Он хромал и немного горбился.

– Явился, клиент, – сказал портной важно. – Очень приятно. Что желаете заказать? Слушаю вас.

Портной обращался ко мне по-взрослому и как будто совсем не замечал Витю. Может, он забыл, о чём тот его просил?

– Значит, форму шить будем, – продолжал портной тем же тоном. – Надеюсь, материал не забыли? Прошу.

Я протянул ему свёрток. Он ловко развернул его, расстелил на столе брюки и гимнастёрку, упёрся левой рукой в бок, правой взялся за подбородок и, прищурясь, смотрел на обмундирование.

– Та-ак, – протянул он важно. – Материал подходящий. Прошу, клиент, раздеваться.

Я торопливо стащил с себя курточку, рубашку.

– До пояса. Только до пояса. Хватит.

Он неожиданно сильно взял меня под мышки и поставил на табуретку:

– Стоять смирно. Пятки вместе, носки врозь. Дышать разрешается.

Портной стал меня обмерять. Руки его быстро делали своё дело. Холодный сантиметр щекотно прикасался то к груди, то к спине, то к животу. Портной подошёл к столу, записал на бумажке цифры и опустил меня на пол:

– Можете одеваться.

Он вооружился большими ножницами и начал быстро разрезать по швам гимнастёрку и брюки. Мне стало жалко их. Куски материи он раскладывал на столе, прикладывал к ним сантиметр, уверенно проводил мелком ровные линии. В его руках снова защёлкали ножницы. Я затаив дыхание смотрел на него. Витя тоже притих. А портной будто забыл о нас.

– Ну, мы пошли, – сказал Витя, – не будем мешать. Когда приходить?

Портной поднял на нас глаза, задумался:

– Завтра утром прошу. Думаю, обойдёмся без примерки.

Уходить из мастерской не хотелось. Если бы мне разрешили, я бы всё время сидел здесь, пока портной не сошьёт обмундирование.

На столе лежала стопка новых погон из шинельного сукна. Для меня они были велики. А портной, может, и не вспомнит о погонах.

– Вы мне погоны сделаете? – осторожно спросил я.

– Непременно. Какой же разведчик без погон? До завтра, уважаемый клиент, до завтра.

Мы с Витей вернулись в усадьбу. Солнце скрылось за притихший сад. Мы распахнули окна, и теперь прохладный воздух гулял по комнате. Я подошёл к окну. На меня смотрела яркая звезда.

Уже все крепко спали, а я никак не мог уснуть. Неужели завтра у меня будет своя собственная форма и я наконец стану настоящим бойцом? А вдруг нас сейчас куда-нибудь отправят или снова начнётся наступление? Скорей бы ночь кончалась.

Я и не заметил, как уснул. А проснулся, было ещё темно. Я нетерпеливо поглядывал на небо. Быстрей бы рассветало!.. Ну вот, теперь можно идти. Я стал одеваться. Витя, который спал рядом, проснулся:

– Что, не терпится? – Он посмотрел в окно. – Ладно, беги. Только быстрее назад.

Я бежал во весь дух и вошёл в мастерскую, тяжело переводя дыхание.

– Заказ исполнен согласно договору, – сказал портной. Он, наверное, тоже не спал. – Претензии клиента не принимаются. Прошу.

Он протянул мне гимнастёрку и брюки. Они были отглажены и аккуратно сложены. Портной мягко похлопал меня по плечу:

– Носи костюм, разведчик. Ещё потребуется, входи без стука. Поможем.

Я сказал «спасибо» и побежал назад. Разведчики ждали меня. Рядом с дядей Васей стояли новенькие сапожки. Витя держал в руках ремень и пилотку со звёздочкой.

– Принёс? – спросил он и приказал: – Одевайся!

Я сбросил с себя старую одежду и стал натягивать брюки. Руки не слушались. Наконец и брюки были надеты, и гимнастёрка застёгнута на все пуговицы.

Дядя Вася протянул мне сапожки и портянки. Портянки были настоящие, красноармейские, аккуратно подрезанные, а не тряпки, какие я у Третьяка наматывал на ноги. Я уже хорошо умел их наворачивать, и сейчас у меня ловко получилось. Я надел сапожки. Ногам было хорошо, нигде не жало, не давило. Я встал. Такие красивые были эти сапожки! Как раз по мне.

Витя помог надеть пилотку и ремень, расправил складки под ремнём:

– Вот теперь молодец – настоящий боец.

На мне была форма бойца Красной Армии. И это было такое счастье, лучше которого не придумаешь. Разведчики смотрели на меня и улыбались. И мне хотелось всем им сделать что-то необыкновенно хорошее, чтобы у них было такое же счастье, как у меня.

Что значит военная форма! Меня сразу назначили почтальоном нашего разведвзвода и штаба полка. Почтальон без сумки – не почтальон, и Пётр Иваныч отдал мне свою, командирскую. Он и сапоги свои новые мне отдал, которые ему выдали со склада, а Витя – своё обмундирование.

Носить почту – настоящее фронтовое дело. Письма и газеты на фронте все ждали. Раньше их разведчикам приносили когда придётся. А теперь я буду носить каждый день.

Сегодня утром мы с Петром Иванычем первый раз шли на почту. Он покажет дорогу, скажет там обо мне, а потом я буду сам ходить. Почта была в том же селе, где и мастерские.

Роса ещё не высохла, блестела серебром, солнце весело отражалось в моих сапожках. Пётр Иваныч не торопился, но всё равно шёл быстро, широким шагом. Лицо у него было непривычно мягкое, доброе, и он смотрел то на небо, то на поле, то на деревья вдоль дороги.

Я старался идти с ним в ногу, делать такие же широкие шаги, но у меня не получалось. Приходилось всё время догонять его. Я начал уставать. Захотелось остановиться, передохнуть. И тут у развесистой берёзы я увидел ручей.

Он бежал по чистому дну с песком и камешками. Возле него зеленела травка. Я наклонился к ручью и зачерпнул горсть воды. Пётр Иваныч снял свою зелёную фуражку, провёл рукой по волосам и посмотрел на берёзу долгим взглядом.

– А наш-то кедрач покрепче будет… Как ни старайся, к чужой земле нету у нашего брата привычки, – сказал он тихо, совсем не командирским голосом. – И дождь тут не тот, и солнце не такое, и трава будто знакомая, да не наша. У нас простору душа радуется, а здесь то лесок, то перелесок, то бугорок…

Я удивлённо смотрел на него. Раньше Пётр Иваныч так никогда не говорил.

– Передохнули, пошли дальше, – неожиданно оборвал он себя и мерно зашагал по дороге.

В конце села Пётр Иваныч свернул к белой хате с садом.