей Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святослава».

Иосиф Волоцкий (1440-1515), иногда иначе именуемый Волоколамский. Обычно его вспоминают как одного из руководителей искоренения «ереси жидовствующих», начавшей распространяться с 1471 г. из Новгорода. Это - вопрос богословский, и мы не будем вдаваться в его рассмотрение [24]. Но отметим, что в случае победы ереси, произошла бы смена церковной догматики, и выражающей её социологической доктрины, что повлекло бы за собой многочисленные и далеко идущие, большей частью неблаготворные (в силу антисоборного характера ереси жидовствующих), последствия в жизни России.

Так же его вспоминают в связи со спором, инициированным НиломСорским (1433-1508) о праве монастырей иметь в собственности сёла. К этому времени в собственности монастырей было до 1/3 земли в государстве. Нил выступал против этого права, видя в нём основу для растления и паразитизма монахов. Иосиф ему возражал, поскольку возлагал на монашествующих обязанность социальной защиты сирых и убогих, а кроме того монастыри в их большинстве были крепостями и объектами оборонной инфраструктуры страны: и то, и другое требовало экономического обеспечения.

Но нас интересует иная сторона деятельности Иосифа Волоцкого. Он писал: «Царь, по своей природе, подобен всякому человеку, а по своей должности и власти подобен Всевышнему Богу» ^[25]. Но он не возвеличивал царскую власть, в том смысле, что провозглашал её безгрешность, как его воззрения истолковывают многие, поскольку «самого царя Иосиф включает в ту же систему Божия тягла, - и Царь подзаконен, и только в пределах Закона Божия и заповедей обладает он своей властью. А неправедному или “строптивому” Царю вовсе и не подобает повиноваться, он в сущности даже и не царь, - “таковый царь не Божий слуга, но диавол, и не царь, а мучитель”». ^[26]

Т.е. Иосиф внёс в церковное миропонимание этическую норму докрещенской Руси: человек и должность, им исполняемая, не должны отождествляться; все должны работать на общее благо в русле Промысла, заботясь друг о друге, и царь в этом общенародном деле - только главный руководитель. Из отождествления же должности и личности проистекают многие социальные беды.

Фактически Иосиф предостерегал от порабощения общества догматом о непогрешимости царской власти, который хотя и никогда не провозглашался церковью, но фактически действовал по умолчанию во многие царствования и стал одним из генераторов катастрофы 1917 г. Этот «догмат» открыто выразился в полном титуловании Николая II: «Божьей поспешествующей милостью, Мы, Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский, (…) и прочая, и прочая, и прочая» ^[27].

Иван Грозный (1530-1584) - его в курсах истории философии обычно не упоминают, но это происходит скорее по мотивам политического неприятия, нежели в силу бессодержательности его письменного наследия. Но вопреки традиции замалчивания ряд авторов видят в его наследии и философскую компоненту: «собственно философских сочинений Иван Грозный не создавал, но многие его труды насыщены философскими идеями» ^[28].

Кроме того, именно он - государь, который положил начало развитию Руси-России в качестве цивилизации многих народов, развивающих общее им всем государство. И в отличие от своего почти что современника - Н.Макиавелли (1469-1527), автора трактата «Государь» ^[29], - Иван Грозный был не сторонним наблюдателем и фантазёром, а практиком, сделавшим многое и прочувствовавшим на себе такое, о чём Н.Макиавелли и не подозревал. Поэтому для русской социальной философии и философии управления в особенности - эпоха Ивана Грозного, его воззрения и столкновение их с социальной реальностью должны быть обязательным предметом исследований, поскольку её нравственно-этические и мировоззренческие ошибки продолжают оказывать своё воздействие по настоящее время, препятствуя воплощению идеалов Русской цивилизации в жизнь.