«Как странно, — подумала Мариенка, — повсюду идут бои, а здесь люди занимаются семейными делами».
Лесник вытаращил глаза:
— Барышня, вы ли это? Откуда? Наверное, из Бистрицы? — Он не давал ей сказать ни слова, говорил без остановки: — Вот Паула обрадуется! Она пошла в Железновцы. Придется вам немного подождать… — С этими словами он выбежал в сени и вскоре вернулся: — Ваш брат здесь неподалеку, я ему позвонил.
— Эрвин? — воскликнула Мариенка с удивлением. — Разве он партизан?
Лесник не успел ответить, как двери распахнулись и в кухоньку вошла его жена, бывшая одноклассница Мариенки. Они обнялись, и Паула начала уговаривать ее остаться у них.
— Да ей лучше будет в домике, — возразил лесник. — Там надежней.
Мариенку угостили щами, а лесник рассказал о Погорелой. Вскоре в теплую кухоньку ввалился Эрвин. Он остановился на пороге, раскрасневшийся, и закричал, увидав сестру:
— Мариенка! Как ты сюда попала?
Мариенка кратко и бессвязно рассказала ему основное, а когда упомянула, что хотела бы остаться в лесной сторожке, Эрвин прервал ее:
— Пойдем к нам в охотничий домик, в долину. Там у нас шикарное общество. Но есть и товарищи, — рассмеялся он плутовато. — Целый партизанский отряд, а пан лесник является нашим интендантом.
— А кто там с вами? — спросила Мариенка.
— Кто? Поэты, врачи, торговцы — кто хочешь, — начал перечислять он. — Ну, Владимир Луч, Пуцик, Мишо Главач, ну и эта, — слегка покраснел он, — Еленка, родственница Газдиков, ты ее помнишь?
Он хотел было добавить, что она давно уже перестала его интересовать, но промолчал, ибо на лице Мариенки появилась легкая ироническая улыбка.
— Что же мне делать, деваться некуда, — сказала она растерянно. — А как дела на фронте?
— Вопрос нескольких дней. Выдержим, — ответил ей брат. — Домик наш просторный, это дедушка в свое время распорядился построить его. Все будут очень рады тебе.
Лесник кивал головой в знак согласия и тоже говорил, что там ей будет лучше. Наконец Мариенка позволила себя уговорить, и они втроем отправились к домику, заваленному свежевыпавшим снегом. Шли не прямым путем, а через холм.
— Мы делаем этот крюк, чтобы запутать следы, — важным голосом объяснял Эрвин. — Ты удивишься, мы и телефонную связь установили со сторожкой. У пана лесника был запасной аппарат. Ничего не надо бояться. В землянке, что повыше, жили люди из национального комитета, но перебрались, ослы, к партизанам.
На опушке леса виднелся красный охотничий домик Линцени с маленьким окошком, прикрытым ставнями. Эрвин показал на него рукой:
— Знаешь, как называется наш домик? Домик свободы. Здесь ведь нет ни немцев, ни партизан.
Мариенка не слушала его. Не очаровала ее и сказочная красота этой чудесной заснеженной долины. Ее беспокоила одна мысль: что с Душаном? Спасся ли он?
— Эрвин, — набралась она храбрости, — ты не слыхал о Душане Зваре?
— Что это тебе пришло в голову? Представления не имею.
Они вошли в дом. На столе горела керосиновая лампа, а вокруг нее были разложены карты. Владимир Луч сидел на кровати рядом со светловолосой девушкой в белом свитере. Левая его нога была выпрямлена в колене и в щиколотке перевязана полотенцем. Пуцик и Мишо Главач, одетые в лыжные костюмы, потягивали жженку [33]. У Пуцика уже блестели глаза. Увидев Мариенку, он вскочил и закричал:
— Да здравствует наша Луна!
Остальные повторили в три голоса:
— Да здравствует! Ур-ра-а!
Они пожали ей руку. Луч долго смотрел на нее и с растерянной улыбкой сказал:
— Я вывихнул себе ногу, Мариенка. Вот и отдыхаю среди этих индейцев.
— Ведь мы взяли себе индейские имена, — начал объяснять ей Пуцик. — Еленка здесь — Солнышко, Мишо мы зовем Головорезом. Доктор он, сама понимаешь. — Пуцик скользнул взглядом по Мишо. — Эрвин зовется Поэтической кишкой, пан редактор, — кивнул он в сторону Луча, — Татош [34]… — Пуцик поклонился и представился: — А я — Черный Ус. — Потом провел рукой по волосам и добавил: — Мы здесь охотимся вовсю. Кабан — это наш главный враг. Немцы являются лишь абстрактным врагом.
Луч одернул его:
— Не болтай. Как только нога у меня будет в порядке, я с вами распрощаюсь и отправлюсь к партизанам.
— Конечно, — сказала Мариенка, — я ведь так и думала, что вы партизаны.
— Да вот им не хочется, — Мишо Главач кивнул на Эрвина и Пуцика, — а я бы, ей-богу, давно уже вернулся в Стратеную.
Мариенка пожалела, что пришла сюда. Ее утешала лишь мысль, что при первой возможности она отсюда вырвется. Если не найдет Душана, то отыщет Пудляка, и тот посоветует ей, что делать.
Она согрела руки над горячей железной печкой, сняла пальто и села в одиночестве в уголок на лавку.
Между тем внимание всех сосредоточилось на леснике. Его угощали жженкой, а потом дружно провожали до двери.
— Передайте привет Пауле! — закричала вслед леснику Мариенка, стоя на холодном ветру.
Небо уже темнело, высоко над домом мигала звезда, как будто бы раскачиваемая ветром. Из-за Солиск выплывал серебряный серп луны.
7
Полковник фон Биндер хорошо сохранился для своих пятидесяти лет. Его блестящие с проседью волосы были гладко зачесаны назад и слегка надушены одеколоном. Широкий, плохо сросшийся шрам, пересекавший правую щеку, заставлял его вспоминать молодость каждый раз, когда полковник смотрелся в зеркало.
Фон Биндер происходил из известного прусского рода, шесть последних поколений которого посвятило свою жизнь военному ремеслу. Как старый холостяк, с юных лет носящий мундир, он больше всего любил порядок, и в этой любви к порядку полностью сходился со своим хозяином в Погорелой — с Газдиком.
Рано утром к нему пришел военный парикмахер. Тщательно побрив полковника, он долго массировал его лицо, покрытое белым кремом, который потом стер махровым полотенцем, прокипяченным в специальной кастрюле на кухне Газдиков. Парикмахер ушел, прокричав перед этим «Хайль Гитлер», на что полковник, вставив монокль в левый глаз, ответил:
— С богом!
Потом он провел пальцем по буфету и, нахмурившись, позвонил. Ординарец прибежал и отдал ему честь. Полковник выругал его за то, что он плохо вытер пыль.
— Повесь на стену эту картину, — показал полковник на угол, где рядом с портретом Гитлера лежал написанный масляными красками портрет в золотой раме. — Это мой прадед, он воевал против Наполеона.
Старик в прусском мундире очень походил на полковника.
— Протри его, — сказал фон Биндер и повернул портрет Гитлера лицом к стене.
Полковник проворчал, что сегодня на позиции не отправится и, как и каждое утро, прошел, держа сигару во рту, в столовую Газдика.
Газдик уже ожидал его. Сделав глубокий поклон, он сообщил с приветливым выражением на лице, что Ондрейка обошел приглашенных гостей, а военные повара уже побывали на кухне.
— Я надеюсь, что все господа придут на ужин, — сказал полковник, взял со столика полную мусора пепельницу и высыпал все это в кафельную печь.
Он улыбнулся Газдику и вздохнул:
— Тихая война, неинтересная. Однако это лучше, чем остаться без работы.
Выражение его голоса убедило Газдика в том, что этот человек считает войну единственным честным трудом, достойным немецкого дворянина.
На этот раз ординарец принес полковнику обед уже в половине двенадцатого.
Полковник наелся, принял трех офицеров, а потом отправился вздремнуть.
Вечером в столовой раздвинули массивный стол, и полковник разложил по бокалам карточки с фамилиями: герр Газдик, фрау Газдикова, герр Ондрейка, герр Захар, герр Шлоссер, доктор медицины Главач, герр декан, герр Линцени, герр Блашкович, герр пастор, герр Кустра, полковник фон Биндер, майор фон Кессель, старший лейтенант Шульце и фрейлин Бек.
К восьми часам собрались все приглашенные, кроме пенсионера учителя Кустры, Ондрея Захара и доктора Главача. Старший лейтенант Шульце, высокий, стройный молодой человек, рассадил их вокруг стола, и два солдата принялись разносить кушанья.