В поэзии, как и прозе, Бунина волнует не столько вопрос, куда уходят дни, сколько — как они уходят, протекают. Он постоянно стремится каждый уходящий миг жизни запечатлеть в том или другом его особом проявлении и тем самым — передать движение времени, его невидимый на глаз и никогда нескончаемый процесс, сделать вполне зримым. Таков именно переход от одного времени к другому в его поэме «Листопад» (1900): от лета к осени и зиме, а в общечеловеческом плане — от дней и годов жизни в её расцвете в направлении утрат и угасаний всех лучших мыслей, настроений и надежд.
Уже в начале поэмы краски вполне осенние: «Лес, точно терем расписной. Лиловый, золотой, багряный», Осень «вступает в пестрый терем свой» на правах законной хозяйки, «тихой вдовы», то есть человека, в жизни которого недавно произошли похороны, надо понимать — лета или просто — отрезка времени, канувшего в вечность. Но бег времени продолжается: вот мелькнул «последний мотылек» и замер «на паутине», всё слышнее «листика шуршанье» и дроздов квохтанье, свидетельствующие о том, что устанавливается совсем другая тишина. «Прислушайся — она растет, А с нею, бледностью пугая, И месяц медленно встает». Теперь тишина осенней ночи очень напоминает «мертвый сон». «Лес, белым светом залитой, Своей застывшей красотой Как будто смерть себе пророчит».
За вечером и ночью наступает новый день, но как отличается утро этого дня: уже не солнце на небе, а «дождь и мгла», лес «потемнел и полинял», «зазимок ночью выпал И таять стал, всё умертвив». Но дни идут за днями «И вот уж дымы Встают столбами на заре… Земля в морозном серебре И в горностаевом шугае». И как уместна здесь и просьба о прощении у леса и всей природы, обреченных на смерть, пусть и временную, и последнее прости перед разлукой: ведь каждая из них может обернуться вечной. Понять и почувствовать всю горечь этой разлуки как нельзя лучше позволяет образ установившейся зимы: и снег и лед — это антипод жизни, знак и символ того, что она остановилась, замерла.
Итак, бег времени беспощадный для всего живого в своей неумолимости. Как не вспомнить Шопенгауэра, однажды заметившего «Время — это оценка, которую делает природа всем своим существам обращает их в ничто» [322]. Как уже отмечалось выше, несомненно центральной была для Бунина тема борьбы, состязания жизни со смертью. В этом смысле особое место, и не только в его поэзии начата 1900-х годов, следует отвести его стихотворению «На распутье» (1900), в котором если и не все, то многое определяет строчка: «Жизнь зовет, а смерть в глаза глядит». И, конечно, не случайно Бунин напечатал его рядом с поэмой «Листопад» в сборнике того же названия. В нем мы находим своеобразное продолжение размышлений о том, как найти такую путь — дорогу, которая вела и вела бы человека по жизни и никогда не кончалась…
Издавна говорилось и в сказках и былинах, что у человека есть всего три пути, из которых он должен выбрать свой. И было известно ему, какой путь ни выбери, рано или поздно, он приведет к смерти, но человек снова и снова продолжал раздумывать над тем, по какой из этих дорог ему пойти…
Итак, куда ни пойди и ни поверни, всюду или «стоят могилы» или «тлеют кости» и на кресте черный ворон, ответов не дающий. Близкую мысль и соответствующее настроение находим и в другом сотворении «В старом городе» (1901), где господствующую печальную тональность определяет уже не молчаливый и чернокрылый ворон, а колокол. «С темной башни колокол уныло Возвещает, что закат угас»:
При всей очевидности того, что смерть угрожает прежде всего «всему земному» и «делам людским», поэт продолжает свой поиск: кому и чему, все-таки, эти угрозы не страшны? И вот один из ответов Бунина в стихотворении «Ночь»: «Ищу я в этом мире сочетанья Прекрасного и вечного»… Вполне возможно к таковым отнести звезды, они ведь и вечные и прекрасные. И «грустно светят» они оттого, хочется верить, что сочувствуют человеку, обреченному на такую краткую жизнь и неминуемую встречу его с безобразной старухой — смертью.
Давно известно, что все конечное потому и существует, что оно пронизано бесконечностью. Людские поколения приходили и затем навсегда исчезали, но оставались и продолжали светить звезды, на которые они, что не трудно предположить, взирали с любовью и печалью. Иными словами, именно звезды могли объединить и сохранить память обо всех когда бы то ни было смотревших на них людей. И невольно думаешь, что звезды могли бы рассказать, что люди во все времена, как и живущие сегодня, так же радовались жизни и страдали, так же надеялись на счастье и знали, что у счастья не бывает счастливого конца, так же любили, верили и сомневались, что существует любовь, над которой бессильно время и смерть.
322
Шопенгауэр А. Избранные произведения. – М., 1992. – С. 64.