За мелкие провинности девиц наказывал розгами сам Великий понтифик, опекавший их коллегию. Нарушение же обета девственности неумолимо каралось смертью. Мрачная процедура этой казни была детально разработана. Вот как описывает ее Плутарх:

«...потерявшую девство зарывают живьем в землю подле так называемых Коллинских ворот. Там, в пределах города, есть холм... В склоне холма устраивают подземное помещение небольших размеров с входом сверху. В нем ставят ложе с постелью, горящий светильник и скудный запас необходимых для поддержания жизни продуктов — хлеб, воду в кувшине, молоко, масло: римляне как бы желают снять с себя обвинение в том, что уморили голодом причастницу величайших таинств. Осужденную сажают на носилки, снаружи так тщательно закрытые и забранные ременными переплетами, что даже голос ее невозможно услышать, и несут через форум. Все молча расступаются и следуют за носилками — не произнося ни звука, в глубочайшем унынии. Нет зрелища ужаснее, нет дня, который был бы для Рима мрачнее этого. Наконец носилки у цели. Служители распускают ремни, а глава жрецов, тайно сотворив какие-то молитвы и простерши перед страшным деянием руки к богам, выводит закутанную с головой женщину и ставит ее на лестницу, ведущую в подземный покой, а сам вместе с остальными жрецами обращается вспять. Когда осужденная сойдет вниз, лестницу убирают, и вход заваливают, засыпая яму землею до тех пор, пока поверхность холма окончательно не выровняется». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Нума, X)

Вопрошатели о будущем — «авгуры» — были скорее официальными экспертами, толковавшими знамения, чем жрецами. Главным знамением считалось направление полета вещих птиц. Как упоминалось в связи с легендой об основании Рима, появление птиц справа было знамением благоприятным, слева — плохим. Как правило, авгуры запрашивали богов не сами, но ассистировали при совершении этих запросов (ауспиций) царям, полководцам или магистратам. Другим верным способом выяснения одобрения или неудовольствия богов считалось наблюдение за аппетитом священных кур, коих для этой цели приходилось возить с собой в походы.

Гадание по виду внутренностей, особенно печени, жертвенного животного считалось свидетельством менее категорическим. В случае неудачи его разрешалось повторить. Суждение об успехе или неуспехе намеченного мероприятия в этом случае выносили «гаруспики», как правило, выходцы из Этрурии, откуда и было заимствовано это гадание.

Наконец, в случае особо тревожных знамений: удары молнии, рождение уродцев, разного рода чудеса — указания для умиротворения гнева богов жрецы-толкователи отыскивали в таинственных пророческих книгах, приобретенных, согласно легенде, у волшебницы Сивиллы из города Кумы.

Храмы богов в Риме были невелики по размерам, прямоугольной формы и окружены колоннадой. Они не предназначались для посещения верующими, а служили лишь символическими обиталищами божества. В древние времена они, вероятно, пустовали, позже в них стали помещать (на греческий манер) статую бога. Кстати, само слово храм (темплум) вначале означало прямоугольное «поле для наблюдения» за полетом птиц, которое авгур своим жезлом очерчивал в небе.

Молились и приносили жертвы перед храмом, у жертвенного алтаря. Молящийся покрывал голову, обращался к востоку, касался рукой алтаря и громко, во избежание ошибки, повторял за жрецом установленные формулы молитвы. Если молился весь народ, он вторил словам жреца хором. Окончив молитву, простирались ниц или же посылали богу... воздушный поцелуй, почему-то обязательно левой рукой. Если молящий бога о победе в сражении, об успехе иного дела или исцелении от болезней давал обет при благоприятном исходе построить храм, устроить игры для народа или пожертвовать что-либо богу, иногда очень скромное, например, первые плоды урожая, то он подробно оговаривал свое обещание и срок его выполнения.

В особо серьезных случаях — перед выступлением в поход или в честь победы, а также по большим праздникам — в жертву приносили домашних животных (быка, овцу или свинью). Приносящий жертву совершал омовение и одевался во все белое. Отобранное для жертвы животное (без единого пятна или изъяна) украшали лентами, рога золотили. На голову жертвы клали специальный пирог, испеченный весталками, опрыскивали вином. Руководил обрядом жрец. После свершения ритуальной молитвы и изложения сути дела, по знаку жреца специальный служитель забивал животное одним ударом топора или ножа. Все присутствовавшие при этом закрывали голову краем тоги. Тушу разрубали, и гаруспики обследовали печень. Если все в порядке, то внутренности жертвы сжигали на алтаре, а мясо делили поровну между участниками церемонии. Тут же жарили и ели. Если же во внутренностях жертвы обнаруживался дефект, это означало, что богам она неугодна и следует отказаться от задуманного или повторить жертву.

В те времена, когда плебеи еще не обзавелись домашним культом и не приобщились к культам общественным, их главным религиозным действом был сельский праздник в честь Цереры. Впрочем, этот праздник сохранял свою популярность и во всю последующую историю Рима.

О праздничных играх, первые из которых учредил еще Тарквиний Древний, удобнее будет рассказать позже, при описании нравов Республики и Империи, когда их разнообразие увеличилось, а число сильно умножилось.

Этот вынужденно беглый и, быть может, не всегда достаточно уважительный обзор основных черт ранней римской религии я бы хотел закончить несколькими общими и более серьезными замечаниями о ее специфике.

Никаких этических норм поведения эта религия не содержала. Римляне ощущали себя окруженными могущественными, таинственными и безликими силами, готовыми в любой момент вмешаться в их жизнь. Это порождало священный страх и постоянную заботу о том, чтобы жить с ними в мире. Называя их божествами, они не столько пытались постигнуть природу этих сил, сколько очертить для себя круг проблем, в которых они хотели бы не совершить роковой ошибки. Поэтому такая вера в знамения, такая обязательность запросов — ауспиций — по каждому более или менее серьезному поводу.

Не имея определенного представления о своих богах, римляне возлагали все надежды на проявление послушания. Отсюда такая строгая приверженность к формальной стороне обрядов и молитв, непреложная традиционность в каждом атрибуте, каждой формуле, каждом жесте освященного древностью ритуала. Никакого мистического экстаза, никакого вольного обращения к богам — строгое и серьезное следование раз и навсегда установленной норме.

С другой стороны, твердая уверенность в решающем значении скрупулезного следования обряду вносила аспект некой взаимной договоренности человека с богами. Римляне верили, что следование знамениям, правильно исполненное жертвоприношение и каноническая молитва гарантируют благосклонность богов — ведь всему этому боги сами научили Нуму! И наоборот, нарушение ритуала, а тем более данного обета или клятвы, неизбежно вызовет гнев божества и будет наказано.

Любопытно, однако, что с этим консерватизмом сочеталась определенная веротерпимость и даже религиозная восприимчивость. Римляне уважали и чужих богов (столь же непостижимых, как свои), готовы были задобрить их соответствующими жертвами и молитвами, более того — принять в Город, построить для них храмы. Нередко перед сражением они старались переманить на свою сторону богов противника, адресуя им свои обеты.

Теперь, кажется, можно расстаться с предысторией римской Республики. В заключение попытаюсь представить читателю обобщенный облик рядового римлянина конца царского периода Римской истории, каков он согласно обширным материалам древних первоисточников, оставшимся за рамками этого краткого очерка. Это человек сугубо практичный, упорный и даже упрямый, язвительный и немного склонный к сутяжничеству. Живет он крайне просто, крепко привязан к земле, расположен к суевериям. Ему не свойственны фантазия и артистизм, как древним грекам. Зато он очень восприимчив к красноречию и ценит сатиру, что впоследствии даст начало Римскому праву и Римской литературе. Его религия консервативна, бездушна, скрупулезно регламентирована и практична — она носит характер взаимовыгодного договора с богами.