Это было в декабре 58-го года. Мой первый «роман» с биологией закончился. Жаль только было терять так славно оборудованную радиотехническую лабораторию.
По причине, которая будет изложена в следующей главе, в течение полугода я нигде не работал. Зато написал первый в своей жизни очерк, напечатанный, как это ни странно, в журнале «Театр» (№ 5 за 1959 год).
Случилось так, что главному редактору этого журнала драматургу Н. Погодину захотелось познакомить актеров и режиссеров с входившим в моду новым понятием «кибернетика». В журнале работали мои друзья. Я получил соответствующий заказ, который исполнил, как говорили в редакции, очень неплохо. Очерк назывался «Три вечера кибернетики». Я вообразил себе молоденькую и любознательную актрисульку, которой в течение трех вечеров (10 журнальных страниц) популярно объяснял, что такое кибернетика и каковы ее перспективы. Она задавала вопросы, я отвечал. Чтобы проиллюстрировать характер нашей беседы, приведу ее заключительный абзац. Речь идет о перспективе создания «думающих» (самопрограммируемых) машин.
— Удивительно! Но Вы пропустили эмоции. (Это — она).
— Вот это нечто действительно чисто человеческое. (Это — я). Думаю, что эмоции никогда не будут присущи машине. В конечном счете они основываются на ряде инстинктов, заложенных в человеческой натуре в результате всей эволюции человечества. Конечно, можно так задать программу машине, что она будет работать то лихорадочно быстро, «с подъемом», то меланхолически медленно — в зависимости от успеха своей деятельности. Но это будет лишь копирование внешнего проявления эмоций, не более того. Я не могу себе вообразить машину, которая могла бы любить, верить, надеяться, печалиться. В порядке шутки я бы сказал, что машина, может быть, со временем сумеет скопировать человека будущего, абсолютно рационального во всех своих поступках. Но человека чувства и сердца — никогда! Вот почему сфера искусства, где обращение к чувству, эмоциональность содержания, человечность в самом высоком смысле этого слова являются непреложными критериями художественной правды, навсегда, как мне кажется, закрыта для машины.
— Так Ваши машины никогда не будут играть на сцене? — спросила гостья, смеясь.
— Никогда. Но имейте в виду, что бездушные актеры ничем не лучше, — ответил я ей в тон.
Глава 11. Первые шаги в науке
«Шестидесятники»
Начну и эту главу с краткого наброска фона, на котором будут представлены заслуживающие внимания эпизоды начала моей «научной карьеры». Утвердившееся в новой истории нашей страны наименование «шестидесятники» фактически относится к людям (соответственно и событиям) не всего десятилетия, а только его начальных четырех лет.
Оно открывается эпохальным событием — первым выходом человека в космос! 12 апреля 1961-го года Юрий Гагарин облетел вокруг Земли по круговой орбите, лежавшей вне пределов земной атмосферы. За четыре года до того Советский Союз с помощью мощной ракеты запустил на аналогичную орбиту первый в истории человечества искусственный спутник нашей планеты. Это событие произвело столь сильное впечатление, что слово «спутник» вошло во все языки мира без перевода. Запуск спутника и полет Гагарина ясно показали, что СССР обогнал США в развитии науки и техники ракетостроения. Естественно, что в этой сфере началось бешеное соперничество между двумя «сверхдержавами», накопившими значительные запасы атомного оружия и находящимися в состоянии «холодной войны» друг с другом. В последующие десятилетия это соперничество происходило примерно с равным успехом, но оказало прямо противоположное влияние на общее техническое развитие двух государств.
Осознав факт своего отставания в ракетостроении, правительство США и множество частных фондов вложили колоссальные денежные средства не только в совершенствование ракетной техники, но и в развитие науки и техники в целом. К тому же, все научно-технические достижения ракетостроения широко использовались для модернизации остальной, в том числе и невоенной, промышленности. В США, а затем и во всем западном мире началась «технологическая революция».
Советский Союз не располагал подобными ресурсами. Львиная доля его производственного потенциала расходовалась на сохранение ракетно-ядерного паритета с США, совершенствование средств противоракетной обороны и на ничем не оправданное массированное производство других видов вооружения. Кроме того, все научно-технические достижения в этих областях были строго засекречены. Модернизация остальной промышленности не производилась. Средства производства, добычи полезных ископаемых, сельскохозяйственная техника изнашивались и безнадежно устаревали. Одновременно устаревали и изнашивались средства транспорта, энергосистемы и системы жизнеобеспечения. У государства едва хватало сил на необходимое в связи с миграцией сельского населения в города жилищное строительство — естественно, низкого качества. Технологическая революция в СССР не состоялась!
Тем не менее XXII съезд КПСС (октябрь 61-го года), приняв новую программу партии, устами своего лидера провозгласил: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме»!
Одно время благодаря успехам в космосе и пуску первой в мире небольшой атомной электростанции в Обнинске (54-й год) интеллигенция страны питала наивную веру в чудодейственное развитие науки. Широко бытовала фраза поэта Слуцкого: «Нынче физики в почете, нынче лирики в загоне». В 62-м году на экраны вышел превосходный фильм Михаила Ромма «Девять дней одного года» — об ученых.
Молодежь, особенно студенческая, была, в большинстве своем, лояльно настроена по отношению к высшему руководству государства. По его призыву она добровольно отправлялась в казахстанские степи распахивать целину, формировала студенческие строительные отряды для сооружения зернохранилищ и других хозяйственных построек в слабых колхозах, в том числе на Дальнем Севере. Она же составляла основной костяк рабочих, возводивших первую гигантскую гидроэлектростанцию в Сибири — Братскую ГЭС (61-й год).
Помимо рациональных целей молодежь привлекала романтика дальних странствий: в тайгу, на Север! Бурное развитие получает самодеятельный туризм. Молодые люди с увлечением пели песни своей светлой мечты: «А я еду за мечтами, за туманом/ За туманом и за запахом тайги...» или: «Вместо домов у людей в этом городе небо/ Руки любимых у них вместо квартир». Собственность, мир вещей, мещанство они презирали... В горы, на байдарках в Карелию или на быстрые и порожистые уральские реки! Не только для знакомства с девственной природой, но и для самоутверждения.
Впервые появившийся на экране Владимир Высоцкий в кинофильме «Вертикаль» (67-й год) поет «Парня в горы тяни, рискни/ Не бросай одного его/ Пусть он в связке одной с тобой/ Там поймешь, кто такой». Поэты, как известно, обладают даром предчувствовать будущее. У мало еще кому известного Иосифа Бродского в одном из первых его стихотворений «Пилигримы» (58-й год) есть и такие, грустные строки: «И значит, не будет толка/ От веры в себя да в Бога/ ...и значит, остались только/ иллюзия и дорога».
Но это еще далеко впереди. Молодежь начала 60-х верила и в себя и в свое будущее. Непременной спутницей любой молодежной компании того времени служит гитара. На стройке, в тайге, в горах вокруг костров собираются компании молодых людей и хором, единым дыханием поют еще не изданные, переписанные друг у друга песни своих любимых бардов: Визбора, Якушевой, Кукина, Городницкого («Перекаты» — 60-й год, «На материк» — 60-й год, «Атланты» — 63-й год). Когда последнюю из названных песен Городницкий поет в концерте, весь огромный зал встает. Как заклинание против ядерного безумства мира мощно звучит заключительная строфа песни: «И жить еще надежде/ До той поры, пока/ Атланты небо держат/ На каменных руках!» И конечно — песни первого из бардов, Булата Окуджавы: «Полночный троллейбус» — 57-й год, «До свидания, мальчики» — 58-й год, «Бумажный солдатик» — 59-й год, «Песенка об открытой двери» — 61-й год, «Надежды маленький оркестрик» — 63-й год, «Пока Земля еще вертится» — 63-й год, «Виноградную косточку...» — 67-й год, «Возьмемся за руки, друзья» — 67-й год. Я назвал, конечно, только несколько из множества его популярных песен 60-х годов. И не все так, как они названы у автора, а как их называли мы — по главной мысли или строке.