Прилететь за 10 тысяч километров и не иметь в своих чемоданах чего-нибудь такого, что могло понадобиться на дальневосточных заводах, мы считали недопустимым, а на всю подготовку нам дали два месяца. Мы едва уложились в этот срок. Нам скопировали по нескольку экземпляров чертежей на наши новинки. Взяли по нескольку штук всех наших инструментов.

Затруднение заключалось в том, что вес наших чемоданов не должен был превышать 30 килограммов каждый — таков предел для пассажиров самолета Ту-114. На аэровокзале из большого чемодана Пригожина пришлось вынуть универсальный фрезерный патрон Моисеева и положить его в авоську, которую Михаил Григорьевич взял с собой вместо сумки. А весила эта «сумочка» 12 килограммов. Мой маленький чемодан имел такой скромный вид, что при регистрации билетов служащий аэропорта сказал:

— А этот чемодан можете взять с собой.

— Да нет, я хотел бы его сдать, — настаивал я.

— Ну, как хотите, — сказал принимающий багаж товарищ и… не смог оторвать его от пола. (Как известно, удельный вес твердого сплава равен 15, а у меня было много твердосплавного инструмента.)

— Что у вас там? — удивленно спросил он.

— Золото, — ответил я.

Мой собеседник покачал головой и поставил чемоданчик на весы. Он весил 28 килограммов.

Комфортабельный лайнер Ту-114 домчал нас до Хабаровска за восемь часов. Был август, в Хабаровске стояла 30-градусная жара. Шофер общества «Знание», который нас встречал, сказал:

— Мне поручено отвезти вас сперва на пляж, а потом уже в Общество.

Разница во времени давала себя знать, мы обливались потом и хотели спать. Поэтому мы оценили любезность наших хозяев и с удовольствием окунулись в Амур. Потом приходилось много раз купаться в Амуре, но первое знакомство с этой великой рекой особенно запомнилось.

Великолепный пляж с чистым шелковым песком, прозрачная вода, быстрое течение придали нам бодрости, и мы явились к руководителям Хабаровского общества «Знание» готовыми к выполнению любого задания. Руководители Общества — Александра Ивановна Омельчук и Мария Ивановна Мясковская — предложили нам план: сегодня же вечером выехать в Комсомольск, а оттуда в Советскую Гавань.

— В поезде вы отлично выспитесь и рано утром будете в Комсомольске, — напутствовала нас Мясковская. — Вас там встретят, я сейчас позвоню туда.

Маршрут был такой: один день — в Комсомольске, два дня — в Советской Гавани, один день — в порту Ванино и обратно в Хабаровск.

— Дальше план будет продолжен, смотря по обстоятельствам, — сказали нам руководители Общества.

Я задал только один вопрос:

— У вас был уже кто-нибудь из рабочих-новаторов Москвы, Ленинграда, Киева?

— Из Москвы к нам приезжают только лекторы на антирелигиозные и политические темы; рабочих-новаторов мы у себя не видели, — ответила Мария Ивановна.

Было ясно, что руководители Общества не уверены, хорошо ли нас примут на заводах и будут ли иметь успех такие необычные «лекторы». Поэтому они воздержались от составления плана на все 20 дней, которые были в нашем распоряжении. Мы уже привыкли к подобной осторожности и нисколько не обиделись на наших любезных хозяев.

Первое же выступление на заводах в Комсомольске-на-Амуре нарушило все планы Общества. Руководители отдела научно-технической информации, патентного бюро, отдела главного технолога и других служб завода к концу рабочего дня определили, что раньше чем через шесть дней они нас с завода не отпустят. Конечно, это было очень лестно, мы готовы были и дольше остаться в этом чудесном городе и на этом заводе, но надо было сроки согласовать с Обществом. Мы это и высказали принимавшим нас начальнику ОНТИ Борису Федоровичу Севастьяновичу и председателю заводского ВОИР Дмитрию Семеновичу Зацепину. Они заверили:

— Все будет сделано, наш завод пользуется известностью по всему краю, и нам никто не откажет в просьбе задержать вас.

О заводе имени Ленинского комсомола в Комсомольске-на-Амуре и его людях можно написать большую книгу, но я ограничусь несколькими замечаниями о рабочих и инженерах — новаторах этого предприятия.

Нас приятно поразило то, что здесь почти все квалифицированные рабочие были «думающими», у которых нам самим не грех поучиться необычным приемам труда, мастерству и изобретательности.

В то же время большой интерес, который проявляли рабочие и инженеры к нашим инструментам, показывал, что мы приехали сюда не зря. Все, что мы привезли, оказалось новым и нужным почти на всех заводах края.

Огромный завод производил хорошее впечатление. Весь он какой-то праздничный, просторный и нарядный. Все здания в зелени, от цеха до цеха ходят автобусы — так велики здесь расстояния и сами цехи.

Рабочий класс Комсомольска — это дети тех, кто 40 лет назад строил город. В те времена построить город в тайге, пользуясь самой примитивной техникой, было нелегким делом. Туда ехали только самые энергичные, мужественные люди. Моральные и физические качества, видимо, передались по наследству. Сильные, смелые и мужественные люди унаследовали от своих отцов и матерей рабочую сметку, трудолюбие и склонность к новаторству. В общем, мы попали как в родной дом.

Мне пришлось выступать в шести цехах, Пригожину — в семи. С метчиком-протяжкой вопрос был решен в один день. Оказалось, что здесь, на Дальнем Востоке, моим инструментом начали работать раньше, чем в Москве. Еще в 1960 г., как только информация о нем была помещена в «Экономической газете», на заводе сами изготовили метчики-протяжки нескольких размеров и начали ими «тянуть» резьбу. Но ассортимент гаек увеличивался и усложнялся, появились длинные гайки, которые нарезать резцом было просто невозможно, а метчики-протяжки тоже не «тянули» такую резьбу; появились гайки с многозаходной резьбой. У нашего завода был уже порядочный опыт по изготовлению самых разнообразных метчиков-протяжек, а я набил руку на их проектировании и расчетах. Поэтому, когда я показал, как работают метчики-протяжки, изготовленные на нашем заводе, всем стало ясно, чего именно не хватало местным инструментальщикам.

— Вот какие нам нужны метчики-протяжки, — сказал начальник инструментального цеха Поликарп Григорьевич Авилов, обращаясь к конструкторам, стоявшим у станка. — А вы как схватили в шестидесятом году первую конструкцию, так ни разу и не изменяли ее.

На другой день пришлось показать, как делаются мерительные цанги к цанговому нутромеру для измерения глубоких отверстий с точностью до 0,001 мм. Прибор оказался крайне необходим в механических цехах, выпускающих детали очень высокой точности.

Наибольший интерес вызвало накатывание внутренней резьбы. Дальневосточники были поражены простотой решения такой сложной проблемы. Пришлось оставить на заводе по одному накатнику разных размеров. Оборудование и высокая квалификация инструментальщиков позволяли быстро наладить производство этого нового инструмента.

Как-то ночью мне не спалось, и из головы не выходили мысли об этих накатниках. Почему-то все думалось: «Где-то я встречал уже нечто подобное на наших заводах…» И вдруг вспомнил: это было в Ленинграде, на заводе металлоконструкций! Отчетливо всплыла такая история.

Лучший кузнец завода — дядя Яша — сидел в раздумье, а перед ним, в еще большем раздумье, стоял мастер. Потребовалось нарезать много гаек с дюймовой резьбой на готовые болты, а дюймовых метчиков на заводе не было.

«Ну что ты ко мне-то пришел? — баском говорил дядя Яша. — Ты иди к токарям, это их дело».

«Да нет же! — сокрушался мастер. — Не могут токаря резцом резать каждую гайку. Вся надежда на тебя, дядя Яша!»

Дядя Яша встал.

«Ну ладно, давай свои гайки, — сказал он. — Да помоги ребятам перетащить горн к токарному станку».

Он порылся в ящике, где лежали болты, и выбрал экземпляр с самой высокой резьбой. «Давай!» — скомандовал он молотобойцу. Тот раздул горн и бросил в него с десяток гаек. Немного подождав, дядя Яша взял клещами раскаленную докрасна гайку и ловко вставил ее в кулачки токарного патрона. Токарь взял выбранный болт и зажал его в другой патрон, укрепленный в задней бабке. Патрон с раскаленной гайкой медленно вращался. Дядя Яша двинул заднюю бабку — и резьба болта легко вошла в гайку. Когда болт прошел насквозь, токарь дал станку обратный ход — и болт вышел из гайки. Внутри остывающей гайки явственно обозначалась резьбовая канавка.