Мы быстро бросаем и их. Энн удается повторить мой первый бросок, но во второй раз я бросаю камень еще на метр дальше, чем ее.

— Еще раз, — говорит мама.

— Не слишком замахивайся, — шепчет Бри, пока Энн примерятся. — Не забывай: твое сердце может не выдержать.

Энн, услышав слова Бри, в последнюю секунду колеблется, и бросок выходит скомканным. Ее камень даже не долетает до воды.

Энн опускает руки, понимая, что этот раунд она проиграет.

— Какое же ты ничтожество.

Бри усмехается:

— Сама такая, при чем здесь я?

— Неужели ты действительно это сказала? Мы так отвечали классе во втором. Пора взрослеть, Бри.

Пока они обе пререкаются, я подбегаю к ограждению и изо всех сил швыряю камень. Он падает туда же, куда и предыдущий, — на мой взгляд, достаточно, чтобы победить Бри.

Однако сестра исполнена большей решимости, чем я ожидал. Она бросается к утесу с камнем в руке, у самой ограды замахивается и смотрит вслед летящему камню. Каким-то чудом — то ли благодаря порыву ветра, то ли просто чистой удаче — ее последний бросок дальше моего на полметра.

— Ага! — восклицает она, молотя кулаками воздух. — Окончательная и бесповоротная победа!

Я проиграл?! Ей?

— Еще раунд! — восклицаю я.

Бри качает головой:

— Ни за что! Я уже выиграла.

Мама переводит взгляд с одного на другую, потом кивает:

— Еще раунд. Но вносим небольшое изменение, оно точно покажет, кто чего стоит. — Мама вручает нам по камню, а потом делает огромный шаг назад. — Теперь, когда мы знаем, что вы все умеете далеко метать, я хочу, чтобы вы отступили на несколько шагов назад, потом повернулись лицом друг к другу.

Я несколько сбит с толку, но выполняю мамины требования. Сестры следуют моему примеру. Мы стоим треугольником метрах в шести друг от друга.

— А сейчас, — продолжает мама, — я хочу, чтобы вы швырнули камни в брата или сестру. Тот, кто попадет в цель, от чьего удара будет больше крови, — тот и выиграл. — Она облизывает губы, как будто дождаться не может, когда мы поубиваем друг друга.

Энн так же, как и я, сбита с толку:

— Что-что?

— Ты меня слышала. Бери камень и швыряй его в Бри… или Кейда, в кого хочешь — посмотрим, как сильно ударишь. Дополнительные очки тому, кто попадет в лицо.

— Нельзя бросаться камнями, — возражает Бри. — Можно кого-нибудь поранить.

Мама пожимает плечами:

— И что? Всего пятнадцать минут назад ты желала, чтобы, по крайней мере, один из них умер.

— Это другое.

— Серьезно? — Она поворачивается к Энн: — А ты что скажешь? Хочешь отомстить?

— А если я в глаз попаду? Ты хочешь, чтобы я глаз ей выбила?

— А разве ты этого не хочешь?

Энн кривится от отвращения:

— Ты с ума сошла.

— Слабачка, — говорит мама, повторяя слова, сказанные Энн о броске Бри. — Кейд? А ты? Это твой шанс. Брось камень в ненавистных сестер.

Я пару секунд смотрю на камень в своей руке, гадая над тем, каково было бы бросить в них камень.

— Может быть, но… у меня хороший глазомер… я не хочу, чтобы им было больно.

— Тогда почему, — возмущается мама, — вы тратите столько сил и времени на то, чтобы бросаться друг в друга словесными камнями-обидами? То, как вы относитесь друг к другу, мягко говоря, убивает. Экстренные новости, ребята: слова ранят так же, как камни и палки. Вы не хотите причинить друг другу физических травм, но, боже мой, стоит кому-то не так улыбнуться другому, как начинается смертоубийство. — Она обводит взглядом треугольник, заглядывает каждому в глаза. — Прекратите швырять камни.

Мама разжимает пальцы и роняет несколько камней. Окидывает нас напоследок разочарованным взглядом и направляется к Моржу.

Я выбрасываю свой камень и следую за мамой.

Глава 17 Эмили

— Всем собраться в гостиной, — велю я детям, когда мы возвращаемся домой, до того как они успевают разойтись. Они все еще не разговаривают друг с другом, возможно, это не лучшее время, но, с другой стороны, единственная попытка, которая у меня есть.

— Очередная нотация? — бубнит Бри. — Мы поняли тебя предельно ясно. «Не бросаться камнями».

— Я не буду читать нотации, — заверяю я. — Просто расскажу историю.

Энн замирает посредине лестницы. Когда она сбегает вниз, шепчет себе под нос:

— Хотя бы интересной оказалась.

Я уже присела на диван, но потом переместилась на отдельное кресло возле торшера в виде рыбы-собаки.

— В последнюю неделю я много думала о нашей семье. Точнее сказать, я давно размышляю над этим, но на этой неделе один из вас стал еще одной причиной для того, чтобы я остановилась и задумалась. И мне хотелось бы обсудить это с вами.

У Бри виноватое лицо.

— Это из-за меня?

— Как обычно, — пропищала Энн.

— Как будто ты образец послушания.

Пока девочки обмениваются сердитыми взглядами, мой взгляд скользит в сторону Кейда и останавливается на нем, он начинает ерзать.

— И что я на этот раз сделал не так? — спрашивает он.

Пытаясь снять напряжение, я усмехаюсь:

— Помнишь, что ты сделал несколько дней назад, когда мы ездили навестить бабушку Грейс?

— Что? Швырнул резиновую ленту в Бри?

— А ты швырнул? — удивляемся мы одновременно с Бри.

Он пожимает плечами:

— Я промахнулся.

— Нет, еще кое-что, когда мы проходили через большие двойные двери в бабушкино крыло.

Он опять пожимает плечами:

— Не знаю.

— Ты придержал дверь перед одной из медсестер, которая несла подносом с лекарствами.

— Придержал?

— Да. Ты знаком с той медсестрой?

— Нет.

— Раньше ее видел?

— Нет.

— Тогда почему ты ей помог?

Он в третий раз пожал плечами:

— Потому что… Из вежливости, наверное.

Спасибо, Кейд.

— Отлично. Значит, вы все понимаете, что меня беспокоит?

Все недоуменно таращатся на меня. Все молчат.

— Поступок Кейда по-настоящему озадачил меня, и когда вчера вечером я читала книгу, то поняла почему. — Я опять поворачиваюсь к Кейду: — Когда ты в последний раз придержал дверь перед своими сестрами?

— Похоже, никогда.

— Похоже, именно так. Меня смутило не то, что ты придерживаешь дверь перед женщиной, чтобы помочь ей, — что очень мило само по себе, — а то, что ты практически никогда не проявляешь учтивости в стенах собственного дома. Чем больше я об этом думала, тем больше осознавала, что мы — как семья — относимся к совершенно посторонним людям лучше, чем друг к другу. Почему? Почему мы так враждебно настроены к тем, кого должны любить, хотя любезны и учтивы с теми, кого даже не знаем?

И опять молчание, поэтому я продолжаю:

— Во время первой недели пребывания здесь я слышала, столько обидных вещей вы наговорили друг другу, ребята. Знаю, отчасти в этом виновата погода и то, что вы оказались заперты в четырех стенах, на что не рассчитывали, но меня по-настоящему встревожило то, что я услышала. «Она коснулась меня». «Он поставил свою ногу слишком близко». «Она слишком много ест». «Он тупица». И мое самое любимое: «Она дышит моим воздухом». — Я на секунду замолкаю, потом спрашиваю: — Вы сказали бы подобные вещи незнакомым людям?

Опять молчание.

— А могли бы заявить подобное своим друзьям или школьным знакомым?

— Скорее всего, нет, — признается Бри.

— Нет, скорее всего… Однако это ведь не самое страшное, что в последнее время я здесь слышала. Кейд, ты не мог бы повторить то, что сказал в машине о своих сестрах?

— Если честно, нет.

— Давай, не томи.

— Но я разозлился. Говорил несерьезно.

— Но все равно сказал. Что именно ты сказал? Ты же помнишь, разве нет?

Кейд опускает взгляд и кивает:

— Я сказал, что их ненавижу.

— А ты, Энн, — продолжаю я, — что самое ужасное из того, что ты сказала сегодня утром? Такое не забудешь.

Она ответила шепотом:

— Я хотела бы быть единственным ребенком в семье.

Я поджимаю губы. Самое сладкое на десерт.