– Миномётами бы накрыть их сейчас, – сказал он.

– Я знаю! – закричал я.

– Чего знаешь? – удивился Пётр Иваныч.

– Где миномётчики стоят! В лощине! Я видел!

– Верно, в лощине.

– Надо в штаб сообщить, – сказал Витя.

– Само собой, – ответил Пётр Иваныч нетерпеливо. – Но ударить сейчас непременно. Это и батя прикажет. А то пока разговоры-переговоры, время упустим. Витёк, черкани координаты миномётчикам.

Витя присел рядом с ним, заглянул в стереотрубу.

– Видишь? – спросил Пётр Иваныч.

– Вижу.

Витя вырвал из тетради листок и стал быстро писать. Пётр Иваныч взял у него записку, пробежал глазами и протянул мне:

– Держи. Передашь Потапову. Он там на позиции – самый главный. И с ходу, без задержки – домой. Понял?

– Понял.

– Бегом марш!

Я зажал записку в кулаке и помчался по траншее. Если бы она теперь стала прямой! Я старался приспособиться к изгибам и бежать как можно ловчее, но всё равно наталкивался на стенки.

Наконец показался ход сообщения. Я побежал ещё быстрее.

В лощине миномётчики собрались в кружок и мирно разговаривали.

– Кто здесь главный? Потапов? – отчаянно крикнул я.

Миномётчики повернули ко мне головы. Один поднялся.

– Ну, я главный, Потапов, – сказал он громким голосом. – Здравствуй, разведчик, что скажешь?

– Вот, – протянул я записку. – Это вам!

Потапов стал читать. Я уже видел его раньше, в тылу, когда он приходил в штаб, и ещё раз, когда мы с Витей смотрели, как он миномётчиков тренировал в лесу. Он был старшина, как Пётр Иваныч. Такой же высокий. И лицо у него тоже было командирское. Потапов прочитал записку и нахмурился:

– Раз Пётр Иваныч просит, поможем. Мы уж на всякий случай этот овраг пристреляли. Только нужно начальству доложить. Сейчас на КП позвоню, пусть скорректируют.

Потапов подошёл к телефону, который стоял в окопчике. От телефона провод тянулся к траншее. Потапов крутнул ручку и стал говорить, то и дело заглядывая в мою записку. Закончив разговор, он передал трубку бойцу и скомандовал:

– К бою!

Несколько голосов повторили команду. Все бросились к миномётам. Их здесь было три, восьмидесятидвухмиллиметровых. Мне о них Витя много рассказывал – и почему они так называются, и как они стреляют, и как называются миномётчики в каждом расчёте. Витю, когда он в запасном полку учился, зачислили в миномётчики, а потом, уже на фронте, он разведчиком стал.

Миномётчики приготовились к бою. Наводчики опустились на одно колено у прицелов, заряжающие стали справа, снарядные – позади, у открытых лотков с минами.

Потапов достал из своей сумки блокнот, карандаш, приготовился записывать. Телефонист, плотно прижимая трубку к уху, что-то продиктовал ему.

– По пехоте! Осколочной миной! – закричал Потапов. – Угломер – тридцать ноль-ноль, заряд основной! Наводить в отдельное дерево. Правее – ноль пятнадцать, прицел – пять – двадцать четыре, пять секунд – выстрел. Огонь!

Его крик подхватили командиры миномётов. Наводчик первого, ближнего ко мне миномёта прильнул к прицелу, снарядный подал мину заряжающему. Тот плавно сверху опустил её в ствол и крикнул:

– Выстрел!

И тут будто молотком ударили по железу. Из миномёта с громким шипением вылетела мина. За первым миномётом свои мины выстрелили второй, третий. Потом всё повторялось и повторялось. Мина одна за другой летели к немцам. Миномётчики работали быстро, как тогда артиллеристы в наступлении, понимали друг друга без слов.

Может, и сейчас нужно было помочь кому-нибудь из них? Но они и без меня справлялись. Вся лощина наполнилась криком, шумом и звоном. А голос старшины Потапова перекрыл весь этот шум и звон.

Вдруг он закричал:

– Стой! Записать цель!

Всё стихло. А я чего-то ещё ждал.

Потапов подошёл ко мне, улыбнулся и пожал руку:

– Спасибо, разведчик.

М ы с Витей были в гостях у Вали. Я рассматривал фотографии во «Фронтовой иллюстрации», а Витя и Валя тихо разговаривали.

– Скажи, Витя, вот ходишь ты к немцам в тыл, в разведку. Неужели страшно не бывает?

– Бывает, конечно. Но я уже привык. Да и не только в привычке дело… Я когда на фронт ехал, не смерти боялся. А вот как подумаю, что убивать буду, даже в дрожь бросало. Казалось, никогда не смогу. Но как вспомнишь… У нас двор небольшой был. Мы в своём доме жили, рядом – соседи. Как одна семья – дружно, весело. У них девчушка была, пятилетняя Наташка. Весёленькая, пухленькая. Бегу с лекции, она уже ждёт меня, на руки бросается. Начались бомбёжки – больше всего за неё боялся. Уговаривал её мать эвакуироваться. Не захотела. Раз прилетели «мессеры» – я в институте был. Стали бомбы бросать. Слышу по разрывам – в нашем районе. Рванулся домой. На месте соседнего дома – развалины. Рядом – куча земли, и из неё ножка в сандалетке торчит. Её, Наташкина. Не знаю, что со мною сделалось. Кинулся руками раскапывать – кроме этой ножки, ничего не осталось. Никогда не забуду.

Витя замолчал, и я увидел, как вздрагивали его губы.

Валя тоже молчала, опустив голову.

– Вчера видела семью беженцев, – начала она через некоторое время. – Лесом ехали на повозке. Домой, наверное, возвращались. Мальчик вроде Феди впереди сидел, лошадьми правил. Вдруг заднее колесо на мину наскочило. От повозки только перед остался с мальчишкой этим. Лошади взбесились и понесли прямо к санбату. Сёстры у себя мальчика приютили. Забился он в угол палатки, глаза неподвижные, никак в себя не придёт… Ведь дети же. А глаза как у стариков.

Валя теперь ходила в медсанбат учиться на санитарного инструктора. А потом она вместе с нами на передовой будет.

– На войне они быстро с детством расстаются, – тихо сказал Витя. – Такая уж доля им выпала. Вот и наш Федя… Тоже фронтовиком настоящим стал.

– Фронтовик, – вздохнула Валя. – Фронтовичок – вернее будет.

Валя меня тоже фронтовичком назвала. А всё равно это неправильно. Я уже столько воевал. И вовсе я не маленький.

– Не увязнем на болоте-то? Может, маты связать? – спросил Витя у Петра Иваныча.