Откуда-то издалека доносится до слуха Дворникова: «Попали!» — и он догадывается: это Наташа!

Теперь самолет заходит вдоль переправы. Высота — метров сто пятьдесят. Центральный понтон стоит ребром, дымится. Танка на нем — как не бывало.

Вновь перекрестие прицела ложится на понтон. Только теперь на крайний, так, чтобы серия бомб легла по оси переправы. И вновь огненные трассы эрликонов зловеще поднимаются навстречу, мелькают рядом с кабиной.

Как медленно тянутся секунды… Пора… Георгий два раза нажимает кнопку сброса бомб и со скольжением резко уходит в сторону, затем почти у самой земли разворачивается на север…

Дворникова все нет и нет. Алимкин пристально вглядывался в далекую черту горизонта, откуда должны были прилететь Георгий и Наташа. Глянул на часы — по времени горючее уже вышло. У пустого капонира лицом на юг стояли Цыбуленко, Котов и Беднов.

Алимкин перевел взгляд на свою машину. Машинально считал пробоины под центропланом, и тут, к своему удивлению, услышал ритмичный перестук каблуков. Обернулся. Стрелок Алексей Рыжов, весельчак и балагур, держась за кромку кабины, с дьявольской легкостью выбивал чечетку на центроплане.

— Что еще за штучки! — нахмурился Алимкин, но тут же, поняв причину такого непомерного веселья своего стрелка, сам просиял радостной улыбкой: с юго-запада на малой высоте летел «горбатый» — Ил-2. Над капониром «семерки» замелькали подбрасываемые вверх пилотки и фуражки.

Рыжов, безошибочно определив настроение своего командира, скатился с плоскости:

— Товарищ младший лейтенант, разрешите доложить?

— Докладывайте, младший сержант, — принимая игру, великодушно разрешил Алимкин, настраиваясь на шутливый тон: такое ведь дело — вернулись друзья!

— Во-первых, — торжественно сообщил Алексей Рыжов, — поздравляю вас с присвоением очередного воинского звания лейтенанта. Во-вторых… — в цыганских глазах Алексея плясали бесенята.

— Ну, так что же во-вторых?

— А во-вторых, — Рыжов перевел дух, — с награждением вас орденом Красного Знамени…

— Ты, друг, такими вещами не шути!

— Точно, товарищ командир. Представление сделано на вас, Карушина и Дворникова. Писарь Листовский по дружбе только что сообщил. Я еще ему целую пачку «Беломора» подарил за такую новость. Так что с вас причитается…

— За добрую весть спасибо! Только представление еще ничего не значит.

— Как это ничего не значит!

— Да ты чего губы-то надул? На, держи свой «Беломор». А это — еще пачку — твоему писарю. — И, направляясь к самолету Дворникова, весело погрозил пальцем:

— Учти, Алеха, взятки берешь!

«Семерка» зарулила в капонир. Георгий стащил с головы шлемофон, отстегнул привязные ремни и, откинувшись на бронеспинку, с минуту сидел неподвижно. Но увидев внизу Алимкина, оживился, пружинисто выбрался на крыло, сбросил парашют и, спрыгнув на землю, хлопнул по плечу улыбающегося друга:

— Привет землякам-тулякам!

— Что случилось, Жора? — с ходу спросил Алимкин.

— Обычное дело, — с досадой махнул рукой Дворников. — Уже над самой линией фронта перехватила нас четверка «фоккеров». Тут к нам на помощь пара наших «яков» подоспела. По красным кокам вижу — ребята из эскадрильи Калинина. Крепко они фрицев закрутили. Двоих связали боем, ну а два других не отстают, как гончие псы, в наш хвост вцепились. Чего только я ни делал, уж, кажется, ниже земли на метр шел. Думал: еще чуть — и полон рот земли. Спасибо, Наташка выручила.

Георгий, лукаво прищурившись, пристально посмотрел на Ивана, но тот не отвел взгляда, улыбнувшись, спросил:

— Ну чего ты? Дальше-то что было?

— Одного «фоккера», видно, она крепко зацепила. Задымил он и потянул на юг. Второй — за ним. Словом, молодчина!

Они оба посмотрели на заднюю кабину: Наташа, путаясь в лямках парашюта, выбиралась на центроплан. Ей деликатно помогали Цыбуленко и Котов.

— Вот это, Ваня, забота о человеке! — не без иронии констатировал Георгий и, обняв друга, вполголоса пропел:

— Да не голубые, а серые, — смущенно поправил его Иван.

— Ничего ты не понимаешь, Ваня: в солнечный день у нее глаза голубые, а в пасмурный — серые. Ты присмотрись получше.

Наташа, поддерживаемая мотористом и механиком, съехала с крыла и, почувствовав под ногами землю, выпрямилась. Ныла поясница, затекли ноги. Полтора напряженных часа, проведенных в тесной кабине, давали о себе знать.

— Умаялась, голубушка, — сочувственно вздохнул Беднов, — на-кась, молочка хлебни чуток.

Он осторожно, чтоб не расплескать, протянул девушке небольшую кринку с кислым молоком. И, видя ее удивленный взгляд, пояснил:

— Я тут у местных разжился. Да ты пей. Невелика корысть: на табачок сменял.

Наташа с удовольствием отпила несколько глотков и вернула кринку:

— Спасибо!

Беднов, многозначительно посмотрев на моториста и оружейника, сказал, солидно откашлявшись:

— Ну, Наталка, за спасибо вот тебе еще один, так сказать, подарочек. Только это уже не от меня, а от арийцев, — и вложил в ее руку кусок металла.

Она раскрыла ладонь. На ней лежала сплюснутая крупнокалиберная пуля.

— В твоей кабине нашли, — пояснил Данилыч. — Стало быть, от броневого листа срикошетила… — И переждав неловкое молчание, и пожалев, что показал пулю, которая явно предназначалась ей, поспешно выпалил:

— А то самое, что ты просила, я ведь сделал. Вот. Он протянул ей кусочек дюраля. На нем в центре была вырезана ровная, аккуратная звездочка.

Наташа отбросила пулю и, забыв о ней, улыбнулась, словно принимала из заскорузлых рук механика дорогую награду.

— А ведь не забыл, Данилыч, сделал.

— Да уж чего там… — опустил глаза Беднов. — Раз просила, значит, надо.

— Конечно, надо. Вот сегодня наш командир разбомбил переправу. Разве это не дело? По этому случаю и поставим звездочку. Краска есть?

— Имеется, — кивнул Беднов, осматриваясь по сторонам. — Принести, что ли?

— Тащи, Данилыч. А вы, ребята, — попросила Наташа Цыбуленко и Котова, — ставьте к капоту стремянку. Сейчас мы изобразим. — Беликова, озорно подмигнув парням, прищелкнула пальцами. — Да поживее, чего тут думать!

Дворников и Алимкин, присоединившись к группе летчиков и воздушных стрелков, неспешно пошли к штабу.

Георгий на ходу с беспокойством поглядывал в сторону своей «семерки», возле которой наблюдалось какое-то подозрительное движение.

— Разбалуют ее мои хлопцы окончательно. То фуражку вишен ей откуда-то приволокут, то кринку молока.

— Значит, любят. Чего же здесь плохого?

— Нет, Ваня, давай махнемся стрелками: ты мне своего Рыжова, а я тебе Наталью. Согласен?

— Да ведь передумаешь, — нарочито безразличным тоном бросил Алимкин. — А потом мой Алеха — это черт в хэбэ. От его чечеток да прибауток с ума спятишь.

— Ну и что? Веселье боевому духу сродни.

— Так мы с тобой не договоримся.

— И я так думаю. — Дворников нахмурил брови. — Ты только посмотри, что там происходит?

Алимкин увидел, как Беликова с помощью механиков взбирается по стремянке к капоту, и сразу все понял.

— Ну и что особенного? — пожал плечами Алимкин. — Небольшой ритуал: ставят звездочку на капоте. По-моему, это неплохо. Страна должна знать своих героев.

— Какую еще звездочку? Что мы — лучше других? А ну-ка, вернемся.

— Давай. — Иван чувствовал себя в какой-то степени соучастником происходящего. — А вообще-то ни командир, ни замполит в принципе не против. Так что ты напрасно волнуешься.

Дворников ему не ответил.

У самолета уже заметили, что командир решительно возвращается к машине. Стремянку от капота отставили. Все как ни в чем не бывало занимались каждый своим делом.