Глава тридцать пятая

При всей быстроте своего мышления читал Морс очень медленно. Наблюдая за тем, как шеф читает страницы, которые он уже прочитал, Льюис все более ободрялся. Зрелище читающего шефа напоминало победителя конкурса по математике в Кембриджском университете, который не в состоянии сложить семьдесят семь и семнадцать, не потребовав карандаш и бумагу.

— Ну? — спросил Морс после затянувшегося молчания. — Что ты узрел и какие выводы следуют из всего этого?

— Есть  одна очень странная вещь, сэр. Отсюда следует, что у Олдрича с алиби все в порядке, но это не значит, что все в порядке у Стрэттона, правильно?

— Не в порядке?

— Конечно нет. Ведь Олдрич не видел Стрэттона — в поезде, верно?

— Ты хочешь скатать, что Стрэттона могло и не быть в поезде? Да-а... Но если это так, откуда он знает, что Олдрич ехал в поезде?

Льюис покачал головой:

— Вот об этом я и думаю, сэр.

— Но ведь ты прав, Льюис, — медленно проговорил Морс, откинувшись на спинку кресла и несколько секунд изучая потолок. И скажу тебе кое-что еще: он прекрасно пишет!

— Умный человек, сэр!

— Всего две или три грамматические ошибки, ты заметил?

— Я заметил  две, — ответил Льюис с бесстрастным выражением лица, свойственным игрокам в покер, наблюдая за тем, как Морс, довольно улыбнувшись, принялся без видимой цели перебирать заполненные вопросники.

— Жаль, конечно, — начал было Льюис, в отношении дочери Олдрича...

— М-м?

— Интересно, почему она не пришла на Паддингтон?

— Возможно, встретила  у «Дорчестера» купающегося и деньгах нефтяного шейха.

— Она же договорилась встретиться с ним.

— Это он так говорит.

— А вы не верите ему? — удивленно посмотрел на него Льюис. — Не мог же он выдумать все это про армию... про поезд...

— Этого он не придумывал, нет.

— Но вы не верите в то, что было между ними?

— Ты же сам только что сказал, что он умный человек. Думаю, в Лондон он ездил, но не совсем уверен в том, что он там делал. Как-то все неопределенно, смутно, тебе не кажется? Точно так же я не совсем представляю себе, что делал Кемп после того, как вышел от издателя. А что, если они встретились, Льюис?.. Интересно, тебе не кажется?

Льюис покачал головой. Почти всегда одно и то же: не добравшись еще и до половины  расследования, Морс вдруг увлекается какой-нибудь невероятной и запутанной версией, от которой тут же отказывается, стоит только обнаружиться нескольким новым фактам. И, к счастью, кажется, сейчас Морс сосредоточился на фактах, снова копаясь в вопросниках и на время выбросив из головы Олдрича.

— Погляди-ка, Льюис!

Он протянул три листочка, указывая сержанту на ответ на вопрос (д):

Олдрич 10 — 27 — 90.

Стрэттон 27 окт. 1990

Г. Браун 27 октября

— Это еще ни о чем не говорит, верно, сэр?

Но Морс, по-видимому, был занят совершенно другой мыслью:

— Меня заинтересовали даты их рождения...

— Сейчас узнаем. Я попросил Ашендена сегодня утром собрать все их паспорта.

— Неужели?

Льюис с удовлетворением заметил, как удовлетворенно блеснули глаза Морса, и очень скоро перед главным инспектором лежали паспорта.

— Все здесь, а?

— Кроме Ашендена. Вы... это... не забыли про Ашендена, сэр?

— Ну что ты! Я не забыл про Ашендена, — ответил Морс с расстановкой, вынул свою паркеровскую ручку и на бумажной салфетке вывел три даты рождения:

Олдрич 8.4.1922

Стрэттон 29.9.1922

Браун 3.8.1918

— Двоим из них сейчас шестьдесят восемь, одному — семьдесят два.

— Никак не скажешь, что Браун из них самый старый, правда, сэр? Носится как двухлетка.

— Какая такая двухлетка?

Льюис вздохнул, но не стал отвечать.

— Он оставался в своей комнате, когда жена вышла прогуляться по Оксфорду, помнишь? И мне по-прежнему кажется, что самое странное во всей этой истории то, что Стрэттон не проводил жену до номера, не доставил ее туда в целости и сохранности. Это неестественно, Льюис. Так дела не делаются.

— Что же вы предполагаете? — осторожно поинтересовался Льюис.

— Говард Браун утверждает, что он оставался у себя и комнате, пока его жена со Стрэттоном решили посмотреть Оксфорд. Сказал, что устал. Ха! Как ты выразился, он резв, как двухлетка.

— Какая такая двухлетка, сэр?

Судя по виду Морса, он этого вопроса не слышал.

В боковом зале бара, как за кулисами концертного зала, слышны были чистые звуки мелодии, долетавшие откуда-то со стороны. Сначала несколько пробных аккордов большого «Стейнвейна», которым Морс восхищался в салоне  «Ланкастер», а затем вся мелодия, вылетавшая из-под пальцев пианиста, нанятого специально для концерта во время последних часов пребывания группы в Оксфорде.

Полилась «Старая нежная песня любви», и Морс с Льюисом молча слушали ее, потом Морс продолжил разговор:

— Знаешь, я начинаю задумываться, у кого же с кем была интрижка. Стрэттон и Ширли Браун ушли пройтись, и все обменялись многозначительными взглядами. Согласен? И все мы обратили внимание только на эту скандальную ситуацию, совершенно забыв про обстоятельства, наводящие на еще более  серьезные размышления. Браун и Лаура Стрэттон остаются в своих комнатах 308 и 310. Это же, Льюис, преступление на сексуальной почве! Стрэттон возвращается и застает  их в пиковом положении... А все это дело о Волверкотском Языке — чисто для отвода глаз.

Но Льюис не был  склонен соглашаться с такой малоосновательной версией:

— Она очень устала, сэр. Ей хотелось скорее добраться до ванны, а не...

— ...а не до амуров?

— Ну, люди в этом  возрасте...

— Что? Мне говорили, что люди старше шестидесяти пяти очень хорошо занимаются сексом.

— В таком случае вам осталось ждать только десять лет.

Морс ухмыльнулся, хотя и не с прежней убежденностью:

— Я в этом вполне уверен. Эта «Старая нежная песня любви» должна быть здесь как-то замешана. Умирает женщина. Пропадает произведение искусства. Убивают искусствоведа. Улавливаешь, Льюис? Тут есть связь, тут должна быть связь. Но я пока еще не могу... — Он остановился и снова посмотрел на три даты. — Ты понимаешь, этим троим было в 1944 году — сколько? Двадцать два, двадцать два, двадцать шесть? — Глаза у него засветились каким-то внутренним озарением. — А что, если все они тогда находились в воинских частях в Оксфорде или его окрестностях?

— Ну и что из этого, сэр?

Морс, по-видимому, и сам не знал.

Выбрав из стопки бумаг показания Олдрича, Льюис встал.

— Пойду приглашу Говарда Брауна?

И опять мозг Морса оказался настроенным на другую волну.

— Почему ты сказал, — Морс ткнул пальцем в показания Олдрича, — сказал, что «он умный человек»?

— Ну, начать с того, что у него только три исправления, так? Он просто, ну, как бы это сказать, он просто сел и написал.

— Да-а, — сказал Морс, но уже самому себе, так как Льюис уже ушел за Брауном.

Он посмотрел на два других стола в зале, занятых парочками. За первым сидела женщина средних лет с необъятной грудью и тыкала вилкой в тарелку салата с такой пунктуальностью, словно была бухгалтером и стучала по клавиатуре счетной машинки, а потом засовывала набранную вилкой огромную порцию салата в непрерывно и быстро жующий рот. Морс подумал, что, если бы он женился на ней, через неделю последовал бы развод. Но за вторым столом сидела другая женщина, вдвое моложе в пух и прах разодетого партнера явно директорского вида, женщина, которая, судя по всему, переживала не лучшие свои времена, и по выразительным движениям хрупких пальцев без единого кольца Морс прочитал ее нехитрую историю. Скорее всего, подумал Морс, это один из заключительных актов запретного романа в маленькой конторе. Их взгляды встретились, и между ними на короткое мгновение установился контакт отдаленного безымянного товарищества. Она широко улыбнулась ему, он ответил ей тем же и ненадолго почувствовал себя восхитительно счастливым.