Но и это было еще не все. Когда я уже заходил на посадку — самолет был на планировании, — снова выскочили два Ме-109. Уходить мне уже было просто некуда. Едва колеса коснулись полосы, я моментально отвернул влево. В тот же миг снаряды, выпущенные «мессером», легли правее. А второй уже заходил в атаку. Тут я сманеврировать не мог никак, поэтому на ходу выскочил из машины и отбежал в сторону. По-2 с работающим на малых оборотах двигателем самостоятельно продолжал пробег, когда Ме-109 дал по нему очередь. Но неуправляемый «Поликарпов» оказался везучим. Он остановился у самого капонира. «Мессершмитты» еще два раза обстреляли его, но уничтожить или повредить его не смогли.

Когда «мессершмитты» ушли на север, ко мне подошла машина с польскими офицерами, которые доложили, что западная окраина аэродрома занята частями польской дивизии. Они сообщили, что видели бой двух «яков» с двенадцатью «фокке-вульфами», который продолжался до самой земли, до приземления летчика, выпрыгнувшего с парашютом, что летчик обгорел, ему оказана первая медицинская помощь и он отправлен в польский полевой госпиталь, который находится километрах в 12–15 от аэродрома.

Когда я назвался, польские товарищи любезно предложили мне автомобиль, на котором я осмотрел подготовленную посадочную полосу и места стоянок. На этой же машине меня доставили в госпиталь, где находился В. И. Скупченко. Василий Иванович был весь забинтован, [419] особенно сильно у него обгорели лицо и руки. Врачи рекомендовали оставить его в госпитале, но Скупченко умоляюще просил забрать его, и я уступил его просьбам.

Но это был поистине «день невезения». На обратном пути наш «кукурузник» еще дважды атаковали Ме-109, и мне снова пришлось виражить вокруг башен, костелов, высоких зданий и даже вокруг деревьев. Забинтованный В. И. Скупченко ничего не видел, но все чувствовал и прекрасно понимал ситуацию. После посадки он сказал, что лучше провести десять боев на истребителе, чем сидеть пассажиром на По-2 да при этом еще и ничего не видеть... К счастью, Василий Иванович вскоре подлечился, поправился и продолжал летать.

Конечно, все эти события в какой-то мере были следствием нашей самоуспокоенности, за что мы чуть было тяжело не поплатились. Чтобы спасти товарища, нам с майором Свитневым пришлось вести бой на пределе возможностей, как в старые трудные времена. Не действуй мы столь активно и решительно, мы бы и боевого друга потеряли, и сами бы оказались в тяжелом положении.

Фашистская столица лежала под нами в руинах — считанные дни оставались до конца войны. Но она еще продолжалась. До последнего дня. И об этом, конечно, никогда не следовало забывать.

* * *

День 29 апреля был последним, когда гитлеровская авиация проявляла еще какую-то активность. В этот день истребители воздушной армии провели 67 воздушных боев и сбили 46 вражеских самолетов. Наши потери составили 2 самолета{26}.

30 апреля в Берлине продолжались упорные бои. Наши войска занимали квартал за кварталом. В этот день над рейхстагом было поднято Знамя Победы. Но противник еще не капитулировал.

Истребители воздушной армии в воздухе с немецкой авиацией в этот день уже не встречались. Наша дивизия должна была прикрывать бомбардировщики Ту-2, но из-за сложных метеоусловий вылет их был отменен.

В ночь на 1 мая 10 транспортных самолетов противника сбросили грузы окруженному берлинскому гарнизону. Днем над городом появлялись небольшие группы «фокке-вульфов» — от четырех до шести самолетов. [420]

2 мая утром сдался в плен командующий обороной Берлина. По требованию нашего командования он подписал приказ берлинскому гарнизону о капитуляции. Началась массовая сдача в плен фашистских солдат и офицеров. Наши войска полностью овладели Берлином, была окончательно ликвидирована франкфуртско-губенская группировка.

1 и 2 мая нашей дивизии боевые задачи уже не ставились. По моему распоряжению полки (по одной эскадрилье от каждого полка) несли боевое дежурство.

3 мая личный состав дивизии производил перебазирование на аэроузел в районе Ораниенбурга. В этот день произошло боевое столкновение группы руководящего и технического состава 133-го гвардейского истребительного авиаполка (20 человек) с группой гитлеровцев (30 человек), не подчинившихся приказу о капитуляции. Почти четыре часа пришлось вести с ними бои в районе аэродрома Вензекендорф, на который должен был перебазироваться полк. В конце концов 22 оставшихся в живых фашиста сдались в плен. С нашей стороны потерь не было.

С 3 по 8 мая войска фронта продолжали наступление в западном направлении, уничтожая отдельные части и группы гитлеровцев, которые стремились сдаться англо-американцам и оказывали сопротивление нашим войскам. 240-я истребительная авиадивизия в эти дни боевых задач не получала.

* * *

Говоря о некоторых итогах завершающей схватки с гитлеровским фашизмом, касающихся борьбы в воздухе, следует заметить, что обстановка в целом была для нас благоприятной, превосходство советских ВВС над люфтваффе было доминирующим. Перед началом операции мы ожидали более упорного сопротивления авиации противника: сил у гитлеровцев было еще достаточно, к тому же им предстояло защищать свою столицу. Однако сколько-нибудь серьезного противодействия в воздухе они не оказали. Объяснить это можно только одним: фашистские летчики чувствовали, что исход борьбы в целом уже предрешен, им уже не за что было драться. Это мы видели уже в ходе воздушных боев над Берлином, когда немецкие истребители, даже имея порой численное и тактическое превосходство над нами, вели себя пассивно. [421]

Погодные условия в течение всей операции были сложными, и это не позволяло нашему командованию использовать авиацию во всю ее силу. Особенно — возможности бомбардировщиков. По этой же причине и наши штурмовики вынуждены были в большинстве случаев действовать лишь мелкими группами.

Не была использована в полную силу и наша 240-я истребительная авиационная дивизия. Мы вступили в сражение через два дня после начала операции, когда период наиболее напряженных воздушных боев над Берлином еще продолжался и мы могли бы вести боевые действия с большим напряжением. Обстановка в воздухе этого требовала. Кроме того, мы потеряли еще несколько дней, когда находились в готовности к сопровождению бомбардировщиков, но из-за плохих метеоусловий эти вылеты не состоялись. Таким образом, по ряду объективных причин наша дивизия в Берлинской операции не показала все те возможности, на которые она была способна, и, как и все другие соединения воздушной армии, провела ее далеко не с полным напряжением. Мы выполнили всего 400 с небольшим вылетов, провели 22 воздушных боя, в которых было сбито полтора десятка самолетов противника. В этих боях наиболее отличились капитан П. Я. Головачев, капитан Д. П. Моцаков и старший лейтенант А. И. Калугин, каждый из которых сбил по два вражеских самолета.

Берлинская операция для 240-й истребительной авиационной дивизии оказалась итоговой в Великой Отечественной войне. За годы войны летчики соединения произвели 20 206 боевых вылетов, проведя в воздухе 18 743 часа. Они участвовали в 664 групповых воздушных боях, в которых сбили 757 самолетов противника. Несколько сотен вражеских самолетов было уничтожено ими на земле при ударах по немецким аэродромам. К этому надо добавить сотни автомашин, бронетранспортеров, орудий, цистерн, паровозов, катеров, барж и другой военной техники врага, уничтоженной при действиях по наземным целям. И, конечно, нами были выведены из строя тысячи вражеских солдат и офицеров{27}.

В разное время из семи истребительных авиационных полков, входивших в состав 240-й авиадивизии, пять стали гвардейскими, 12 лучших летчиков были удостоены высокого звания Героя Советского Союза. Гвардии капитан [422] П. Я. Головачев был удостоен этого высокого звания дважды, хотя и уже не в нашем соединении.

Участвуя во многих крупных наступательных операциях, наша дивизия получила 17 благодарностей Верховного Главнокомандующего. 1230 летчиков, офицеров штаба, инженеров, техников, младших специалистов и рядовых были награждены орденами и медалями.