— Да нет же, — раздраженно сказал Гаузнер. — Как надо поступать, я знаю, у меня инструкции. Другой вопрос — успеем ли?

— Успеем, — ответил Кемп и усмехнулся. — Особенно если есть инструкции. Кстати, вы что, тащили их через границу?

— Как и туловище, — в тон ему усмехнулся Гаузнер. — Инструкции здесь, — он мягко прикоснулся указательным пальцем правой руки ко лбу. — Все по пунктам, заучено вплоть до запятых.

Кемп припарковал машину на улице генерала Мола, положил в рот жевательную резинку и сказал:

— Про женщину понял. Про связь, которую надо передать вам, тоже. Про отель и машину тем более. Но я не могу взять в толк, почему мне надо немедленно улетать отсюда в Буэнос-Айрес? Это будет выглядеть бегством.

— Позвоните Киршнеру. У него дополнительные указания. Вы знаете Киршнера?

…Киршнер, один из тех, кто был внедрен Геленом в Испанию на глубинное вживание, пока не имел оперативных заданий, избегал всяческих контаков с немцами и использовался «организацией» в самых крайних случаях. Сейчас был именно такой случай. Сегодня утром из Гамбурга позвонила «тетя Гертруда» (агент Мерка) и, поприветствовав «милого Хайнца», попросила его передать Герберту (Кемпу) — если тот вдруг позвонит ему, — чтобы он «позаботился об уборке дома» после того, как «разъедутся родственники с юга».

Безобидная фраза, которую Киршнер передал Кемпу, когда тот позвонил ему, расшифровывалась следующим образом: «После того как человек, вышедший к вам на связь, выполнит возложенную на него задачу, ликвидируйте его с помощью абсолютно надежных людей, сами после этого передислоцируйтесь в Аргентину, на заранее обусловленную явку».

Кемп медленно, словно бы завороженно положил трубку и не сразу решился выйти к Гаузнеру из подвального помещения, откуда звонил (что за дурацкая манера устанавливать телефоны возле сортиров?!). Он до ужаса явственно видел лицо Гаузнера, когда они сидели в Лиссабоне всего каких-то два года тому назад и говорили о том, что единственной панацеей от тотального исчезновения немцев с карты мира является лишь одно: абсолютное, сердечное, искреннее дружество; хватит нам позволять всякого рода недоумкам, вроде ефрейтора, пользоваться врожденным немецким качеством порядка, безусловным исполнением любого, самого дурацкого приказа вышестоящего.

С неведомым ему ранее ужасом Кемп вдруг понял, что он ни на минуту не усомнился в том, что выполнит приказ «организации» и организует убийство Гаузнера («уборка дома») после того, как тот сделает свою работу. Поскольку Гаузнер приехал сюда, значит, он автоматически перешел в его, Кемпа, подчинение и, следовательно, изложит в подробностях, что ему предстоит сделать; ох, лучше бы мне не знать этого, подумал Кемп; будь все трижды неладно; не жизнь, а какое-то глумление над тем, что есть в человеке божеского… Хотя есть ли? Все выжгло, век жестокий, не на милосердие рассчитан.

— Ну что ж, — сказал он, поднявшись в кафе и медленно опустившись за мраморный столик рядом с Гаузнером. — Все сходится. Рассказывайте дело, я получил необходимые указания, помощь обеспечу.

— Как со временем? — снова поинтересовался Гаузнер. — Поверьте моему чутью, со временем дело обстоит крайне напряженно. Мне надо срочно увидеть ту женщину, которую я вам передал на связь…

— Кристину?

Гаузнер машинально оглянулся, кивнул, устало продолжил:

— Я должен встретиться с нею немедленно. Человек, которого вы мне передадите, обязан увезти ее из города и надежным образом постеречь, пока я не проведу беседу с Роумэном.

— На предмет?

— Его вербовки.

— Это нереально.

— «Организация» считает это трудной задачей, но тем не менее вполне реальной. Это мнение генерала, а он не ошибается. Вы убеждены в точности той информации, которую вам передавали?

— Мне передают довольно много информации, — грустно усмехнулся Кемп. — Какую именно вы имеете в виду?

— Об отношении Роумэна к моему агенту… к Кристине?

— Информация абсолютна, — Кемп хотел было добавить, что слушал запись их разговоров, начиная с самого раннего утра и до того момента, когда ночью они начинали заниматься любовью, но отчего-то не стал этого делать; за несколько минут я уже свыкся с мыслью, по-прежнему с ужасом подумал он, что говорю с покойником, понимая, что перед гибелью Гаузнера может случиться такое, что вынудит его заговорить. Здешние парни на Пуэрта-дель-Соль заставят даже труп шевелить серыми, холодными губами.

Он представил себе этот ужас: желтоватое лицо мертвого человека; прозрачные, словно обтянутые папиросной бумагой, глазные яблоки, заострившийся хрящеватый нос (отчего у всех покойников нос делается хрящеватым, словно все усопшие — евреи; ах, если бы) и оттопыренные, с синевой уши.

— Информация вполне надежна, дорогой Гаузнер…

— Я — Морсен. Пожалуйста, забудьте то имя.

— Хорошо. Что вы намерены делать после вербовочной беседы?

— Либо я ломаю его и он дает согласие на работу по заданиям «организации» и тогда мы снабжаем его такой информацией, которая будет способствовать его карьерному росту и переводу в Вашингтон, либо устраняю его.

— Второе ясно. Какую информацию вы можете ему пообещать?

Гаузнер закурил и, откинувшись на спинку кресла, ответил:

— Я отдаю ему вас.

— Вы с ума сошли.

— Я — нет. Мерк — может быть.

— Вы сошли с ума, — повторил Кемп. — Я же держу все нити!

— В Буэнос-Айресе вы явитесь по известному вам адресу, — монотонно, как-то даже торжествующе продолжал Гаузнер, — и передадите там все связи, пароли, доверенности на счета. Там же вам вручат новые документы; место вашей будущей работы — Парагвай с выходом на северные районы Аргентины. Меня уполномочили вам передать именно это…

— Это все?

Гаузнер достал из кармана маленькую английскую книгу. Кемп успел заметить надпись на корешке — О. Генри:

— Здесь паспорт, деньги и шифры; телефонная связь запрещена категорически, только переписка.

Кемп посмотрел на часы; надо успеть снять мои деньги в «Банк де Мадрид», подумал он, не оставлять же их здесь? Какая все-таки глупость, черт возьми! Где-то что-то с кем-то случилось, а ударяет меня… Впрочем, нет; я улетаю в Аргентину, а Гаузнера укладывают в гроб, не надо мне гневить бога, со мной не так уж плохо…

Между тем Гаузнер продолжал тягуче говорить заученное:

— «Организация» полагает, что в ближайшие часы Роумэн начнет проявлять активность, если уже не начал. «Организация» предполагает, что одним из объектов его активности может стать некий доктор Брунн, он же Штирлиц. Вас просили, перед тем как вы, не заезжая домой, отправитесь на аэродром, обратиться к вашим друзьям за содействием в постановке наблюдения за Брунном, а также Роумэном. Вас также просили локализовать тех знакомых Роумэна в местной секретной службе, с которыми он поддерживает должностные отношения; назвали имя полковника Эронимо; мне поручено передать: уже предприняты шаги, чтобы вам оказал полное содействие полковник Фернандес. Меня также просили передать: задача заключается в том, чтобы не дать доктору Брунну исчезнуть, поскольку «организация» предполагает, что после шагов, предпринятых ею, Роумэн сделает все, чтобы содействовать доктору Брунну в отъезде из Испании. Факт возможного содействия должен быть соответствующим образом зафиксирован…

— Но этого я уже не успею сделать, — заметил Кемп. — Кому передать документы, если кто-то из моих людей сможет содействовать выполнению этого указания?

— Мне, — ответил Гаузнер. — Как только Брунн поедет на вокзал или аэродром, я должен получить сведения о том, кто и как помогал ему в этом. Они должны быть у меня во время разговора с Роумэном.

Они должны быть при тебе, когда тебя убьют, сказал себе Кемп. Бедный Гаузнер. А я еще более бедный, потому что меня сделали христопродавцем. Меня не распинали, не мучили в катакомбах, не угрожал и лишить жизни родных, мне просто передали слова генерала, и я начал заученно действовать, то есть лгать, заказывать кофе, заинтересованно слушать и спокойно смотреть в глаза коллеги, которого убьют люди из группы Берндта — «Пепе».