5-я армия, отходя в глубину Коростеньского укрепленного района, продолжала вести упорные бои за каждый метр [13] земли. Так было в июле и первой половине августа. К этому времени стали ощущаться перебои в снабжении, мы были вынуждены экономить снаряды.

Вечером 17 августа мне передали по телефону распоряжение начальника артиллерии фронта генерала М. А. Парсегова (он накануне войны принял эту должность от генерала Н. Д. Яковлева, назначенного начальником Главного артиллерийского управления Красной Армии) прибыть в штаб артиллерии фронта. Вместо меня командиром полка назначался И. М. Семак, который, кстати сказать, только что был награжден боевым орденом и получил звание майора.

Попрощавшись с друзьями, я 18 августа выехал на восток. Бои шли уже в предместьях Киева и на притоке Днепра реке Ирпень, некоторые переправы находились под огнем артиллерии противника. Мы поехали дорогой на Чернигов, но все равно и на правом берегу Днепра и на левом пришлось нам с водителем не раз пережидать в канавах и за буграми авиационные бомбежки. Смотрели мы на это как на вещь обычную. Не знали тогда, что эти бомбежки лишь незначительная часть широкого вражеского плана по подготовке очередного наступления против киевской группировки советских войск, что, стремясь ее окружить, противник уже повернул с севера крупные силы танков и пехоты, а непосредственно под Киевом спланировал нанести удар через 4–5 дней{1}.

После полудня мы приехали в район Пирятина (километров 150 юго-восточнее Киева), где располагался штаб артиллерии Юго-Западного фронта. Начальник штаба полковник Н. Н. Гаврилов объявил, что я назначен в его штаб начальником оперативного отдела. Работа для меня новая, объем решаемых вопросов огромный, а времени для постепенного вхождения в них нет.

Всю ночь я просидел над картой, изучая расположение войск Юго-Западного фронта, группировки артиллерии, пути снабжения боеприпасами. Ну что я знал там, на фронте? Полосу шириной в несколько километров. А тут сотни километров. Да каких сложных! Во второй половине августа Юго-Западный фронт образовал заметный выступ, над которым с севера навис противник.

Бессонная ночь, проведенная за изучением документов, которые прямо или косвенно входили в круг моих новых [14] обязанностей, показала, что должность начальника оперативного отдела гораздо сложней, чем я себе это представлял до вчерашнего дня. По идее, ты должен, разбуди тебя хоть среди ночи, немедленно ответить на любой вопрос о группировках или перегруппировках артиллерии фронта: где, сколько, какого калибра орудия и минометы имеются на данный день и час; как обеспечены боеприпасами и транспортом; время, необходимое для переброски артиллерия из такого-то района в такой-то; характерные особенности местности по всей полосе фронта с точки зрения артиллериста и так далее. Знать все это и многое другое надо не только для того, чтобы на вопрос старшего начальника дать быстрый и точный ответ.

Ждать вопросов — значит быть пассивным. А на войне пассивность, инертность штабного работника чреваты большими неприятностями. Знание тогда приносит пользу, когда оно активное, действенное, ищущее. Однако предложения твои станут дельными, если ты хорошо знаешь не только свои войска, в данном случае артиллерию, но и войска противника, в первую очередь его артиллерию и танки.

Документы, которые я изучил, в их числе и оперативная карта, не дали достаточно полной информации ни о своей артиллерии, ни об артиллерии и танках противника. Слишком много было белых пятен — части противника с неустановленной нумерацией и составом; отсутствие свежей информации от своих частей.

Начальник отдела разведки полковник Георгий Семенович Надысев, к которому я обратился за помощью, сказал:

— Не думайте найти у нас готовые рецепты. Как штаб артиллерии, как боевой аппарат мы только еще складываемся. Не хватает опыта, специалистов и просто технических средств.

Он объяснил, что управление боевой подготовки артиллерии Киевского Особого военного округа после начала войны было переименовано в штаб артиллерии Юго-Западного фронта, но штат его и техническое оснащение практически те же. Нет собственного узла связи — ни телефонного, ни радио. Приходится пользоваться связью штаба фронта, это отнимает массу времени, артиллерийская информация запаздывает. Нет и своих сильных органов разведки на фронте, что, естественно, сказывается на данных о противнике.

— В общем, закатывайте рукава, Константин Петрович, — заключил полковник Надысев. — И ко мне заходите почаще, я тут старожил, чем могу, всегда помогу. [15]

Георгий Семенович действительно хорошо помог мне на первых порах. Характер у него был суровый, властный. Вместе с тем Надысев являлся великолепным специалистом. Большой эрудит, умница, он дело ставил выше всего, поэтому с ним легко работалось.

В этот день вечером я уже подготовил необходимые документы для ежедневного доклада начальника артиллерии фронта в Москву, в Штаб артиллерии Красной Армии. Начал вести рабочую и отчетную карты. В общем, дел навалилось столько, что головы некогда поднять, и я не раз и не два вспоминал передовую и наш 331-й гаубичный артполк РГК. Кстати сказать, первой частью, которую я нашел на рабочей карте, был этот полк.

На второй день меня вызвал начальник артиллерии фронта Михаил Артемьевич Парсегов, заслуженный генерал, получивший известность еще зимой 1939/40 года как один из организаторов артиллерийской подготовки при прорыве укреплений линии Маннергейма. Он расспросил меня о службе, о боевых действиях 331-го артполка. И положительный и отрицательный опыт, о котором я рассказывал, заинтересовал его, он приказал изложить все это письменно.

— Займитесь специалистами артиллерийской инструментальной разведки, — сказал он. — Это личное вам задание. У нас на всем фронте нет ни одного полноценного разведывательного дивизиона. Через десять дней жду вас с докладом.

Видимо, это задание мне дали потому, что мой 331-й артполк был одним из немногих полков, имевших полностью укомплектованный разведдивизион. В последних числах августа я смог доложить генералу Парсегову о состоянии и возможностях нашей артиллерийско-инструментальной разведки. Дивизионы АИР, входившие в состав полков РГК и некоторых тяжелых корпусных полков, понесли в летних боях большие потери и в материальной части и в людях. А пополнения мы могли ждать только из центра, так как специалистов по артиллерийской инструментальной разведке в запасном артполку нашего фронта не готовили. Доклад мой по необходимости вышел за первоначальную тему. Разговор о кадрах повлек за собой разговор о неправильном использовании курсантов артиллерийских училищ. Их вводили в бой в составе пехотных подразделений. Дрались они блестяще, однако разумно ли использовать курсантов второго и третьего курсов, почти готовых командиров взводов, в качестве рядовых пехотинцев? Они выбывают из строя, а кем мы завтра пополним комсостав артиллерийских частей? [16]

Требовали немедленного внимания и проблемы тяжелой артиллерии. Я уже рассказывал о действиях пушек-гаубиц на прямой наводке. Да, они своими мощными снарядами пробивали вражеские танки насквозь. Однако эти орудия следует использовать для борьбы с танками лишь при чрезвычайных обстоятельствах — когда нет другого выхода. А при господстве в воздухе авиации противника, при частых прорывах его танков к огневым позициям наши артполки РГК с их мощной, многотонной техникой сами несли очень большие потери. Пока в этих полках сохранился еще кадровый командный состав, надо было вывести их в тыл и восстанавливать боеспособность.

Генерал Парсегов внимательно выслушал эти и другие пункты моего доклада, с одними согласился, другие дополнил и развил, третьи потребовал лучше обосновать и подкрепить фактами. В целом одобрил. Решил собрать предложения других отделов штаба артиллерии и представить их в штаб фронта.

О тех же проблемах, волновавших тогда всех артиллеристов, рассказал я начальнику оперативного отдела штаба фронта полковнику И. X. Баграмяну, когда представлялся ему по службе. Иван Христофорович тут же, при мне, решил некоторые вопросы, которые находились в его ведении.