«Ташкент» дошел до Камышевой бухты, разгрузился, принял на борт превышавшее все нормы количество пассажиров - около 2300 раненых, женщин, детей - и до рассвета ушел обратно. Но на пути в Новороссийск его ждали самые тяжелые испытания из всех выпадавших этому кораблю.

Едва рассвело, Ерошенко радировал, что лидер обнаружен воздушным разведчиком. А в шестом часу ко мне буквально ворвался крайне возбужденный капитан 3 ранга А. И. Ильичев, ведавший планированием морских перевозок, эвакуацией раненых и жителей города. Я едва узнал этого обычно сдержанного офицера.

- Васю, Васю бомбят, мерзавцы! Они хотят утопить тысячи людей и моего друга Васю! - закричал он прямо с порога.

Мне было известно, что Ильичев дружит с командиром «Ташкента». И что именно он убедил в ту ночь Василия Николаевича Ерошенко принять на борт лидера, хотя это представлялось почти невозможным, всех раненых и эвакуируемых женщин с детьми, доставленных в Камышевую бухту в расчете на прибытие двух кораблей. Обостренное чувство ответственности за судьбу этих людей, душевная боль за оказавшегося в смертельной опасности старого друга[307] вызвали у переутомленного человека нервный срыв. Он был почти не в состоянии связно изложить полученное сообщение.

Через несколько часов, когда представилась такая возможность, Ильичева отпустили отдохнуть. Раздобыв противотанковое ружье, он устроился в какой-то щели и стал стрелять по низко пролетавшим над городом самолетам. Вечером, уже успокоившись, Ильичев уверял, что один самолет он подбил.

А «Ташкент» более трех часов отбивался от атак бомбардировщиков. Отбомбившиеся самолеты улетали на близко расположенные аэродромы и возвращались с новым запасом бомб. Потом казалось почти чудом, что они, сбросив свыше 360 крупных и средних бомб, не добились ни одного прямого попадания в корабль, - так велики были судоводительское искусство и самообладание командира, уклонявшегося от бомб точнейшим маневрированием.

Но лидер получал повреждения от близких разрывов в воде. Был затоплен ряд внутренних помещений, вышел из строя один из котлов, потом - рулевое управление, одна турбина. Корабль терял скорость и все глубже оседал в воду - фактически медленно тонул. А палуба была забита пассажирами, не поместившимися в кубриках, и непроизвольное движение этой массы людей при падении у борта очередной бомбы могло вызвать критический крен. Словом, от командира и экипажа требовалось невероятное напряжение духовных и физических сил. Могу подтвердить, что Василий Николаевич Ерошенко, живший после войны в Ленинграде, до конца своих дней переживал страшные часы, когда висело на волоске существование корабля с тысячами вверенных командиру жизней.

«Ташкент» дотянул до кавказского берега. Для прикрытия его вылетели навстречу - как только он вошел в досягаемую для них зону - наши истребители. Еще в море, на подходах к Новороссийску, с него приняли большую часть пассажиров корабли, посланные на помощь. Весь личный состав лидера был удостоен боевых наград. А Ерошенко сошел на причал капитаном 2 ранга. За боем «Ташкента» следили по донесениям с флота и в Москве, и нарком ВМФ, отдавая должное доблести и мастерству командира, присвоил ему - приказом, переданным на корабль по радио, - новое воинское звание.

В этом походе «Ташкента» в Севастополь и обратно участвовал известный писатель Евгений Петров. Во время короткой стоянки в Камышевой бухте он стремился попасть [308] к нам на ФКП, но я передал через Ильичева, что не разрешаю этого - риск был слишком велик.

Евгений Петров погиб в авиационной катастрофе, возвращаясь в Москву. В последнем своем произведении - неоконченном очерке «Прорыв блокады» - он писал:

«Лидер «Ташкент» совершил операцию, которая войдет в учебники военно-морского дела как образец дерзкого прорыва блокады. И не только в учебники войдет эта операция. Она навеки войдет в народную память о славных защитниках Севастополя как один из удивительных примеров воинской доблести, величия и красоты человеческого духа…»

Доблесть ташкентцев, их беспредельная самоотверженность, отменная стойкость явились как бы высшим итогом большой, целеустремленной политико-воспитательной работы, которая повседневно велась в экипаже корабля. Командир лидера В. Н. Ерошенко и военком батальонный комиссар Г. А. Коновалов умели действовать слаженно, понимая друг друга с полуслова, и оба были очень близки к личному составу. Экипаж сплачивала сильная, активная партийная организация, возглавляемая политруком В. И. Смирновым.

Своего боевого парторга Ерошенко часто вспоминал и при наших ленинградских встречах, много лет спустя. Хочется привести здесь теплые слова, которые он посвятил ему в своих мемуарах:

«Открытая душа, всегда спокойно-приветливый, скромница, не любитель выдвигаться на первый план. Но все, за что взялся, доведет до конца. Надежный человек - лучше о нем, пожалуй, не скажешь. В любом деле можно на него положиться. И нет на корабле моряка, который бы его не уважал.

Смирнова можно целыми днями не видеть - он и в море, и в базе редко выглядывает на верхнюю палубу, постоянно находя себе дело в «низах»… Но и не видя его, все время чувствуешь его неустанную работу с людьми»{48}.

* * *

Во второй половине июня для доставки в Севастополь снарядов, мин, патронов, медикаментов, консервов, а затем и авиационного бензина использовались все находившиеся в строю подводные лодки. Ими было перевезено с Кавказа около четырех тысяч тонн различных грузов и вывезено из [309]Севастополя более 1300 человек. Это немного, если сравнивать с тем, что перевозили транспортные суда и надводные боевые корабли. Но настало время, когда они больше уже не могли прорывать вражескую морскую блокаду. И эта задача теперь решалась подводниками.

Особенно опасно было перевозить на подлодках бензин - их цистерны для этого не приспособлены. Тяжелый случай произошел на подводной лодке «М-32» капитан-лейтенанта Н. А. Колтыпина. Выгрузив доставленные снаряды и откачав бензин, но не закончив до рассвета всех работ, она должна была погрузиться и пролежать до наступления темноты на дне бухты. В трюмах лодки скопилось некоторое количество бензина, который начал испаряться и постепенно так насытил парами воздух в отсеках, что люди стали терять сознание. К середине дня его сохраняли двое - командир и главстаршина Н. К. Пустовойтенко. Потом и командир впал в забытье. Судьба лодки, жизнь всех членов экипажа стали зависеть от одного человека. И у старшины Пустовойтенко хватило сил продержаться до того часа, когда наступление темноты позволяло всплыть, что он и обеспечил. После того как был открыт люк, свежий воздух вернул морякам сознание. За спасение корабля и всего экипажа Николай Пустовойтенко был награжден орденом Красного Знамени.

В третьей декаде июня в снабжение Севастополя включилась «авиагруппа особого назначения» - 20 самолетов Ли-2, выделенных Ставкой и прилетевших в Краснодар из Москвы (флот и фронт таких транспортных машин не имели). Группой командовал майор В. М. Коротков.

Садились эти самолеты на Херсонесском аэродроме, обстреливаемом вражеской артиллерией. В первую ночь действий группы прилетело пять машин. Потом доходило до пятнадцати посадок за ночь, и в такие ночи мы получали по воздуху 25-28 тонн боеприпасов и пищевых концентратов, а обратными рейсами самолеты увозили до 330 раненых и других эвакуируемых.

Концентраты делились между войсками и городом. Еще раньше, в связи с тем, что городские склады опустели, Военный совет решил поставить всех севастопольцев на флотское довольствие. Боеприпасы немедленно, в ту же ночь, поступали в войска. Масштабы воздушных перевозок были, конечно, не такими, чтобы значительно повлиять на ход боевых действий, но мужество и мастерство летчиков особой авиагруппы вызывали восхищение. Под жестоким артогнем [310] они приземлялись на маленькой площадке, изрытой воронками, обходясь, как правило, без поломок, и так же искусно взлетали. Это были пилоты высокого класса.