* * *

Трудно передать, насколько тяжелым становилось положение на севастопольских рубежах. Еще 23 июня Военный совет флота, стараясь не сгущать краски, докладывал в Генеральный штаб, наркому ВМФ и командованию Северо-Кавказского фронта о тех потерях в людях и боевой технике, которые мы имели в те дни. В радиограмме указывалось: «При отсутствии резервов части СОР не в состоянии удерживать прежние рубежи обороны линии фронта 40 километров»{49}.

После этого к нам прибыла стрелковая бригада полковника Ковалева. Но и такие подкрепления теперь не восполняли потерь. Стала необходимой новая нарезка секторов обороны, а также перегруппировка наличных сил. Это позволяло предотвратить назревавшее рассечение врагом нашего фронта, окружение Чапаевской дивизии и других частей на центральном участке. В результате сокращения линии фронта боевые порядки уплотнились. Но противник, расчищая путь своей пехоте сильнейшим артогнем, бомбежками и танковыми атаками, пытался вклиниться в боевые порядки севастопольцев на других направлениях. Он штурмовал наши позиции у Сахарной Головки, рвался в Инкерманскую долину.

По- прежнему основные потери наносила нам авиация. А средств борьбы с нею не прибавлялось. Зенитчикам отпускалось значительно меньше боеприпасов, чем две недели назад, меньше стало и самих зенитных батарей. Нередко массированные удары с воздуха нацеливались специально на них, и прикрывавший Севастополь 61-й (затем 1-й гвардейский) зенитно-артиллерийский полк полковника В. П. Горского и батальонного комиссара С. Л. Шиарберга нес никак не меньше потерь, чем пехота на самых трудных участках переднего края.

Потом стало известно из документов немецкого командования, что гитлеровская ставка требовала от Манштейна скорее высвободить приданный ему авиационный корпус Рихтгофена, предназначавшийся обеспечивать наступление на Украине. А Манштейн доказывал, что не может - даже в конце июня, на исходе третьей недели штурма Севастополя [311] - обойтись без поддержки сотнями бомбардировщиков. И наступление на Украине откладывалось. Стойкость севастопольцев срывала вражеские планы на летнюю кампанию.

День 27 июня прошел в упорной борьбе за высоту Сахарная Головка, поднимавшуюся над долиной Черной речки примерно в семи километрах от восточной окраины Севастополя. Огонь, обрушенный противником на оборонявшиеся здесь части, был даже по севастопольским меркам просто бешеным. В первой половине дня два полка чапаевцев и 8-я бригада морской пехоты отбили все атаки. Но численный и огневой перевес врага был слишком велик, и к вечеру он овладел высотой, что означало непосредственную угрозу Инкерману.

В тот день интенсивнее, чем когда-либо раньше, обстреливался берег Южной бухты в районе флагманского командного пункта. ФКП стал слишком близок к переднему краю. Через Северную бухту немцы могли бить по подходам к нашей штольне артиллерией любых калибров. Подъехать к командному пункту на машине сделалось невозможным. Относительно безопасным оставался лишь спуск со стороны улицы Ленина, через двор дома, где помещалась раньше редакция «Красного черноморца». Саперы пробили на склоне горы траншею в полный рост, и спускаться или подниматься по ней приходилось - из-за крутизны, - держась за канат, протянутый наподобие корабельного леера. Товарищи, приходившие на ФКП, сетовали, что добираться сюда стало сложнее, чем на иной полковой НП.

Вот так, по крутой траншее, рядом с которой рвались снаряды, пришли генералы И. Е. Петров и П. А. Моргунов, дивизионный комиссар И. Ф. Чухнов, генерал-майор авиации В. В. Ермаченков, контр-адмирал В. Г. Фадеев на заседание Военного совета в ночь на 28 июня. Как обычно, были заслушаны краткие доклады о событиях дня и обсуждена обстановка. Все говорили о нехватке боеприпасов - доставка их составляла в среднем около ста тонн в сутки, а требовалось раз в пять больше. Все отмечали также, что люди по-прежнему держатся геройски, дерутся самоотверженно. (Обидно и горько, что мы не успевали тогда должным образом фиксировать, надлежаще документировать все подвиги, которыми мог бы гордиться наш народ.)

На заседании было решено еще раз проверить сокращенные, казалось, уже до предела хозяйственные службы и взять оттуда всех, кого можно, на передовые позиции. Обсудили также, как ускорить доставку на батареи снарядов, поступающих по воздуху и на подлодках, - имел значение [312] каждый выигранный час. Мы с членом Военного совета Приморской армии И. Ф. Чухновым условились, что группа флотских и армейских политработников немедленно отправится в подразделения третьего сектора, в район Инкермана, где и ночью продолжались тяжелые бои, - надо было ободрить, морально поддержать людей на наиболее трудных в тот момент участках переднего края.

28 июня разгорелись бои за станцию Инкерман. В Троицком туннеле - обычном своем укрытии - был завален при разрывах тяжелых авиабомб бронепоезд «Железняков». Его команда, сняв с поезда пулеметы и минометы, выбралась из туннеля и влилась в части, оборонявшие Корабельную сторону.

А следующей ночью, под утро, гитлеровцы начали форсировать Северную бухту. Наша артиллерия уничтожила часть катеров до подхода к берегу, но сорвать переправу не удавалось. Враг прикрывал ее сильнейшим артиллерийско-минометным огнем и ударами с воздуха. Дым и пыль, поднятые разрывами бомб и снарядов, и дымзавеса, относимая ветром к южному берегу, помогли немцам за него зацепиться. Бой перенесся в Троицкую и Георгиевскую балки, а затем и дальше, на окраины города. На Корабельной стороне вышли на поддержку оборонявшихся здесь войск рабочие боевые дружины.

Настало время выводить из строя СевГРЭС-1 - главную электростанцию города, взрывать оборудование спецкомбицата № 1, и командование СОР дало на это санкцию городскому комитету обороны. Мы не проявили поспешности, уничтожая то, что берегли как зеницу ока. А со взрывом турбины СевГРЭС, которая за сутки до того перестала давать ток, даже чуть не опоздали: перед тем как сделали свое дело подрывники, потребовалось истребить фашистских автоматчиков, уже проникших в здание станции.

Через несколько часов после форсирования Северной бухты фашистские танки и пехота, продвигавшиеся с противоположного направления, с юго-востока, прорвались на Сапун-гору. 29 июня на позиции войск и город было сброшено около 10 тысяч авиабомб. Бои на всем фронте от Северной бухты до высот Карагач не стихли с наступлением темноты. Но наши орудия и минометы постепенно умолкали - кончался отпущенный на день боезапас.

Уже не было никакой гарантии от прорыва гитлеровцев в Южную бухту и на ее берега, где они могли попытаться окружить и захватить наш ФКП. На 35-й береговой батарее - в районе Казачьей бухты и мыса Херсонес - был [313] оборудован запасный командный пункт с необходимыми средствами связи, куда мы не собирались переходить без крайней необходимости. Однако теперь промедление с этим могло привести к потере управления остававшимися у нас силами.

Во второй половине дня, после того как мы с командующим обсудили положение, резко ухудшившееся за последние часы, я предложил к ночи перейти на запасный командный пункт. Ф. С. Октябрьский, который нес персональную ответственность за Севастополь перед Верховным Главнокомандованием и очень тяжело переживал трагическое развитие событий, не мог, конечно, не сознавать, к чему оно ведет. И все же он спросил:

- Ты считаешь, что дело идет к развязке?

- Получается так, Филипп Сергеевич, и мы уже не можем этого изменить, - ответил я.

Октябрьский сел и обхватил руками опущенную голову. Бывают обстоятельства, когда становится вдвойне тяжелее оттого, что о неизбежности чего-то, казалось бы, уже осознанной, впервые заговорят вслух.

Против перехода на запасный КП Филипп Сергеевич не возражал. Мы составили телеграмму в Москву, где излагалось это наше решение. На старом ФКП временно оставлялась небольшая группа работников штаба во главе с капитаном 1 ранга А. Г. Васильевым.