Я — белый шаман виски, я один из лоа. Я приглашаю вас в свой мир. Я летаю за своими демонами. Мы танцуем и совокупляемся в пламени.

Герман сходил с ума. Мне было жалко его порой за то, что он меня терпит. И я бы умер, если б его не было рядом. Возможно, это были мои ответные чувства паразита, но он для меня много значит до сих пор. Побыв без него около двух месяцев, я, правда, осознал всю важность этого человека в моей жизни. Без него я начинал умирать физически. Возможно, я был тем самым вампиром, который выбрал себе жертву на всю жизнь и теперь не хочет отпускать. Я не умел любить, я умел испытывать чувства, но не мог никак их выражать. От того творил много глупостей. Что я ещё мог сделать, если меня никогда не любили?

Я страдал в запертой клетке моих эмоций, хотя снаружи казался очень экспрессивным. У меня был новый переходный возраст. Я делал много странных и совсем идиотских вещей: я мог сидеть спокойно в комнате, курить, потом вдруг выбросить стул в окно и пойти спать. Или, к примеру, поджечь урну, наполнить ванну желе, нарядиться в бабское платье из секонд-хенда. Это приводило ребят в бешенство порой, а иногда они смеялись, и я не понимал, что же тут смешного. Возможно, я просто привлекал к себе внимание. Мне пришлось отчасти присмиреть, когда мне сказали, что поймав на правонарушении, меня могут депортировать в Россию. Так что пришлось завязать с магазинными кражами и безбилетным проездом на метро. Жаба душит. Два фунта — это же больше ста рублей!

Порой я совершенно не мог выносить одиночество, в остальное время я пребывал только внутри моей головы. Я шатался по району и знакомился со всеми сомнительными людьми, которые могли бы мне помочь. Я ошивался возле барыг, хотя очень редко что-то покупал. Мне нравилось смотреть на наркоманов. Даже будучи одной ногой в могиле, они пытались затащить меня в свой мир. Это что-то вроде подсознательного страха умирать одному. Мне нравились их пустые глаза. Целая улица ходячих мертвецов, что сидят, прислонившись к стенам, или просто лежат в лужах. Грязь, кровь, дерьмо. Но они были где-то там, за гранью этого смертельного кайфа. Когда рай внутри тебя, уже всё равно, что рядом ад. Их уже не тяготило бренное бытие, мораль и здравый смысл. Я почему-то понимал их тогда, хотя и пальцем не прикасался к героину, но не хотел быть таким. Я хотел сидеть на белом диване с серебристой ложечкой, чистейшим порошком и чёрными свечами. Мне нравилось следовать ритуалам.

Прямо тут наркоманы торговали собой. Особым успехом пользовались подростки. Один раз с ними равнялся по цене целой дозе. Остальным же оставалось работать полдня, а то и больше. Я в здравом уме не понимал, у кого может стоять на эти синюшные скелеты. Из клиентуры там я наблюдал только арабов и чёрных, совсем изредка попадались белые извращенцы.

Там я познакомился с Джесси. Она сидела на игле уже несколько лет и торговала собой на улицах. Она мне нравилась — всклокоченная блондинка с тёмными провалами глаз и выступающими скулами. По разумным причинам я не стал с ней спать. Я был наслышан о буйствах Венеры среди местных проституток. Она была единственным существом здесь, к которому я испытывал жалость. Джесси рассказывала, как красиво всё начиналось. Она любила дискотеки и экстази, красивую яркую жизнь в прекрасном мире, где много любви. Она была королевой ночи. Эта история казалась банальной: сначала трава, потом таблетки, амфетамин и вот уже героин принял её в свои объятья. Её предал парень, тот, что подсадил на иглу, он был обычным барыгой, который просто время от времени её трахал. А она думала, что у них чувства. Джесси никогда не хотела завязать, даже сейчас, когда ей оставалось недолго.

— Что ты находишь там? — спросил я.

— Это истинный кайф; лучше, чем оргазм, — ответила она.

— Прямо как смерть?

— Откуда ты знаешь?

— Я уже как-то раз умирал.

Я не очень понимал, как люди способны перейти с травы на героин. Я уже около семи лет употреблял наркотики, меня пока что не тянуло во все тяжкие. Мне нормально было дружить с метамфетамином. Были попытки колоть его в вену, но помешал мой патологический страх игл. Плюс ко всему, я не мог позволить себе ходить с таким палевом, как следы от уколов. Так что мне оставалось курить, нюхать и разбавлять в своём вечернем чае. В придачу, я был алкоголиком. Но подсознательно знал, что это не может продолжаться вечно.

Когда я узнал о смерти Джесси, то вздохнул с облегчением и посвятил ей песню. Мне кажется, что такое люди, как я, способны получать вдохновение от смерти. Говорят, музыканты самый циничный народ.

Однажды я зашёл в комнату к Джеку одолжить у него магнитофон. Мне нравилось слушать старые кассеты, которые за копейки можно было купить на барахолке, но речь не об этом. Он открыл мне дверь, потирая заспанные глаза. Мы разговорились, стоя в дверях, тогда я увидел на полу закопченную ложку. Разразился скандал. Мы кричали друг на друга, и дело чуть не дошло до мордобоя. Я говорил, что это ставит под угрозу всю группу, что мне не нужен мёртвый барабанщик. Он был необычайно убедителен и изворотлив. Он был гораздо умнее моих друзей с улицы. Он сказал мне напоследок:

— Как ты можешь осуждать меня, если ни разу не пробовал?

Со всей моей любовью к героиновым темам, это было бы глупо. Я не мог говорить, что когда-нибудь обязательно попробую, только если у меня будет много денег, чтобы потом не торговать задницей в трущобах. Тогда я задумался о том, что этого может просто не быть, а живу я только раз, и раз уж я последователь философии декаданса, то я просто обязан вмазаться по самые щи.

Кто-то говорил, что если нюхать, то меньше привыкание. Я начал свой роман с героином издалека. Меня тут же вырубило прямо на полу в комнате Джека. Я не думал о последствиях, я уже вообще ни о чём не думал. Я как бы знал, что я сейчас там лежу где-то внизу, но в то же время пребывал вне своего тела. Оно было мне не нужно на волнах бешеного кайфа. Всё как в тот миг, когда я умер, только теперь всё растянулось надолго. Я снова ощущал себя частью бога, хотя на самом деле ничего не мог чувствовать. Я очнулся, и всё было прекрасным.

Мы пошли гулять. В туманном Альбионе настал солнечный день. Я комментировал все свои мысли и ощущения. Джек понимающе кивал. Мы стали каким-то магнитом для тёлок. Они смотрели на нас, но не как на двух психопатов, а с какой-то особой нежностью. Стемнело. Я утопал в огнях Сохо. Больше всего под кайфом люблю смотреть на огни. Я больной фанат неоновых вывесок. Реки энергии мира текли сквозь меня. Время и пространство потеряли смысл. Я находился сам внутри себя, но мне впервые было комфортно. Я нашёл гармонию с собой. Мне впервые не хотелось убить себя. Этот день оказался самым счастливым в моей дурацкой жизни, прямо как когда я встретил Германа. Самое странное, что за весь день я о нём ни разу не вспомнил. Мне казалось, что он не поймёт моего кайфа. Он вечно хмур и загружен. Он так стар, что разучился радоваться. Но когда-нибудь я покажу ему, что такое героин, и всё будет как раньше.

У меня не было отходняков и прочих побочек. Просто плавно отпустило. Тогда я решил, что лучше мне будет держаться от героина на расстоянии, заодно подальше Джека. Некоторые наркоманы говорили мне, что все их приходы были лишь попыткой вернуть тот самый первый раз, что ярче него уже точно не будет.

Я решил приостановить свой пыл, снова покуривая мет. Всё казалось не тем и не таким. Алкоголь стал для меня чем-то низменным и банальным. Что толку быть алкоголиком, если это легально и действует на людей отупляюще. Я любил ситуацию контроля над своим телом и разумом. От алкоголя я просто вырубался и падал под стол, предварительно натворив множество гадких вещей и наговорив глупостей. Это просто очередной способ возненавидеть себя на утро. Марихуана переставала удовлетворять мои потребности. Если курить её дни и ночи напролёт, то точно так же можно отупеть. Когда я валялся на кровати и слушал Кортни Лав, я понял, что это край, и пора завязывать. Тем более, что я признавал марихуану только в сочетании с алкоголем, потому что иначе приход казался мне неполноценным. Так или иначе, я тратил почти все свои деньги на наркотики.