Лейтман удивился, но не стал возражать; он видел, что командиров танковых батальонов и батальона горных стрелков, которые должны были осуществить прорыв, захватила эта идея. Были установлены время и порядок прорыва: голова колонны должна достигнуть Паланку в сумерки; горные стрелки и саперы быстро пропустят танки, которые в обманчивой вечерней тишине с остервенением навалятся на позиции гитлеровцев и остановятся только по ту сторону гор. В непосредственной близости за танками будут следовать горные стрелки и советские части, находящиеся у ущелья.

— Когда мы запросили танки у генерала, — признался Лейтман с неподдельной искренностью, — он нам ответил: «У вас там полковник Матеяну, хватит вам!»

— Спасибо за доверие, — пробормотал Матеяну, и лицо его, впервые за последние тревожные дни, просветлело. — Признаюсь, мне приятно сотрудничать с генералом. Замечательный солдат!

— О! — вмешался майор Олтян. — Я обещал ему трофеи первого боя за отрытые из земли танки, так что за мной право первым прорваться через ущелье!

Действительно, после того как танкистов взяли из импровизированного лагеря и погрузили в автомашины, майор Олтян попросил у генерала разрешения забрать танки, оставшиеся в долине. Генерал тогда вопросительно взглянул на него.

— Семь танков абсолютно целы, — заверил его Олтян, — и жаль бросать их.

— Неужели целы?

— Я покажу вам на месте.

— Есть, — быстро ответил Олтян. — Но боеприпасов — ни единого снаряда. Даже в наших пистолетах не осталось ни одного патрона.

Потом генерал пригласил Олтяна и Матеяну в свою машину. До места боя оставалось километров семь-восемь. Матеяну еще находился под впечатлением встречи с Олтяну и другими танкистами, которых считал погибшими или попавшими в плен, и различил место прошлого боя, лишь когда очутился возле леса, где он «запирал» выход из долины. Машины остановились как раз напротив долины, и Олтян вместе с танкистами побежали вперед, на дорогу. Долина выглядела как развороченное кладбище танков. В конце ее, по обе стороны дороги, сгрудились румынские танки, до половины корпуса зарытые в землю, с орудиями, направленными в сторону долины, и поднятыми крышками люков.

— Быстро, ребята! — приказал Олтян.

В то же мгновение танкисты разбежались по экипажам к своим танкам. Дрожащими руками они нетерпеливо высвободили привязанные ремнями к борту железные лопаты и принялись лихорадочно копать. Несколько человек копали в стороне от дороги на краю воронки от снаряда. Они извлекли звенья гусениц, разные детали двигателей, замки орудий и пулеметов. Все это было запрятано танкистами после того, как у них кончились боеприпасы. И вскоре на глазах удивленного генерала танки выползли из своих укрытий, урча двигателями. Земля стекала с них, как вода. Олтян вскочил на первый танк, на башню, радуясь, как ребенок, которому вернули любимую игрушку. Он на ходу отдал честь и на большой скорости рванул по дороге, по которой должен был. следовать несколько дней назад, ведя за собой танки.

Генерал остался в штабе в Бакэу. Он молча, сощурившись, смотрел на проходящие мимо танки. В целом он был доволен случившимся. Его солдатское сердце искренне тронули слова признательности танкистов.

— Парадоксально, господин генерал, — заметил Матеяну, — но именно мы быстрее и легче всего договорились…

— Может быть, именно потому, что мы солдаты!

И в тот же вечер и эти танки присоединились к остальным в Комэнешти. И ни Матеяну, ни Олтян даже не пытались умерить бурный взрыв радости танкистов, бросившихся навстречу своим товарищам…

В связи с готовностью отряда принять участие в борьбе за ущелье положение окончательно прояснилось, и Матеяну должен был информировать об этом румынское командование. Но поскольку он не сумел установить связь со штабом армии по радио — то ли потому, что армия сменила длину волны, то ли потому, что она двинулась дальше к Бухаресту, — ему не оставалось ничего другого, как послать курьера в штаб механизированных войск в Бухарест. Он назначил для этой миссии одного из унтер-офицеров, и, пока отряд готовился к маршу, Матеяну принялся писать донесение. Весть об отправке курьера молнией облетела офицеров, солдат, и вскоре у унтер-офицера оказалась охапка военных открыток, писем или просто клочков бумаги, на которых большинство из солдат вывели карандашом только домашний адрес и две-три строчки: «Я жив! Теперь мы воюем вместе с русскими против немцев!»

— Что мне делать с ними, господин полковник? — спросил унтер-офицер.

— Захвати с собой. Возьми вещевой мешок и положи все письма туда… Подожди, я тебе тоже дам письмо.

В его распоряжении оставалось лишь несколько минут, чтобы черкнуть пару строк Ноне. А как много он хотел сказать ей и детям! Он никак не мог сосредоточиться, чтобы наскоро изложить на бумаге те мысли и чувства, которые испытывал. В результате и он ограничился скупой формулой солдат: «Любимая! Я жив! В другой раз расскажу все, что мне пришлось пережить. Сейчас я со своим отрядом вступил в бой вместе с русскими против немцев в Трансильвании. Нона, дорогая, надеюсь, с вами ничего не случилось? Береги себя и детей! Когда встретимся с нашими в Трансильвании, возможно, я все же вырвусь в Бухарест. А пока обнимаю вас всех и целую!»

— Любой ценой ты должен пробиться! — сказал он, вручая письмо унтер-офицеру. — Если не сможешь вернуться, оставайся в штабе, увидимся потом в Трансильвании…

Орудия теперь били еще ближе, эхо разрывов подхватывалось и усиливалось в горах. Воздух глухо дрожал. На горы опускались синие сумерки. День заканчивался, как всегда, яростной дуэлью батарей. «Поспеем как раз, когда они успокоятся, — обрадовался Матеяну, — и застанем их врасплох!»

И действительно, грохот орудий вскоре смолк и воздух вдруг словно опустел. В ущелье установилась непроницаемая и холодная тишина. Вершины гор постепенно скрывались в сумерках. Это был момент, когда немцы еще могли обнаружить приближающуюся к ним колонну, но колонна тоже была начеку. Голова ее как раз достигла Паланку и свернула с дороги. Автомашины и орудия быстро отъехали на обочину или на другую сторону канавы, освободив дорогу танкам, которые пронеслись мимо Матеяну с командирами в открытых люках. Шоссе дрожало под их тяжестью.

Танки первого батальона под командой Олтяна быстро растворились в низкой и густой пепельно-серой темноте в горах. Остальные, с работающими двигателями, остановились как раз напротив Матеяну. Майор Михуляк спрыгнул с одного из танков и быстро подошел к полковнику, который тем временем связался по радио с Олтяном. Возле него появился и советский офицер, командовавший частью около ущелья. Несколько минут они прислушивались к шуму танков, устремившихся к ущелью. Шум нарастал, пока его не перекрыл грохот первого выстрела. В следующее мгновение все орудия перепуганных гитлеровцев открыли частый и беспорядочный огонь, пронизывая вспышками темноту в ущелье. Им ответили орудия танков, затем непрерывными очередями заговорили и пулеметы. Плотный огонь гитлеровцев остановил танки как раз у входа в ущелье. Там же, на линии советских частей, остановились и устремившиеся за танками горные стрелки. Один из танков, пораженный с первого выстрела, горел огромным дымным факелом, освещая скалы густым кроваво-красным светом… «Вся теснина забита их орудиями и пулеметами, — встрепенулся Матеяну. — Кроме того, дорога может быть заминирована!»

Полковник приказал Олтяну еще раз испытать оборону немцев, ведя огонь всеми орудиями вдоль узкого прохода между скалами. Через несколько мгновений горы загрохотали, будто обрушиваясь. В ущелье взвились вверх и зажгли ночь белым металлическим светом десятки ракет. Скрытые орудия немцев грохотали безостановочно с отчаянной яростью. Матеяну быстро остановил атаку и приказал танкам отойти, прикрывая друг друга. Он сдержал также пыл Михуляка, который все время рвался к ущелью. «Ущелье длинное, восемьдесят километров, — аргументировал Матеяну свое решение. — И немцы могут даже позволить нам войти в него, чтобы таким образом поймать все танки в ловушку. За полчаса мы можем потерять все танки!»