— Отлично, — говорит мама, — но должна тебя предупредить: я могу послать Кейда с Бри приглядывать за тобой, поэтому веди себя хорошо.

Разумеется, я замечаю этих двоих, крадущихся за нами метрах в пятидесяти позади. Тэннер тоже их замечает.

— Плохо, что они здесь, — холодно говорит он.

— Почему?

— Не знаю… я просто подумал… может быть, если ты не против, мы могли бы взяться за руки. Но они, скорее всего, расскажут твоей маме.

— Они ей обязательно расскажут, — отвечаю я, чувствуя, как пылают щеки. Поспешно еще раз оглядываюсь через плечо. Бри следит за нами, как ястреб. Отлично. Я тяжело сглатываю и продолжаю: — Но мне все равно, что они скажут.

— Правда?

— Правда.

Опять бабочки в животе, когда он берет меня за руку!

Когда я оглядываюсь через плечо, Кейд тыкает в нас пальцем. Однако Бри вне себя. Она тут же разворачивается и убегает прочь.

Когда мы возвращаемся домой, мама, подбоченившись, стоит на террасе. Я думала, что Тэннер попытается отпустить мою руку перед мамой, но он продолжает ее крепко держать.

Первое, что произносит мама:

— Ого… похоже, пора беспокоиться. — Я ожидаю, что она разозлится, но, кажется, в ней идет внутренняя борьба. С одной стороны, она рада за меня, с другой — невероятно обеспокоена моим здоровьем. Потом она добавляет: — Может быть, пригласим Тэннера в воскресенье на обед, посмотрим, что обо всем этом скажет твой отец.

В течение ближайшего часа должен приехать папа, поэтому после ухода Тэннера мы начинаем готовиться к его приезду. Мы целых две недели его не видели, и мама, похоже, немного нервничает.

Неужели любовь со временем заставляет нервничать? А двадцать лет назад мама ощущала бабочек в животе, когда папа держал ее за руку? Смеялись ли они и общались так, как будто знают друг друга целую вечность? Даже несмотря на то, что недавно познакомились? И что потом? Они поцеловались, поженились, родились дети, и вдруг они забыли, как любить друг друга? Забыли то, что испытывали, когда все только-только начиналось?

Такого я не хочу. Если я проживу достаточно долго и выйду замуж, буду горячо любить своего мужа каждый божий день. Может быть, мне придется воспользоваться чужим сердцем, но я буду любить от всей души…

Глава 25 Эмили

В прошлую пятницу, когда мы разговаривали с Деллом по телефону, я сказала, что он должен решить, насколько важен для него наш брак. Сегодня снова пятница… а его нет. В очередной раз.

Похоже, я знаю его ответ.

Даже думать об этом больно, поэтому я пытаюсь отогнать эти мысли. Чтобы не разреветься на глазах у детей, я пытаюсь себя отвлечь.

В шесть начинаю драить ванную.

В половине седьмого пеку печенье.

В семь сажусь разгадывать кроссворд.

В семь пятнадцать читаю определение к пункту 33 по вертикали — разрыв между супругами. Шесть букв, первая «Р».

Когда мгновенно приходит в голову ответ — «развод», понимаю, что пора отвлечься на что-то другое.

— Ребята, я собираюсь к бабушке! Кто-то хочет со мной?

Бри с Энн поспешно отклоняют мое предложение под предлогом того, что сегодня уже ее навещали. По глазам Кейда я вижу, что он тоже не хочет ехать, но, наверное, по моему выражению лица сын понимает, что мне действительно нужна компания.

— Ладно, — бормочет он. — Если больше никто не хочет.

Для прабабушки неделя выдалась непростой. Вчера она была так напичкана лекарствами, что едва могла глаза открыть, а за день до этого была на удивление бодра, однако нас не узнала. Когда мы приезжаем, дежурная медсестра рассказывает, что после обеда бабушка потеряла ориентацию, не понимала, где она, и уверяла медперсонал, что она находится не там, где надо, и что ее необходимо отправить назад на ферму. Я могу только предполагать, что она вспоминает свою молодость в Пендлтоне.

Когда входим в комнату, глаза у бабушки открыты, но выглядит она уставшей.

— Привет, бабушка, — негромко произношу я. — Ты как?

В ее глазах нет ни проблеска узнавания. Скорее, некое любопытство, возможно, страх, но узнавания нет. Она с трудом пытается произнести слова:

— Я… я… не… зна… — и начинает плакать. Беззвучно. Всего пара слезинок стекает по морщинистому лицу. — Я… вас… не… знаю.

— Я Эмили, твоя внучка.

— Ты знаешь фе-е-ерму? Хо-о-очу ту-у-уда.

Теперь и по моей щеке течет слеза.

— Все хорошо, Грейс. Отдыхай. Здесь ты в безопасности.

Через минуту бабушка Грейс закрывает глаза.

Мы сидим молча у ее кровати еще минут пятнадцать-двадцать, за это время она несколько раз открывает глаза, обводит палату диким взглядом, а потом опять их закрывает. Как только я убеждаюсь, что она на самом деле спит, я глажу ее по руке. И тут по моим щекам начинают струиться слезы. Тяжело видеть бабушку в таком состоянии; она всегда была для меня символом надежды, крепким якорем, а теперь ее лодка уплывает. Мне так нужен ее совет. Так хочется, чтобы она сказала, как говорила тысячи раз до этого: «Все будет хорошо, Эмили, подожди и сама увидишь».

Знаю, что она меня не слышит, но мне отчаянно нужно выговориться, поэтому я даю Кейду пару долларов и отсылаю его к автомату, чтобы несколько минут побыть с бабушкой наедине.

— Знаешь, ты всегда была для меня героем, бабушка. Я во всем на тебя равнялась. Ты была рядом, когда умерла мама, взяла меня под свое крыло, заботилась обо мне как о дочери. Ты столько времени опекала меня, что я даже не задумывалась о том, как тебе было больно, когда ты потеряла дочь. — Я глажу ее по руке, вытираю очередную непрошеную слезу. — Вы с дедушкой стали тогда моими ангелами-хранителями. Я хотела вырасти и быть похожей на тебя. Мне хотелось иметь мужа, семью, идеальную жизнь — такую, как была у тебя. А теперь? Теперь я могу все потерять. Вот о чем я мечтала все эти годы: встретить такую любовь, как у вас с дедушкой, — любовь, которая будет длиться вечно. Какое-то время мне казалось, что я ее встретила. Много лет я была твердо уверена, что в моей жизни все будет так же правильно, как и в твоей. Думала, что это будет просто… но жизнь спутала все карты.

Несколько секунд висит тишина. Я продолжаю гладить огрубевшие ногти и узловатые пальцы. И тут чувствую, что она вздрагивает и хлопает меня по рукам. Она застигает меня врасплох, но руку я не отнимаю. Я пожимаю ее руку в ответ, и бабушка неожиданно открывает глаза, всего на щелочку.

— Не сдавайся, Эм, — отчетливо шепчет она. — Все будет хорошо. — И тут же опять закрывает глаза.

Я рыдаю безостановочно, но на губах улыбка. Она сказала всего несколько слов, но они были самыми главными.

— Спасибо, бабуля, — благодарю я как раз перед тем, как возвращается Кейд с недоеденным батончиком «Сникерс».

Мы выходим из палаты, и Кейд задает один-единственный вопрос, который не дает мне покоя с тех пор, как мы уехали из дому:

— Как думаешь, папа уже приехал?

— Надеюсь, Кейд, — честно отвечаю я. — Очень на это надеюсь.

Через пять минут мы подъезжаем к дому, Кейд первый оценивает обстановку и равнодушно отвечает:

— Нет.

Я прекрасно понимаю, о чем он говорит, и это «нет» раскалывает мое и без того разбитое сердце.

Делл еще не приехал.

Глава 26 Энн

Когда я выполняю домашние задания или еще чем-то занимаюсь, часто перестаю замечать окружающих людей. Я просто замыкаюсь в особом пространстве, и остальной мир перестает для меня существовать. Покраска стен в гостиной совсем не похожа на выполнение домашней работы, с одним исключением: вся семья находится в этой зоне или отгораживается от окружающего мира — именно поэтому никто не слышит звука открываемой и закрываемой двери, когда утром в субботу приезжает папа. Неожиданно он возникает на пороге комнаты, руки в карманах, и смотрит, как мы работаем.

Сначала я даже не замечаю его у себя за спиной. Меня заставляет обернуться мама, которая перестает водить роликом по стене и не мигая смотрит поверх моего плеча.

— Ты приехал, — глухо произносит она.