Я думаю, что это была наша попытка вернуть безумные героиновые восьмидесятые. Ты слушаешь рок-н-ролл, затем начинаешь сам его играть, одеваешься в чёрную кожу и рваную джинсу, но тебе всё ещё чего-то не хватает. И тут ты вспоминаешь, что все твои кумиры употребляли героин. Сначала ты гонишь эту мысль подальше, но потом плюёшь на всё и думаешь: «Похуй, живёшь только раз!». В этом-то и проблема, жизнь одна и никто не подарит тебе новую, взамен бездарно просраной.

Что же получается? Нас портит музыка или это мы портим её своими наркотиками. Все рокеры чёртовы наркоманы и алкоголики. А те, кто трезвеник типа Ди Снейдера, просто исключения, которые подтверждают правила. Но в нашем случае могу сказать, что, наверное, мы так и иначе употребляли бы наркотики, если бы даже никогда не были рок-музыкантами. Просто на нас на всех печать дьявола. Мы прокляты и надо с этим смириться.

Чувствовал ли я себя виноватым перед Максом на тот момент? Конечно же нет. Я был слишком циничен, как и всякий джанки. Мне нужен был друг по интересам и я его обрёл. Я не думал, что он зайдёт в своей зависимости куда дальше, чем я.

Глава 3

Какие-то неведомые силы сжалились над нами, и нашу группу стали приглашать на более крупные мероприятия. Наверное, божественный свет от «Wormdace» коснулся и нас. Рок-н-ролл снова стал кому-то нужен. Это была новая музыка, содержащая в себе явные отсылки к старому доброму року, но несущая веянье нового мира. Я подумал о том, как можно занырнуть в пучину этой новейшей волны. Всё походило на волшебный сон. Я вылез из своего внутреннего подвала и снова стал работать над материалом. До этого я ходил на репетиции и был там просто тенью, сливался со стенами и пел хуже, чем фонограмма.

Когда мы выступали на большом опен-эйре, я понял, ради чего стоит жить. Ты видишь это море людей и лес рук. При попытке разглядеть лица зрение расфокусируется. Это непередаваемое чувство, когда на тебя смотрит столько народу. Может быть, они и не рады тебя видеть, но вынуждены смотреть. Их глаза словно протыкали меня насквозь. Тогда я понимал, что хочу жить только ради таких моментов. Мне не нужно будет саморазрушение и смерть, если я буду чувствовать любовь публики. Я хочу доводить её до экстаза. Я верю, что могу это. Я хотел стать их наркотиком, несбыточной мечтой, проводником в маленький ад, любовным кошмаром. Я хотел быть богом. Я и так был бессмертен и полон сил.

За кулисами я увидел Шона Фокса из «Wormdace», мне всегда казалось, что его фамилия — это псевдоним, потому что настолько рыжему чуваку просто невозможно найти другую кличку. Мой оптимизм улетучился. Передо мной был тот, кто лучше меня. Он был настолько лучше, что я даже не мог ему завидовать. Я впервые был готов боготворить живого человека. Я хотел поговорить о его музыке. Потом мне показалось, что я не смогу выжать из себя ни слова. Я в момент забыл весь английский язык, да и вообще людскую речь. Я просто стоял и тупо улыбался. Я помахал ему рукой, он помахал в ответ. Я был счастлив. Герман назвал меня идиотом.

Через неделю случилось ещё более странное событие. Мне позвонил офигевший Сэм и поведал, что «Wormdace» хотят нас к себе на разогрев. Команда, что должна была выступать вместо нас, не понравилась Фоксу, а он был очень принципиален в выборе разогрева. Ему понравилась моя музыка, чёрт. Они сами нас нашли. Герман не разделял моего энтузиазма. Он говорил, что фаны Фокса закидают нас говном, что так бывает всегда, когда выступаешь перед звёздами. Мне было наплевать, мне хотелось с ними на одну сцену.

Я поднажал на репетиции. Мы постоянно ругались с Германом, потому что ему казалось, что я пытаюсь придать нашей музыке более модное и попсовое звучание, чтобы понравиться всем. Но меня, правда, не устраивало всё на свете. Я пытался взять управление в свои руки, пусть лидером группы официально считался Герман. Тут началось наше противостояние. Раньше я просто не мог командовать, здесь я понял, что всё зависит от меня. Я готов был спорить и драться за свои взгляды на музыку. Я был зол и неистов. Как мне показалось, наше выступление было лучшим в истории группы. Я был счастлив в своём вечном кайфе. Герман спросил меня в тот вечер, почему мой голос звучал так чарующе. Он никогда не слышал, чтобы я так пел. Это был голос из параллельного мира. Когда он посмотрел в мои глаза на концерте, то сразу всё понял. Он не ругался, он сказал:

— Знаешь, таким как ты это простительно.

В гримёрку завалились группис. Первые настоящие группис, которых мне довелось видеть. Я сделал вид, что мне не всё равно, и что они мне нравятся. Предварительно я снова занюхнул и уже слабо соображал. Мне снова казалось, что я вижу то, чего нет. Я посмотрел в глаза одной симпатичной шатенке. Ей в лучшем случае было восемнадцать. Мне вдруг показалось, что у неё есть мозги в отличие от всех тупых куриц, что тёрлись об нас. Что ещё можно ожидать от девушек, которые посвятили свою жизнь тусовкам и сексу с музыкантами? Я не позволил ей сделать мне минет. Моя рука коснулась её щеки.

— Ты ведь не такая, как они, — сказал я, с трудом узнавая свой голос. — Неужели тебе нравится сосать члены по гримёркам? Купи себе гитару. Займись делом. Тогда все известные парни сами будут бегать за тобой.

Она расплакалась и спросила:

— Неужели я так некрасива?

Я ответил, что она прекрасна, и что я могу трахать только тупых куриц, а она особенная. Она ушла в слезах, я провожал её до выхода, постоянно повторяя, что она не такая, как остальные. Даже тогда я снова осознавал, что несу бред. Наверное, уже тогда я предвидел, что мы встретимся снова несколько лет спустя. Парни смотрели на меня как на идиота. В тот вечер я так никого и не трахнул, мне было лень. Моё настроение оставалось романтическим независимо от обстоятельств.

Далее к нам завалился сам Шон, он был совершенно не в адеквате. Мне было не до бурных восторгов, я стал ужасно самодовольным, и в этот раз я не тёк, как сучка. Вблизи он казался мне обычным человеком, при этом совершенно нормальным парнем. Мне нравился его дурацкий акцент, от которого у лондонцев вставали волосы на жопе. Он пригласил нас на автер-пати. Я не мог отказаться. Мы загрузились в его лимузин, который просто ломился от бухла и наркоты. Впервые в жизни я попал на действительно крутую вечеринку. Всё то, что творилось со мной раньше в Москве, было просто детским утренником. Нас ожидали самые горячие тёлки Британии, реки шампанского и горы кокаина. Я впервые попробовал этот чудесный белый порошок. Он был для меня слишком дорогим, и совершенно не пользовался спросом на улице. В первый раз он не произвёл на меня сильного впечатления, потому что отпустило уже спустя полчаса. Благодаря коксу можно продолжать праздновать гораздо дольше. Нас хватило на двое суток. Герман пытался утащить меня домой ещё раньше, пока не ушёл в небытие, вырубившись на сиськах стриптизёрши. Ко мне подваливала какая-то звёздная тёлка. Я видел её лицо на афишах. В «реале» она не блистала красотой: мне показалось, что у неё дряблые сиськи, которые слишком сильно свешиваются из декольте. Она звала меня выпить, но я уже не стоял на ногах.

Я не знаю как, но мы с Германом проснулись в роскошной квартире Шона Фокса, развалившись на его огроменной кровати. Нет, это была не оргия, скорее всего мы просто упали куда попало.

Всё утро он говорил, какие мы клеевые, и что нам надо обязательно сгонять вместе в тур и записать совместную песню, потому что только русские могут посоревноваться с ним в алкоголизме. Я не воспринимал его слова всерьёз, считая их пьяным бредом. С утра этот чувак похмелялся водкой, когда даже я уже не мог смотреть на алкоголь: желудок ныл. Я снова подумал, что надо уходить в завязку. У меня впереди ещё столько классных вечеринок, а тут грёбаная язва. Это ужасно, но, что бы я не говорил ранее, я любил быть пьяным в дерьмо, в хлам, в задницу просто. Потому что только мой алкоголизм оправдывал мои поступки.