Подъехав к подножию гор, царевич слез с коня, ослабил подпруги, погнал коня в гору, а сам, уцепившись за хвост, стал взбираться наверх. На вершине горы он привязал коня к ветке ели, посмотрел кругом, видит – на скале стоит олень, боязливо озираясь по сторонам. Решив поймать этого оленя, царевич полез на скалу. Прыгнув вниз с большого камня, он поскользнулся и упал. Ударившись о камень, он размозжил себе правую руку и лишился чувств. Увидев царевича, лежащего без движения, конь встряхнулся, оборвал поводья, подбежал к хозяину и остановился над ним опечаленный, грызя удила. Из глаз его потекли горючие слезы. Но вот царевич очнулся, смотрит – стоит над ним конь его, опечаленный, а у него у самого рука сломана. Вскочил царевич на ноги, выпрямился во весь рост, снял с себя два златотканных пояса, наложил на сломанную руку лубок, перевязал одним поясом, а другим подтянул руку и завязал повязку на шее. Потом он взял коня за повод и спустился с ним вниз. Хотел Камбарджон сесть на коня, но никак не мог подняться в седло. С большими мучениями и трудностями он взобрался на высокий камень и с него еле-еле вскарабкался на коня.

Приехав в город, Камбарджон подъехал к дворцу под окно своей любимой.

Услышала царевна его стоны, и жалко ей стало любимого друга. Взглянула она в его лицо, а оно пожелтело, словно лепестки увядающей розы. Тогда Орзиджон, сняв с головы златотканный платок, бросила его вниз. И тут в душе царевны вдруг снова вспыхнуло чувство к Камбарджону. Она вскочила с кресла, взяла с собой семь служанок, спустилась из комнаты вниз, подошла к воротам и стала сбоку. Увидев своего любимого в таком состоянии, она расстроилась, сердце ее больно сжалось от жалости и горя. Она повела Камбарджона во дворец, к себе в комнату, хотела чем-нибудь помочь, но, увидев, что вылечить его сама не сможет, сказала:

– Вы сейчас идите в такой-то дом. Там живет моя мамка. Придете туда, постучите в дверь, она выйдет и спросит: «Зачем вы меня звали?» Вы ей отвечайте: «У кого нет сына, тому я буду сыном, у кого нет дочери, тому буду дочерью!» Она вас примет и усыновит. У нее вы и будете жить. Через эту старуху мы будем узнавать друг о друге. Говорите ей, а она придет во дворец и мне скажет, а если я скажу, она пойдет домой и вам передаст.

Старуха эта была колдуньей. За один присест она съедала сорок баранов, а когда пила, выпивала сразу сорок бурдюков воды. Когда она ложилась спать и начинала дышать, то от ее дыхания вертелись все мельницы и толчеи-крупорушки.

Камбарджон попрощался с любимой царевной, сел на коня и отправился в путь. Подъехал он к дому старухи и постучал в дверь рукояткой нагайки.

– Кто там стучит в дверь? – крикнула старуха, встала, открыла дверь, смотрит – сидит на коне молодой красивый юноша. Увидев необычайную красоту Камбарджона, старуха упала в обморок.

«Интересно!» – подумал Камбарджон. – «Видно, старуха, увидев меня, перепугалась насмерть и свалилась. А что если она умерла от разрыва сердца и выйдут из дома ее сыновья да накинутся на меня, подумав, что я убил их мать? Что тогда будет? Но если я вернусь назад, тогда все подумают, что я трус. Это будет позор для джигита!»

Тогда Камбарджон слез с коня, подошел поближе, посмотрел, оказывается, старуха жива. Вернулся царевич на улицу и сел на коня. Через час колдунья очнулась, открыла глаза, подняла голову и встала.

Подняла она царевича вместе с конем и внесла во двор. Потом она сняла его с коня, внесла в комнату и положила на постель из восьми одеял, постеленных одно на другое. Развязала она раненую руку Камбарджона, вымыла горячей водой, натерла разными мазями и завязала снова. Быстро приготовила на сливочном масле кушанье и поставила перед ним. Царевич поел, лег спать и вскоре заснул.

Когда Камбарджон проснулся, старуха ему сказала:

– Сынок! Я бабка-повитуха, хожу по домам, принимаю детей у рожениц. Сейчас у шахского полководца жена на сносях, уже начались потуги, а недавно присылали за мной, сказали, чтобы я пришла. Я сейчас пойду к ним, буду принимать новорожденного, а утром вернусь домой. Этот дом заколдованный, смотри, ничего не трогай, лежи здесь. Во двор не выходи! У дверей лежит большая злая собака. Если выйдешь, она разорвет тебя на клочки. Я повешу на дверь полупудовый замок и запру тебя. Утром приду и открою. Если что-нибудь хочешь сказать мне, поговорим об этом завтра.

Оставив царевича в комнате, старуха повесила на дверь полупудовый замок, заперла его, а сама ушла к царевне.

Орзиджон, сгорая от любви к своему другу, вздыхала, охала и, рассыпав по плечам черные кудри, заплетенные в сорок длинных косичек, сидела у себя в светлице, окруженная сорока девушками. «Где же это моя мамушка? Что-то нет о ней ни слуху ни духу! Почему же она опоздала? Жив ли, здоров ли мой милый? Уж не захотелось ли старухе отведать мягонького, полакомиться живностью? Может быть, она уже его живьем съела? Почему ее до сих пор нет?!» – думала царевна и во все глаза смотрела на улицу. Но вот вдали показалась старуха.

Царевна не стала дожидаться, пока мамка подойдет поближе, и окликнула ее:

– Эй, мамушка! Идите скорей! Как вы там устроили моего друга? Не даете ему скучать? Может быть, держите его в голоде и холоде? Или сказали ему что-нибудь неприятное? Где вы его поместили? В чистенькой комнате за занавеской?

Услышав это, старуха прикусила мизинец и остановилась.

– А я не знала, что это твой милый друг! – сказала она.

Ее слова привели царевну в смятение. «Наверное, она его уже съела!» – подумала Орзиджон.

– Если бы я знала, – продолжала между тем старуха, – да разве я не закутала бы его в свою паранджу и не привела бы его пред твои светлые очи? Сказала бы: «На, возьми своего любимого, целуйтесь и милуйтесь с ним, как голубочки!» А утром отвела бы его опять домой!

Услышав эти слова, Орзиджон успокоилась и сказала:

– Зачем вы положили моего друга в комнате, а не во дворе на воздухе? Если бы вы положили моего милого спать во дворе, я озарила бы его своим сияньем!

Вот так всю ночь до белой зари не спала царевна и все говорила о своем любимом друге, все сетовала и печалилась. А старуха успокаивала царевну, говоря:

– Ты, дочка, не бойся! Твой любимый друг никуда не денется, он всегда будет твоим!

Теперь послушайте про царевича. Камбарджон лежал на роскошных мягких одеялах и думал: «Я из-за любви к царевне отправился в путь, подвергаясь опасностям на каждом шагу, готов был в любой момент пожертвовать своей жизнью. А теперь, боясь какой-то собаки, буду лежать здесь безвыходно взаперти? Одинокому кто поможет, кроме бога? Бог-то бог, да и сам не будь плох! Лев никогда не вернется вспять, и джигит ни за что не пойдет на попятную».

С этими мыслями царевич встал, подошел к дверям, приподнял одну створку и снял ее с петель. Высунув голову наружу, он покашлял: «Кхе-кхе! Кха-кха!» Однако нигде не было видно собаки.

Обнажив меч, Камбарджон вышел во двор, посмотрел вокруг и заметил над домами свет.

«Откуда струится этот свет?» – подумал он. – «Уж не проник ли сюда свет от моей любимой?»

В поисках источника света он обошел вокруг двора и попал в густой сад, принадлежавший старухе. Проходя по аллеям прекрасного сада, он срывал на ходу и ел плоды.

Неожиданно он очутился перед высоким забором. Он перелез через него и спустился в сад Орзиджон.

«Неужели это роскошный сад моей любимой?» – подумал Камбарджон. – «Если это ее сад, я сейчас найду дверь, сниму с петель и пройду во дворец. Если царевна спит, я поцелую ее в сахарные уста!»

Подоткнув полы камзола, Камбарджон с мечом на плече пошел вперед, быстро отыскал дверь, снял ее с петель и проник во внутренние покои дворца. Поднявшись по высокой лестнице в сорок ступеней, он вошел в светлицу любимой и остановился. Перед ним на мягком ложе из сорока шелковых одеял, постеленных одно на другое, спала царевна, вся в белом одеянии, излучая мягкий серебристый свет. С правого боку на полу спала старуха-мамка, а с левого лежали в ряд сорок служанок, одна другой краше, словно райские создания.