Но первое настоящее сражение Брусилов дал на реке Гнилой Липе. «Предыдущие бои, делаясь постепенно все серьезнее, были хорошей школой для необстрелянных войск. Эти удачные бои подняли их дух, дали им убеждение, что австро-венгерцы во всех отношениях слабее их» (Брусилов). Два дня, 17 и 18 августа, шел жестокий бой на этом рубеже. Австрийцы были разгромлены, и, понеся большие потери, оставив массу орудий, пулеметов, винтовок, обозы, отступили в беспорядке. Брусилов двинулся к Львову. В результате успешного наступления 8-й армии генерала Брусилова и беспримерной доблести ее солдат, героически сражавшихся с врагом на подступах к городу, Львов был легко взят.
«Когда я ехал в автомобиле на совещание с генералом Рузским в 3-ю армию, сопровождавшие меня полковники граф Гейден и Яхонтов, вследствие порчи шин, отстали от меня. Пока чинилась их машина, они обратили внимание на множество русин, идущих со стороны Львова.
— Вы откуда? — поинтересовались они.
— Из Львова.
— А что, там много войска?
— Нема никого, вси утекли».
Население Львова — украинцы, русины, евреи — достаточно приветливо, в отличие от поляков и австрийцев, встречало русскую армию, что не ускользнуло от внимания Брусилова, всегда наблюдавшего за реакцией местного населения.
Занятие 21 августа Лемберга (Львова), который австро-венгры оставили без боя, стало крупным успехом. Но на генерала неприятное впечатление произвело поведение командующего соседней 3-й армией Н.В. Рузского, который приписал заслугу взятия Львова себе, да еще подчеркнул, что город взят после ожесточенных боев. В письме жене Алексей Алексеевич делился своими чувствами: «Ты намекаешь в своих письмах про разные интриги против меня, которые порождаются завистью. Я стараюсь всеми силами души их не замечать, ибо интриги и зависть — очень низменные вещи, унижающие человека, я просто борюсь и отгоняю от себя, с Божиею помощью, эту пакость… История разберет вскоре после войны, как действительно было дело, а теперь главное — победить. Охотно уступаю лавры Рузскому, но обидно за войска армии».
Победы 8-й армии принесли ее командующему почетнейшую боевую награду — орден Святого Георгия 4-й степени. Им А.А. Брусилов был награжден 23 августа 1914 года. Рузский же за «взятие» его войсками Львова в один день получил сразу два ордена Святого Георгия более высоких степеней — 3-й и 2-й…
За военными успехами, прославлениями и интригами Брусилов не забывал о морально-политической составляющей всякой боевой операции, которая не заканчивается со сдачей города, тем более такого сложного, как Львов. Город в 1772 году в результате первого раздела Польши между Россией, Пруссией и Австрией вошел в состав Австрийской (позже Австро-Венгерской) империи, стал политическим и административным центром самой отсталой из ее провинций, получившей название «Королевство Галиции и Владимирии».
С 1772 по 1918 год город официально носил название Лемберг. Языком администрации после вхождения Львова в состав Австрии стал немецкий, а большинство должностей городского управления заняли немцы и чехи. Однако город продолжал оставаться важным центром польской и русинской культуры, но внутренние проблемы продолжали его раздирать.
Командующий вмешался и в национально-религиозные проблемы: «Униатский митрополит граф Шептицкий, явный враг России, с давних пор неизменно агитировавший против нас, по вступлении русских войск во Львов был по моему приказанию предварительно подвергнут домашнему аресту. Я его потребовал к себе с предложением дать честное слово, что он никаких враждебных действий, как явных, так и тайных, против нас предпринимать не будет; в таком случае я брал на себя разрешить ему оставаться во Львове для исполнения его духовных обязанностей. Он охотно дал мне это слово, но, к сожалению, вслед за сим начал опять мутить и произносить церковные проповеди, явно нам враждебные. Ввиду этого я его выслал в Киев в распоряжение главнокомандующего. Состоявшему при мне члену Государственной думы, бывшему лейб-гусарскому офицеру графу Владимиру Бобринскому, поступившему при объявлении войны вновь на военную службу, я приказал осматривать все места заключения, которые попадали в наши руки, и немедленно выпускать политических арестантов, взятых под стражу австрийским правительством за русофильство. Бобринский чрезвычайно охотно взялся за эту миссию, так как он еще в мирное время имел большие связи с русофильской партией русин. Не помню цифр, но таких арестантов оказалось очень много, и они были немедленно освобождены; уголовные же преступники продолжали, конечно, содержаться под стражей и были переданы в распоряжение галицийского генерал-губернатора».
Но дело было не только в униатском митрополите или политических заключённых — Брусилов точно угадывал настроение местных жителей, понимал расклад сил в этой части Австро-Венгерской империи, потому и делал такой анализ: «… Жители города Львова, в особенности поляки и евреи, чрезвычайно волновались мыслью о том, в чьи руки они попадут, то есть останутся ли у нас или вновь придут австрийцы. Воззвание Верховного главнокомандующего к полякам тут еще не было известно, и они, а тем более евреи, которые у нас находились в угнетенном положении, а в Австрии пользовались всеми правами граждан, нетерпеливо ждали, что нас разобьют, тем более что австрийское начальство объявило им, что они обязательно на днях вернутся назад. Русины, естественно, были на нашей стороне, кроме партии так называемых мазепинцев, выставивших против нас несколько легионов». Так что недругов у русской армии было больше, чем просто насчитывалось штыков у неприятеля. И всё это оставалось, действовало вокруг и в тылу, а русофилы нещадно уничтожались.
В телефильме Алексея Денисова «Трагедия Галицкой Руси» впечатляюще рассказывается о зверствах, которыми сопровождалось отступление цивилизованных европейцев: «Сентябрь 1914 года. После тридцатидневных упорных боев русская армия занимает всю Галицию. Австро-венгерские войска, потерпев сокрушительное поражение, отступают за Карпаты. Во Львове, Галиче и других городах наши солдаты и офицеры встречают самый радушный прием. Местные русины приветствуют их как освободителей и близких родственников. Вскоре прибывшие с войсками корреспонденты российских и зарубежных изданий обнаруживают в Галиции огромное количество свежих могил. Почти в каждом селе жители рассказывают о казненных или угнанных в концлагерь родных и близких. Счет подвергшихся репрессиям мирных жителей идет на десятки тысяч».
Сообщения о зверствах австро-венгерской армии шли сплошным потоком из всех уголков Карпатской и Галицкой Руси. Российскому обществу особенно невероятным казалось то, что все эти чудовищные злодеяния творили цивилизованные европейцы, еще недавно считавшиеся образцом гуманности и порядка. Так, 15 сентября 1914 года австрийские жандармы доставили в Перемышль 46 русофилов, арестованных в окрестных селах. От вокзала их погнали в полицейское управление. На улице Семирадского на русин набросилась толпа местных жителей и группа венгерских кавалеристов, которые стали рубить беззащитных людей шашками с криками «Смерть московским шпионам!». Одна из жертв этой резни, 17-летняя дочь священника Мария Мохнацкая, упала на колени перед распятием, находившимся на углу улицы, со словами «Матерь Божия, спаси нас!». После этого венгерский солдат убил ее выстрелом в голову. Тела многих несчастных были изрублены в куски. Найденные останки русские власти похоронили с почестями в братской могиле. Вплоть до Второй мировой войны каждый год 15 сентября русины возлагали на неё живые цветы. На панихиду по погибшим собиралось несколько тысяч человек, которые шли на кладбище крестным ходом. В русских театрах была даже поставлена пьеса об этой трагедии. Она называлась «Маша» — в память убитой Марии Мохнацкой. Во время Первой мировой войны в австрийские концлагеря было сослано от 30 до 40 тысяч русин. По данным составителей «Талергофского альманаха», всего в результате австро-венгерского террора на территории Галиции, Буковины и Закарпатья пострадали 120 000 человек. Было убито около 300 униатских священников, заподозренных в симпатиях к православию. Так что и половинчатая вера, о которой так пёкся Шептицкий не помогла!