Кригер и Сосновский тотчас обернулись:

— Что случилось?

— Ничего, мы хотим попить воды! — Вальчак произнес это с деланной бодростью и незаметно моргнул им и печально скривил рот.

Они вошли всей компанией во двор. В школе было пусто, только из кухни доносились голоса, там, видно, шел громкий спор. Дверь отворилась, появились две заплаканные женщины и двое мужчин — пожилой, с толстой шеей, и молодой, хилый и бледный, у обоих в глазах ожесточение.

— Воды! — с ходу сказал Кригер.

— Что тут происходит? — спросил Вальчак.

— Вы еще спрашиваете! — ответила старшая из женщин. — Варшава… — И она, рыдая, закрыла руками лицо.

— Варшава? — крикнул Кригер. — Варшава?! Что вы говорите!

— Спокойно! — сказал Кальве, огляделся и тяжело опустился на табурет. — По очереди…

— Варшава! — пояснила молодая, не сдерживая слез. — Прибежал сегодня колонист Вайхман, хвастал, что само польское правительство признает…

— Не может быть! — почти крикнул Вальчак. — Это ложь!

— Я ночью слушала радио! Выступал полковник Умястовский, говорил, если кто верит в бога, особенно мужчины, так немедленно из Варшавы… У меня даже сердце екнуло, до того жалостно он говорил…

— Ну хорошо! Это было вчера. А сегодня что передает радио?

— Испортилось, аккумуляторы…

— Ну, значит, ничего не известно! Если какой-то Вайхман хвастает, это еще ничего не доказывает. Вы что думаете? Варшаву так, ни за грош отдадут Гитлеру? Уверяю вас, мы ее будем защищать, как Мадрид!

— Вот-вот. — Молодой парень выпрямился. — Я то же говорю: Варшаву так легко не отдадут, это тебе не Краков, тут одного рабочего класса несколько сот тысяч…

Женщины притихли, было сказано еще несколько утешительных слов — и молодая даже улыбнулась. Путники напились воды. Женщины извинились, что ничем не могут их угостить: мужья в армии, хозяйства у них нет, учителя…

Все шестеро вышли во двор. Приободрившись после разговора с Вальчаком, парень — он оказался шофером — рассказал, что война застала его с бухгалтером под Мендзыхудом.

— Ну, пробираемся как можем, днем прячемся от самолетов, ночью — от грабителей. Автомобиль — штука лакомая, особенно теперь, когда все бегут. Пока удалось уберечь. Да, едем в Варшаву.

Взгляд Вальчака стал тяжелым, по-особому выразительным. Парень помялся и незаметно отозвал Вальчака в сторону:

— Вы кто такие?

— Вот тебе и на! Люди как люди. А что?

— Мне сдается… я из ППС! Но вы не подумайте, нет, нет не от Зарембы [72]. Этого седого в очках я уже где-то встречал. Может быть, первого мая в тридцать шестом? И о Варшаве вы так говорили…

— Ну, значит, мы антифашисты, вы угадали.

— Ага! — Шофер широко улыбнулся. — Это всегда чувствуется! У меня нюх.

— Так вот, товарищ. Один из наших тяжело болен. Лысый, тот, что выпил так много воды. Не можете ли вы его захватить?

— Я бы вас всех… Но машина не моя. Поговорите с бухгалтером, с товарищем Жачеком. Ну, он, собственно, не таковский. Можно сказать, скорее центристской ориентации.

Однако выяснилось, что исключительные обстоятельства благотворно повлияли и на товарища Жачека. Вскоре их втолкнули в тесный, низкий кузов, где они с трудом ворочались, стараясь хоть кое-как разместиться. Кальве уложили на полу, под голову положили пустые мешки.

Полчаса спустя они миновали местечко Пёнтек, как и было намечено по сегодняшнему маршруту. Истинное чудо — передвижение в машине! Даже духота, пыль, чад от горючего, тряска на выбоинах — какое это имеет значение по сравнению с небывалым выигрышем во времени. Вальчак от радости запел.

А час спустя они остановились на перекрестке дорог под Ловичей. Вальчак нетерпеливо высунул голову: впереди были воинские обозы. Шофер слез, заглянул в кузов, чтобы посоветоваться, не лучше ли отъехать назад и боковым шоссе свернуть на Скерневицы. Вальчак вызвался пойти узнать, скоро ли рассосется пробка.

Они ждали Вальчака полчаса. У шофера наконец лопнуло терпение, он завел машину, решил ехать дальше, его едва умолили подождать еще четверть часа.

Он не стал ждать и пяти минут: небо загудело, на шоссе поднялся шум. Еще не упала первая бомба, а машина уже рванулась вперед, с молниеносной быстротой пробежала несколько километров, свернула налево и по-прежнему на большой скорости неслась все дальше и дальше.

Друзья Вальчака стучали в окошечко кабины. Шофер кричал в ответ что-то непонятное. Вечером остановились в Скерневицах.

— Сами понимаете, налет, тут ждать нельзя, — смущенно объяснял шофер. — Впрочем, он мужик с головой, до Варшавы доберется.

Кальве был безутешен. Кригер и тот притих. Ждали бензина, шофер уверял, что у него здесь есть дружок. И в самом деле, под утро он вернулся с двумя жестяными бачками:

— На двести километров хватит, а до Варшавы и семидесяти нет. Глядите, видна она, бедняжка!

Далекое зарево пожара на фоне безоблачного неба казалось тоже прозрачным. Друзья молча смотрели в сторону города, который оставался для них заветным и самым надежным пунктом сопротивления фашизму. Теперь, когда с ними не было Вальчака, они даже не могли как следует порадоваться тому, что цель их странствий уже близка.

На рассвете сильная бомбежка Жирардува заставила их свернуть с дороги. Они мчались так бешено, словно их нелепая, ярко-желтая машина была главной мишенью налета. Когда они очутились снова под Скерневицами, шофер успокоился и даже нашел в этой бомбежке маленькое утешение:

— Они били в Жирардув, от Варшавы сорок километров. Значит, Варшава не занята! И я, и тот товарищ, который отстал от нас, были правы, а Вайхман, раз он немец, да еще кулак, конечно, врал. Выше голову, попытаемся проехать через Мщонов! Лишь бы опять не попасть в затор.

Все трое были измучены и растеряны. Прежде чем они решились что-либо ему ответить, шофер хлопнул дверцей и вскочил в кабину.

Примерно часом позже он притормозил и крикнул в окошечко:

— Порядок, шоссе пустое! В двенадцать будем в Варшаве!

И тут же на полной скорости помчался вперед. Потом машина пошла немножко медленнее. Кригер дополз до окошечка и через узкое пространство между головами шофера и Жачека увидел, что впереди, в нескольких сотнях метров от них, поднялись клубы пыли.

— Черт побери! Снова обозы!

Кальве ничего не ответил. Сосновский покачал головой.

— Не судьба нам!

Машина хоть и медленно, но все-таки двигалась. Кригер снова выглянул.

— Нам повезло, эти тоже удирают на машинах. Наша могла бы идти быстрее, но шофер прав: держаться слишком близко опасно, еще угодишь под бомбы.

Разбитый маленький городок.

— Мщонов, — сообщил Кригер. — Может, вылезть, размять ноги? — Он постучал в окошечко.

Машина остановилась. Кригер с Сосновским спрыгнули, Кальве остался.

На улице ни души, два-три разбомбленных домика, жалкий садик. Далеко впереди гудело, должно быть, несколько десятков моторов.

— Не беда, — сказал шофер. — Пять минут можем подождать, все равно через передних не перепрыгнем.

Кригер пошел искать между руинами какое-нибудь уцелевшее жилье.

— Слишком далеко не отходите! — крикнул ему вслед шофер и обернулся, потому что с шоссе снова донесся шум мотора. Все трое поглядели в ту сторону, даже бухгалтер высунул голову из кабины.

Из-за поворота, всего метрах в четырехстах от них, показался массивный низкий силуэт танка. За ним еще и еще. Поднялся чудовищный шум.

— Немцы! — крикнул шофер.

— Немцы… — шепотом повторил Сосновский.

Танки были слишком далеко, чтобы различить опознавательные знаки на их башнях. Количество, именно количество объяснило им все.

Пять секунд они стояли неподвижно, окаменев, бессмысленно вглядываясь в приближающуюся железную лавину.

— Роман! — попытался крикнуть Кальве. — Позови Романа, — попросил он Сосновского.

Эти два слова вывели их из оцепенения. Шофер дико крикнул:

— Бежать!

Он втолкнул в кузов Сосновского, который громко звал Кригера, захлопнул дверцу и сел в кабину.