— Видно, все на карту поставил. Только у нас сил не меньше, а может, и побольше.

— Это верно, — согласился Дементьев. — В Сталинграде тоже сначала фашиста обороной на измор брали, а потом и кости ему переломали…

— Все дело, мне кажется, в Томаровке и Борисовке, — продолжал Георгий. — Оттуда такая сила прет! Там сосредоточены их резервы. Но где именно, вот вопрос?

— Жора, да ты стратег, — улыбнулся в темноте Дементьев. По голосу чувствовалось, что он засыпает.

— Да нет, серьезно, Женя. Сколько раз мы с тобой туда летали! И Карушин, и Алимкин… Ходили на разведку, бомбили переправы через Ворсклу, Северский Донец. А куда он технику гнал? Все туда же, в сторону Борисовки и Томаровки.

— Вот тебя на разведку и пошлют. Ты там каждый овраг, каждый куст знаешь… Давай-ка, Жора дорогой, спать. Завтра вылет…

— Почему именно меня, могут и другого, — не унимался Георгий. — Тебя, например, Ваню Алимкина или Сашу Карушина?

Жора прислушался, но вместо Жениного ответа послышалось легкое похрапывание. Счастливый человек — железные нервы!

Георгий еще с полчаса лежал с открытыми глазами. Перед взором, как в кадрах немого кино, мелькали события последних дней. Только кадры эти почему-то огненно-красные…

СТЕПЬ В ОГНЕ

…Ночь 5 июля ясная, тихая. Но едва заалел восток, как восемнадцать «илов» полка с полным боекомплектом уже выруливало на старт. Прошло еще несколько томительных минут, и воздух сотрясла оглушительная артиллерийская канонада, которая слилась со сплошным гулом сотен моторов. Неожиданный упреждающий удар обрушился на позиции гитлеровцев. Затем были атаки пикировщиков, фронтовых бомбардировщиков и штурмовиков 2-й и 17-й воздушных армий по вражеским аэродромам. В воздух поднялось 320 самолетов. В тот момент, когда фашистские экипажи готовились к вылету, над аэродромами Сокольники, Номерки, Рогань, Микояновка появились наши бомбардировщики и штурмовики, обрушивая на гитлеровцев смертоносный груз.

Исходный рубеж фашистов Томаровка — Безлютовка — Белгород был окутан сплошной завесой огня и дыма. Но уже полчаса спустя при поддержке крупных сил авиации в атаку на позиции одновременно устремились сотни танков и орудий.

7 и 8 июля 1-й штурмовой авиакорпус генерала Рязанова и 291-я авиадивизия полковника Витрука уничтожили танки и мотопехоту на обоянском направлении в районах Ольховатки, Козьмо-Демьяновското, Быловки, Дмитровки и Сырцова…

Битва, не затихавшая ни днем ни ночью, принимала все более ожесточенный характер. Горела степь. Огромными кострами пылали сотни фашистских танков. Тысячи гитлеровцев нашли могилу на бескрайних просторах Белгородщины…

Война есть война. Вот и в их 167-м полку подбит Алексей Шишов. Он посадил машину на лес, его стрелок Ваня Корнейчев тяжело ранен. Александр Карушин притер свой весь изрешеченный пулями штурмовик у завода «Спартак» между Солнцевом и Прохоровкой. Подбили над целью Василия Юрьева. У самой линии фронта упал и взорвался самолет Вавилова. Подбит и ранен в руку батя. Он теперь уже подполковник.

Сколько замечательных соколов война вывела из строя! Те, что оставались живы, вновь шли навстречу врагу, чтобы победить его.

Но как бы ни было велико напряжение, каких бы моральных и физических усилий ни требовала битва — самое трудное было впереди.

Едва забрезжил рассвет, а на аэродроме уже вовсю кипела боевая работа. Сновали бензозаправщики, «студебеккеры» подвозили к самолетам бомбы и эрэсы, повизгивали лебедки…

Потертый батин реглан накинут на плечи, левая рука на перевязи.

— Значит, так, товарищи, — задумавшись, нахмурился Ломовцев, — впервые летим в полном составе эскадрилий. Распоряжение комдива Витрука. — Прищурившись, посмотрел на небо. — Низкая облачность, хорошо. Меньше будут желтобрюхие досаждать.

— Истребительное прикрытие отличное, — заверил Горнушкин.

— Еще раз уточню задачу с экипажем Алимкина. Ему на разведку в район Борисовки. А вы, Владимир Иванович, — обратился Ломовцев к замполиту Изотову, — с Сиполсом полетите последними, после второй и третьей эскадрилий. С вами пойдет и Алимкин.

По энергичной походке и длинному черному реглану Алимкин издали приметил направляющегося к его самолету батю. Предупредил об этом экипаж. И кстати. Хотя солнце едва взошло, механик, моторист и оружейник трудились, сбросив гимнастерки: было жарко от работы.

Построив людей у левой плоскости, Алимкин хотел было доложить по форме, но комполка на ходу махнул здоровой рукой, мол, не до этого, и, подойдя, кивнул головой в сторону, добавив:

— Прихвати и стрелка, есть важное дело. Втроем они уселись на сложенные за капониром ящики из-под снарядов, развернули планшеты.

— Дело такое, товарищ старший лейтенант, — начал комполка, постукивая пальцем по целлулоиду планшета, — комдив приказал срочно вылететь на разведку в район Борисовки, где, по предварительным данным, сосредоточены крупные резервы танков. Оттуда они прут и на Прохоровку, и на позиции шестьдесят девятой армии между Липовом и Северским Донцом. Положение ее в настоящее время тяжелое, так что многое зависит от нас.

Комполка внимательно посмотрел на Алимкина.

— Ясно… Понимаю, товарищ подполковник, — с расстановкой, четко сказал Алимкин.

Батя помолчал.

— Пробьемся, — заверил Алимкин и бросил искоса взгляд на стрелка. Заметил, что и Рыжов понимал: дело им предстоит далеко не обычное.

— Значит, так, — продолжил Ломовцев, вновь обращаясь к Алимкину, — пойдешь замыкающим в первой эскадрилье, в группе Сиполса на Прохоровку. Немцы, естественно, будут заняты борьбой с основными нашими силами штурмовиков. Ты же, не доходя Прохоровки, резко отвалишь вправо и на бреющем пойдешь, огибая немецкий клин. На траверзе Ракитного — курс на юго-восток, к Борисовке. От линии фронта до нее пустяки — двадцать километров. Сопровождать тебя будет пара «яков» из полка Калинина. Вот и все, — заключил батя. — Остальное — сам знаешь. Желаю вам, сынки, удачи!

Ломовцев поднялся, пожал обоим руки и, не оборачиваясь, спешно зашагал к стоянке третьей эскадрильи: ей вылетать первой, да и Изотова нужно поторопить. Наверняка Горнушкин уже доложил Карушину об изменениях в планах, и тот поджидает комиссара, чтобы вместе обдумать план взаимодействия своих групп.

Алимкин с минуту постоял в раздумье, потом кивнул Рыжову, направляясь к самолету, на котором уже закончили все работы. Техники сидели в сторонке, молча покуривая.

Алимкин подозвал механика, распорядился так, чтоб слышали все:

— Бомбы заменить другими, горючего — под пробку! Да поживее!

Техники разом поднялись и вскоре трудились так, словно и не было двух бессонных ночей кряду. А Иван настороженно поглядывал в сторону старта, куда уже потянулась первая шестерка капитана Гарина. Седые от пыли, с темными отметинами пробоин трудяги «илы» вновь принимались за свое дело. Они пойдут туда, где жизнь и смерть сошлись на одной грани, — на Прохоровку.

«Скоро и нам», — подумал Алимкин. Он поднялся на крыло и, надев шлемофон, перебросил ногу через борт кабины. Но так и застыл: из-под плоскости вынырнул писарь Листовский, долговязый нескладный малый в очках, и протянул Ивану треугольник:

— Весточка младшему сержанту Беликовой. Может, передадите, товарищ лейтенант? — и, смутившись, пояснил: — А то третья эскадрилья уж поднялась, а мне в наряд…

— Давайте. Конечно, передам, — согласился Алимкин.

Он принял письмо, прочитал обратный адрес. В нем после «п/почта» значилось: «Н. В. Беликову». «От отца!» — обожгла радостная догадка.

— Спасибо! — улыбнулся Иван. — Обязательно передам. Жив отец ее, понимаешь!

Алимкин сел в кабину штурмовика.

Перед тем как запустить мотор, он положил письмо в левый карман гимнастерки и только после этого крикнул механику:

— От винта!

— Есть, от винта! — хрипловатым голосом отозвался тот. И, может быть, впервые острая жалость на секунду закралась в душу Ивана: «Эх, Евсеич, работаешь ты на износ. Ничего, родной, после войны отдохнешь…»