Но однажды, однажды... я вкусил от пищи богов и был жестоко наказан за это! Мой брат Натан был старше меня на восемь лет, учился в техникуме и, когда мне было восемь лет, уехал на практику в Казахстан, на озеро Балхаш, где строился медеплавильный комбинат. Мама собралась отправить ему продуктовую посылку. Не знаю уж, какое бабушкино золото пошло в ход, но в торгсине были закуплены разнообразные продукты. Помню, как сейчас...
Жаркий летний день, содержимое посылки уже подготовлено, но не упаковано. Днем дома я один: Настя ушла по делам, а мама на работе. Рассматриваю посылку. Особое любопытство вызывает коричнево-красный, лоснящийся, с просвечивающими янтарными пятнами жира и перевязанный кое-где жирной бечевкой батон колбасы с загадочным названием «салями».
Я до глубины души обижен несправедливостью: почему все Натану, а мне — ничего? Долго хожу кругами и наконец решаю, что отрезать маленький кусочек для пробы я имею право — я ведь тоже сын! И вот он уже во рту. Боже мой, что за волшебство! Нечто тающее между языком и небом, божественно пахучее, неизъяснимого, неземного вкуса! Но увы — он уже разжеван и проглочен, этот маленький, этот крошечный кусочек. Неужели это все? Нет, еще самую малость — ведь он такой большой этот волшебный батон. Потом еще кусочек, еще... Проходит час, другой. Настя не возвращается, и преступные деяния неумолимо повторяются. Это сильнее меня. Дьявол владеет моей невинной детской душой. Потом является отчаянная решимость — все равно я пропал... Короче, к приходу мамы от батона колбасы не остается ничего, кроме веревочек. И тут наступает расплата. Я погиб! Мама меня проклянет, выгонит из дому, скажет, что я ей больше не сын! Я — негодяй, я — вор, мне нет прощения и пощады...
Любопытно, что какого-либо наказания, даже упреков я не помню. Но мучительное чувство невыносимого стыда и презрения к самому себе сохранилось в памяти на всю жизнь.
Глава 2. Комсомольская юность
В том же 1931 году, что умер мой отец, я поступил в школу № 27, помещавшуюся на углу Большой Дмитровки и Петровского переулка. Сразу во 2-й класс, поскольку уже умел читать и считать. В школе я обнаружил новое различие между мальчиками и девочками: оказалось, что они могут «влюбляться» друг в друга. Мне сразу понравилась пухленькая и беленькая девочка по имени Нонна, которая сидела на парте как раз впереди меня. Ее косичка доставала до верхнего края моей парты. Я решил привлечь внимание обладательницы этой очаровательной косички тем, что опустил ее кончик в чернильницу. Был жуткий скандал, меня едва не исключили из школы.
От учебы в начальных классах в памяти хорошо сохранилось одно воспоминание не учебного, а скорее, дворового плана. В классе, наверное, четвертом мы развлекались на переменах своеобразным состязанием. Несколько мальчишек берутся за руки, образуя цепочку. Двое крайних держат в свободных руках по гвоздю. Затем засовывают их в два гнезда настенной электрической розетки. По всей «цепи» идет ток. Когда кто-нибудь не выдерживает и отпускает руку, ток прекращается. Сдавший позицию покидает цепь и она, укоротившись на одно звено, снова подключается к розетке. Ток становится сильнее. (Закона Ома мы еще не знаем, но он действует, независимо от этого). Вскоре из цепи выбывает еще одно звено, потом следующее... И так до тех пор, пока не остается один — самый стойкий. Теперь он держит в обеих руках по гвоздю, и все напряжение сети падает на него одного. Если выносит эту тряску в течение 5-ти секунд — он победитель! (Нынешним школьникам устраивать такое состязание не советую. Электрическое напряжение в городской сети тогда было 127 вольт, а не 220, как сейчас).
Из моей пионерской биографии в школе помню только прием в пионеры. Нас, три параллельных класса, приводят в затемненный шторами физкультурный зал и выстраивают в одну линейку буквой «П». Вдруг в центре зала вспыхивает пионерский «костер». Он образован несколькими электрическими лампочками, окрашенными красной краской. Они замаскированы дровами, зато в потоке нагретого ими воздуха вздымаются многочисленные ленты из папиросной бумаги. Ленты тоже кажутся красными, извиваются и шуршат, как настоящее пламя. Получается здорово!
Потом, вслед за старшей пионервожатой мы хором повторяем слова клятвы: «Я, юный пионер СССР, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю и клянусь...» В чем клялись — не помню. Возможно, что я в конце концов не сдержал клятву. Но и сейчас не стыжусь тогдашнего волнения, этой веры и даже этой клятвы.
Хорошо помню пионерские лагеря, куда я ездил каждое лето в течение трех или четырех лет. Купанье в небольшой речке, длительные вылазки в соседний густой лес, состязания по бегу и прыжкам в высоту, авиамодельный кружок, по вечерам — волейбол. А особенно — футбол! На настоящем большом поле, поросшем невысокой мягкой травой. Играли, конечно, босиком. Я — вратарь в команде моего отряда. Ворота — два столба и жердь перекладины на них. Самоотверженно бросаюсь в ноги бегущему прямо на меня нападающему.
А еще — подготовка к карнавалу в «родительский день» незадолго до конца смены: изобретение и шитье костюмов, масок, разучивание комических сценок, песенок, изготовление ходулей...
Главным событием в каждой смене лагеря был дальний поход на 10-15 километров с продуктами и алюминиевой посудой в рюкзаках. С приготовлением обеда на костре и, как правило, с роскошным купаньем в конце пути.
По вечерам, перед отбоем ко сну, собирались в кружок вокруг старшей пионервожатой и с увлечением пели партизанские и прочие нехитрые патриотические песни первых советских лет... Отряды, конечно, состязались за ежедневное право поднятия флага лагеря. Это была игра, но игра увлекательная и даже азартная. Победа зависела от всех, а виновником поражения мог оказаться кто-нибудь один (к примеру, опоздавший на линейку). Поэтому: «Один за всех и все за одного!» Как во дворе!
Вожатые отрядов тоже ребята-старшеклассники. Взрослых немного: директор, завхоз, физкультурник, врач и старшая пионервожатая. Никаких воспитателей из учителей не было, мораль нам никто не читал. Воспоминания о жизни в пионерских лагерях у меня самые счастливые и радужные. За исключением, пожалуй, одного случая, о котором стоит рассказать.
Мне лет десять. Мы идем в дальний поход и несем с собой мелкокалиберное ружье. В конце похода намечается состязание по стрельбе. В лагере мы не стреляли, так как патронов было мало. Нести эту драгоценную коробочку с патронами доверено мне. На последнем привале перед концом похода я решаю еще раз проверить в своем рюкзаке сохранность заветной коробочки и с ужасом убеждаюсь, что ее там нет. Как я ухитрился ее потерять — ума не приложу... Приговор старшей пионервожатой Тони Симоновой был суров (и довольно смел). Она меня отправила обратно в лагерь. Одного! Хотя мы отошли уже километров на десять и дорогу назад я себе представлял довольно смутно.
Убитый горем и стыдом, я плелся обратно и вдруг набрел на поднимавшуюся над лесом деревянную вышку — «тригонометрический знак». По дороге туда его не было, но это обстоятельство меня не смутило. Чтобы восстановить самоуважение, решаю залезть на самую вершину вышки. Осилить деревянные шаткие лестницы, ведущие этаж за этажом на верхнюю смотровую площадку, несмотря на большую высоту, мне не трудно — сказывается опыт нашей пожарной лестницы.
И вот я уже высоко над лесом. Растянувшись на досках маленькой площадки и озирая не только лес, но и поля за ним, испытываю чувство гордости и успокаиваюсь. «Ну и пусть, — говорю вслух, — зато никто не знает, где я сейчас. И им бы не позволили сюда забраться!»
Тишина, солнце, легкий ветерок так умиротворяют мою душу, что забываю вовсе про свое несчастье. Смотрю и смотрю вдаль... Мне кажется, что я парю над лесом... Кстати, о парении...
Я читал, что в детстве люди летают во сне. Смутно представлял себе, что летают они как птицы — быстро взмахивая руками. А после того лета я довольно часто «летал», а точнее, парил во сне. Нужно только очень сильно захотеть — и тело плавно отрывается от земли и медленно поднимается вверх. Дальше достаточно приказать ему, в какую сторону двигаться, и оно слушается. Помню, что я был так уверен в своем открытии, что во сне думал: «Вот сейчас проснусь, но не забуду, как это делается. Когда все будут дома или придут гости, поднимусь к потолку и буду летать по комнате. Все будут ужасно удивляться, а я расскажу им, как это просто...» До лагеря добрел к вечеру. Слава Богу, что знал название деревни.