В Ахтырке, в доме, отведенном под штаб артиллерии фронта, нас встретил генерал М. А. Парсегов. И первым его вопросом был:

— Где Николай Николаевич?

Я рассказал, как погиб полковник Гаврилов. Лицо Парсегова стало сумрачным.

— Не уберегли! — с укором сказал он. — А какой был командир! С большой буквы. И смерть принял, как жил. По-солдатски, лицом к врагу.

Вышли мы от Парсегова, а навстречу идет Георгий Семенович Надысев. Значит, тоже пробился из окружения. Обнялись на радостях, он спросил:

— А где Николай Николаевич?

Пришлось повторить рассказ. И еще много было в этот день таких встреч с друзьями — и радостных, потому что мы снова были вместе, в общем строю, и печальных, потому что узнавали о товарищах, погибших при выходе из окружения.

Штаб артиллерии фронта был сформирован в течение нескольких дней. Костяк его составили старые работники — Г. С. Надысев, Т. Н. Подольский, В. И. Калиновский и я. Прибыли и новые товарищи. А начальником штаба был назначен полковник А. А. Гусаков. До этого дня он прошел нелегкий боевой путь. Начал войну командиром 5-й противотанковой артиллерийской бригады. Воевал на нашем фронте, пробивался с частью из окружения. В общем, строевой командир, решили мы, узнав его биографию. Однако оказалось, что полковник А. А. Гусаков и в штабном деле хорошо разбирается. Мало того, он был штабником, как говорится, до мозга костей. Меня, например, он многому научил. Гусакова отличала высокая штабная культура, мелочей для него не существовало. И, работая с ним, я скоро убедился, что дело не в его каком-то особенно дотошном характере, а в самой работе, что работник штаба должен быть именно таким — пунктуальным и дотошным, что разделение труда на нужный по существу и нужный только формально (например, [21] графическое оформление боевых документов и прочие, так называемые, «мелочи») — это признак легкомыслия, и боевая жизнь, война жесточайшим образом за него наказывает.

Между тем в середине сентября обстановка на всем советско-германском фронте оставалась сложной. В эти дни после некоторой паузы немецко-фашистское командование группы армий «Центр» приступило к подготовке операции под кодовым наименованием «Тайфун». По замыслу, эта операция должна была завершить летне-осеннюю кампанию взятием Москвы и разгромом Советского Союза.

Ставка Верховного Главнокомандования специальной директивой от 27 сентября 1941 года поставила перед командованием Юго-Западного фронта задачу «перейти к жесткой, упорной обороне»{2}. Однако исполнить директиву войска фронта, несмотря на все усилия, героизм и самоотверженность, не смогли. Слишком неравными были силы. Фашистская группа армий «Юг» непрерывно пополняла потери, а мы пополнений практически не получали, так как Ставка в этот момент все, что могла, направляла на главный участок советско-германского фронта — под Москву.

К концу октября противник, тесня армии Юго-Западного направления, овладел районом Харькова, частью Донецкого бассейна, завязал бои под Ростовом. Здесь он был остановлен совместными усилиями войск Южного и Юго-Западного фронтов.

В это тяжелое время одной из главнейших и постоянных забот штаба артиллерии фронта вообще и нашего оперативного отдела в частности являлась противотанковая оборона. Предыдущие, летние потери в материальной части и невозможность их восполнить приводили к тому, что артполки стрелковых дивизий имели по 10–12 легких орудий вместо 36 штатных. Так же слабо были укомплектованы и противотанковые дивизионы. Не редки были случаи, когда в дивизионе была одна, причем неполная, батарея вместо трех.

Острая нехватка легкой и противотанковой пушечной артиллерии, естественно, снижала наши возможности в борьбе с танками противника. Противотанковые ружья и гранаты, бутылки с зажигательной смесью — все это хорошее и действенное оружие пехоты, однако заменить артиллерийский противотанковый щит оно не в состоянии. [22]

Недостаток артиллерии мы стремились компенсировать ее маневренностью, использованием особенностей местности, которая зачастую и сама по себе являлась труднопроходимой для танков, и другими тактическими факторами. За счет этого удавалось на самых опасных участках создать противотанковые плотности по 6–7 орудий на километр фронта обороны. Дальнейшие попытки противника прорвать фронт были отражены с большими для него потерями.

В ноябре боевая нагрузка на фронты Юго-Западного направления была неравной. В то время как наш Юго-Западный фронт почти весь месяц вел бои местного значения, соседний Южный фронт провел две крупные операции на ростовском направлении: 5–16 ноября — оборонительную и 17 ноября — 2 декабря — наступательную. В результате немецко-фашистская группа армий «Юг» не смогла выполнить поставленную ей задачу прорваться через Ростов на Кавказ. Главная ударная сила противника — 1-я танковая армия понесла тяжелые потери и была отброшена от Ростова к реке Миус на 60–80 км.

Весть об успехе нашего соседа разнеслась мгновенно, и мы поздравляли друг друга. Первая крупная наступательная операция с начала войны! Первый раз противник вынужден отступать на широком фронте, его танковые корпуса не только остановлены, но и разгромлены, обескровлены и сами вынуждены перейти к обороне.

Для нас, как и для всей страны, победа под Ростовом стала долгожданной ласточкой — вестью и знаком скорых и крутых перемен. Мы слушали радио Москвы и, повторяя названия оставленных подмосковных городов, каждый день ждали: сейчас диктор скажет, что началось контрнаступление советских войск! Такое вот было чувство в те тревожные дни. Успех Южного фронта на ростовском направлении укрепил надежду и уверенность, что скоро и на нашей улице будет праздник.

Ноябрь был на исходе, фашисты все еще находились у Москвы. Возобновили они активные действия и на Юго-Западном фронте. 2-я немецкая армия сильно теснила наш правый фланг, она захватила города Ефремов и Елец, через которые проходит железная дорога Москва — Кашира — Валуйки — Донбасс. Одновременно наступавшая северней 2-я немецкая танковая армия овладела этой железной дорогой почти до Каширы. Таким образом, важнейшая магистраль, связывавшая центр страны с югом, оказалась на значительном протяжении в руках врага. Поэтому и контрдействия нашего Юго-Западного фронта, направленные на разгром [23] прорвавшегося противника, были тесно связаны с действиями соседа — левофланговых соединений Западного фронта. Предстояло совместным ударом разгромить 2-ю полевую и 2-ю танковую немецкие армии и снять угрозу обхода Москвы с юга и выхода подвижных вражеских соединений в тыл войскам Западного фронта.

Известно, что в Московской битве не было оперативной паузы между оборонительным сражением и переходом наших войск в контрнаступление. Это потребовало от штабов исключительно напряженной и точной работы. Артиллерийские наступательные группировки создавались в ходе непрестанных оборонительных боев. Мне неизвестны еще были сроки, когда Юго-Западный фронт нанесет контрудар, но, получив указание начальника штаба артиллерии полковника Гусакова немедленно подготовить расчеты на две артиллерийские группировки — северо-восточной и юго-восточней клина, вбитого 34-м немецким армейским корпусом под Ельцом, — я понял, что день наступления недалек.

Работа была кропотливая и трудная, так как обеспеченность войск артиллерией была ниже минимальных норм. По-прежнему почти все артиллерийские резервы Ставка направляла на главный участок советско-германского фронта — под Москву, поэтому мы должны были обойтись собственными ресурсами. Собрали все, что могли, произвели срочный ремонт поврежденной артиллерийской техники и вооружения, подсчитали. Фронтовая оперативная группа генерал-лейтенанта Ф. Я. Костенко, наносившая удар с юго-востока, имела по 5–6 орудийных и минометных стволов на километр фронта; ударная группа 13-й армии генерал-майора А. М. Городяянского (вспомогательный удар в обход Ельца с севера) — и того меньше.

В своих воспоминаниях маршал И. X. Баграмян приводит цифровые данные обеих артиллерийских группировок{3}, я же расскажу об одном разговоре, который дает некоторое представление о том, какую ценность представлял для нас тогда каждый орудийный ствол. С начальником штаба артиллерии полковником А. А. Гусаковым мы обговорили одну идею и пришли к генералу И. X. Баграмяну посоветоваться. Идея была такова: снять с охраны тыла шесть бронепоездов и усилить их артиллерией ударные группировки. Бронепоезда помимо средних и тяжелых полевых орудий в бронебашнях располагали и зенитной артиллерией. Поэтому естественной была первая же реплика Баграмяна: [24]