Он водил дулом пистолета, и во все стороны помчались неслышные гонцы — вестники победы и горя.

Павлик не смог бы сказать, сколько прошло времени в этом лихорадочно напряженном ожидании — минута или час, когда из подводной тьмы вдруг донесся радостный крик Марата:

— Поймал! Поймал! Держи луч, Павлик! Держи! Плыву точно на норд-ост! Ко мне! Ко мне, товарищи!

И отовсюду — с севера, с запада, с юга — понеслись радостные восклицания, восторженные крики.

— Плыву за тобой, Марат, — доносился голос Цоя.

— Сейчас будем у тебя, бичо!.. — кричал зоолог.

— Держись, Павлик! Держись, мальчуган! — говорил комиссар Семин. — Сюда, сюда, Матвеев! Вот я!

Словно рой сорвавшихся с темного неба звезд, неслись к Павлику со всех сторон огоньки фонарей. Павлик опустил онемевшую руку с пистолетом и лишь поворачивал шлем с фонарем на все румбы, словно маяк, привлекая к себе огоньки спешивших друзей. Огоньки росли, множились и вдруг завертелись вокруг Павлика бешеным хороводом, ослепляя его, заполняя всю окружающую темноту.

Рой звезд налетел, словно вихрь. В один миг десятки рук подхватили безжизненные тела Скворешни и Павлика, и через минуту отряд стремительно несся в открытый океан, к подлодке «Пионер», замершей в ожидании на глубине двухсот метров.

Глава XIII

Скромные расчеты

Старший лейтенант Богров нажал кнопку на центральном щите управления и повернул небольшой штурвал со стрелкой на несколько делений вправо.

«Пионер» приподнял нос и устремился по наклонной линии вперед, набирая высоту. На глубине в триста метров он выровнялся и продолжал движение на юг.

— Так хорошо, Иван Степанович? — спросил старший лейтенант Шелавина.

— Отлично! Абсолютно все видно, — простуженным тенорком удовлетворенно ответил океанограф, не спуская близоруких, прищуренных глаз с купола экрана.

На куполе медленно проносились огромные темные массы. Одни из них заполняли большие пространства на поверхности океана, другие, поменьше, глубоко опускали вниз свои подводные части. Порой казалось, что они вот-вот коснутся ими горбатой спины подлодки, но «Пионер» спокойно и уверенно проходил под ними, лишь изредка наклоняя свой нос и затем выравниваясь на заданной ему глубине в триста метров.

С запрокинутой головой океанограф спросил:

— На какой мы точно широте, Александр Леонидович?

— Пятьдесят восемь градусов сорок минут южной широты, восемьдесят градусов западной долготы от Гринвича, — ответил старший лейтенант.

— Какое множество айсбергов!

— Здесь уже зима, Иван Степанович.

— Да, конечно… Но для начала зимы их все-таки слишком много. Всего лишь десятое июля.

Наступило молчание. Через несколько минут оно было нарушено появлением зоолога и Павлика.

— Пожалуйста, Арсен Давидович!

— Ага! Льды! Это интересно! — воскликнул зоолог, взглянув на экран.

— Здесь они совсем иначе выглядят… — заметил Павлик — Когда мы на «Диогене» встретились с айсбергом, я успел его рассмотреть. Он был гораздо выше «Диогена» и весь сверкал. И словно вырезной весь, в украшениях…

— Ничего удивительного, — проговорил Шелавин. — Тогда ты видел верхнюю, надводную часть, а сейчас перед нами подводные части айсбергов. Надводную часть разрушают солнечные лучи, теплые ветры, дожди, а подводная часть больше сохраняется, на нее действуют только теплые течения, омывающие ее. Она гораздо больше надводной части. В пять-шесть, а иногда и в семь раз больше… Вот сейчас «Пионер» наклонился и нырнул глубже, чтобы обойти одну такую подводную часть айсберга. А ведь «Пионер» идет на глубине трехсот метров! Значит, этот айсберг погружен своей нижней частью в воду больше чем на триста метров. И его надводная часть, следовательно, поднимается над поверхностью океана больше чем на пятьдесят метров. Таким образом, общая высота айсберга равна, пожалуй, четыремстам метрам. Вот какая высота! А знаете ли вы, позвольте вас, молодой человек, спросить, что встречаются айсберги общей высотой до шестисот-семисот метров?

— Ой-ой-ой! — ужаснулся Павлик. — Семьсот метров! Неужели море замерзает на такую глубину?

Океанограф даже крякнул от удивления и оторвал глаза от экрана. Потом с досадой пожал плечами и вновь поднял глаза к куполу:

— Как можно предполагать такие глупости, позвольте вас спросить? Чтобы море промерзало на семьсот метров?! В самые лютые зимы море покрывается льдом, который к лету достигает толщины не более трех-четырех метров. Кроме того, при таянии морской лед дает солоноватую воду, а айсберги состоят из пресного льда. Ясно, что они образуются не из морской воды, а из пресной. А такая вода находится только на поверхности земли. Значит, и айсберги образуются на земле…

— Как же… как же они здесь?… — недоумевал Павлик. — Как же они очутились в море?

— Слыхали ли вы что-нибудь о ледниках, позвольте вас спросить? — запальчиво воскликнул океанограф, которого, очевидно, раздражали слишком, по его мнению, наивные, «безграмотные» вопросы Павлика. — Чему вас учат там, в ваших гимназиях и колледжах?

— Да, я знаю… немножко… — робко возразил Павлик. — Ледники — это такие ледяные потоки на высоких горах, где очень холодно. Они спускаются вниз, где потеплее. Ну, и там тают и дают начало ручьям и рекам.

— Ледяные потоки… гм… ледяные потоки… — ворчал океанограф. — Ну ладно, пусть потоки! А в северных и южных полярных областях лед покрывает не только вершины высоких гор, но и вся земля бывает целиком покрыта им. Он так и называется «материковым льдом». Почти вся Гренландия, величайший остров в мире, площадью в два миллиона сто тысяч квадратных километров, покрыта, за исключением узкой полосы по берегам, материковым льдом. Из года в год, столетие за столетием на его поверхности накоплялся снег, который постепенно, под собственной тяжестью, превращался в лед. Этот лед нарастал все выше и выше, и теперь на Гренландии лежит ледяной щит толщиной в два километра, а в некоторых местах даже больше! Примерно то же самое наблюдается и на южном полярном, Антарктическом, материке. От этих материковых льдов отделяются ледниковые языки, которые спускаются к морю, скользят сначала по его дну и наконец, когда дойдут до глубоких мест, всплывают. Ветер и волны расшатывают их, действует и собственная тяжесть, и наступает момент, когда конец ледникового языка отламывается в виде ледяной горы и уплывает в море. Вот если мы подойдем к берегу материка, нам, может быть, удастся увидеть это явление… Александр Леонидович, как далеко мы спустимся к югу?

— Как скажет капитан, — последовал неопределенный ответ.

В этот момент отодвинулась дверь, в рубку вошел капитан. Он молча, кивком головы, поздоровался со всеми, быстро прошел в радиорубку и закрыл за собой дверь.

— Радиограммы из Политуправления еще нет? — задал он Плетневу свой обычный в последние дни вопрос.

— Есть, товарищ командир. Сейчас принял, — сказал Плетнев, подавая капитану листок, целиком заполненный строками цифр.

— Наконец-то… — проговорил капитан вполголоса, сложил листок вчетверо, спрятал его во внутренний карман и вышел из радиорубки в центральный пост. Здесь он подошел к зоологу и спросил его: — Значит, завтра в восемь часов ваша первая станция в этих водах?

— Да, капитан.

— Сколько человек?

— Я, Иван Степанович, Сидлер, Цой и Павлик… Всего пять человек.

— Хорошо… Александр Леонидович, — обратился капитан к старшему лейтенанту, — завтра с утра ваша вахта?

— Так точно, товарищ командир!

— Выпустите партию в составе пяти человек, перечисленных Арсеном Давидовичем. Крейсируйте вокруг нее по радиусу километров в пятьдесят… Больше никого не выпускать.

— Слушаю, товарищ командир!

Капитан повернулся и вышел в коридор. В раскрывшуюся на минуту дверь ворвались приглушенные, но в бешеном темпе звуки лезгинки.