«Такое счастье мне самому казалось чрезмерным и потому подозрительным. Я стал бояться опасностей на море — ведь мне предстояло переправить в Италию огромные богатства царя и перевезти туда победоносное войско. Суда благополучно достигли берега, и мне больше не о чем было молить богов. И тут я в душе пожелал: коль скоро счастье, вершин достигнув, обыкновенно скатывается назад, пусть это лучше коснется моего дома, но не государства. И потому я надеюсь, что счастье нашего государства искуплено моею тяжкой бедой, — ведь мой триумф, как бы в насмешку над превратностью людской судьбы, свершился между похоронами моих детей». (Тит Ливий. История Рима. Т. 3, XLV, 41)

Луций Эмилий Павел умер своей смертью в 160-м году, в возрасте 68 лет. Присущие ему благородство и бескорыстие получили еще одно, уже посмертное подтверждение. Об этом пишет Полибий — его современник:

«Важнейшее и красноречивейшее свидетельство о характере Луция Эмилия обнаружилось для всех с его смертью, ибо каким прославляли его при жизни, таким он явился и после смерти, а это, согласится всякий, вернейший знак доблести человека. Так, из Иберии он привез с собой в Рим больше золота, чем кто бы то ни было из его современников, точно так же в Македонии получил в свое распоряжение огромнейшие сокровища, причем в обоих случаях пользовался безграничной властью, и все-таки оставил после себя такие ничтожные средства, что не было возможности выдать жене все приданое из его движимости, если бы сверх того не было продано кое-что из земельных угодий...

Если бы наши слова показались неправдоподобными, достаточно вспомнить, что пишущему было прекрасно известно, что скорее прочих сочинение его попадет в руки римлян... Посему никто не стал бы по доброй воле обрекать себя на недоверие и пренебрежение со стороны читателей». (Полибий. Всеобщая История. XXXII, 8)

Глава VII

Сципион Эмилиан

(166-129 гг.)

Двукратное упоминание в предыдущей главе того факта, что в сражении при Пидне участвовал 16-летний сын Павла, Публий, конечно же, не случайно. О нем сейчас наш дальнейший рассказ. Но прежде следует разобраться в некоторых родственных связях. У Луция Эмилия Павла, как мы уже знаем, было четыре сына, из которых двое младших умерли в дни триумфа своего отца. Павел был благороден, горд, но небогат. С матерью своих сыновей, Папирией, он разошелся еще в их младенческие годы. Поэтому не удивительно, что Павел в свое время согласился передать двух старших мальчиков в порядке усыновления в богатые и знатные патрицианские роды. Своего первенца — в род Квинта Фабия Максима, а второго, двухлетнего Публия — в знаменитый род Корнелиев. Его незадолго до своей смерти усыновил победитель Ганнибала, Публий Корнелий Сципион Африканский. В 5-й главе я мельком упомянул об этом, назвав усыновленного двоюродным братом Сципиона. Все объясняется просто: мать Сципиона Африканского, Эмилия, была старшей сестрой Луция Эмилия Павла. Сына своего она пережила на добрых четверть века. Эмилия была не только знатна, но и богата. Усыновленный племянник оказался ее единственным наследником. Согласно обычаю, он носил полное имя своего приемного отца с добавлением, указывающим на происхождение из рода Эмилиев: Публий Корнелий Сципион Эмилиан.

Читатель, я надеюсь, еще не забыл, что Публий сопровождал родного отца во время его путешествия по Греции. В какой-то момент к ним, очевидно, присоединился и старший сын Павла, Квинт, поскольку Плутарх упоминает, что

Луций Эмилий разрешил своим двум сыновьям забрать библиотеку македонского царя. На почве любви к книгам и бесед о прочитанном, уже в Риме, завязались близкие отношения обоих юношей с прибывшим из Греции в числе заложников Полибием — будущим римским историком. Для Публия Сципиона эти отношения переросли в тесную дружбу С неподдельной теплотой, хотя, быть может, и не без пристрастия, описывает Полибий в своей Всеобщей Истории молодые годы Сципиона Эмилиана:

«Влечение и любовь к прекрасному проявились в Сципионе прежде всего в том, что он стремился стяжать себе славу человека воздержанного и превзойти в этом отношении своих сверстников. Достигнуть такой цели, столь возвышенной самой по себе и трудной, было легко в тогдашнем Риме при господствовавшем в народе упадке нравов. Молодые люди отдавались со страстью любовникам или любовницам, другие увлекались представлениями, пьянством и расточительностью, в персеевой войне быстро перенявши от эллинов эту слабость... но Сципион усвоил себе противоположные правила поведения и в борьбе со всякими страстями воспитал из себя человека последовательного, во всем себе верного, и оттого в какие-нибудь пять лет стал известен в народе своей благопристойностью и самообладанием. Потом он непрестанно стремился превзойти всякого щедростью и неподкупностью. В этом отношении сильную поддержку оказывала ему совместная жизнь с родным отцом, да и от природы ему присуще было влечение к правде». (Полибий. Всеобщая История. XXXII, 11)

Полибий рассказывает о том, как Сципион отказался от своей доли наследства отца в пользу брата, как после смерти Эмилии распорядился ее наследством: всем вышедшим замуж ее дочерям он, отказавшись от законной рассрочки на три года, немедленно выплатил полностью их приданое, а все украшения, утварь, экипажи и рабов отдал родной матери.

Свое перечисление великодушных поступков юноши Полибий заключает следующим не лишенным интереса замечанием:

«Такое поведение, наверное, всюду нашли бы достохвальным; оно было изумительно в Риме, где решительно никто никому не дает ничего из своего имущества добровольно». (Там же, 12)

Кроме воздержанности, юный Сципион стремился воспитать в себе мужество и отвагу — качества, увы, в то время уже не характерные для многих молодых патрициев. За отсутствием военного поприща он с увлечением предавался охоте на диких зверей (занятию до изобретения пороха весьма опасному) и сумел завоевать славу отважного и удачливого охотника. Верный друг, Полибий, хотя и был лет на пятнадцать старше Сципиона, неизменно составлял ему компанию.

Спустя несколько лет представился случай проверить свое мужество на поле боя. Опять обострилась ситуация в Испании. Далекий полуостров уже в течение полувека, как плохо погашенный костер, был источником тревоги для римлян. Различные испанские племена, дикие и вольнолюбивые, одно за другим усмиряемые, вновь и вновь поднимали восстания — точно раздували прятавшееся под обманчивым пеплом пламя. Усмирение этих восстаний было чуть ли не семейным делом круга близких людей Публия. Его давно умерший приемный отец успешно воевал в Испании еще во времена нашествия Ганнибала. Потом, в 195-м году, в Испанию был послан Катон — свекор сестры Публия; в 190-м году там воевал его родной отец, Эмилий Павел; наконец, начиная с 177-го года, — муж двоюродной сестры Тиберий Семпроний Гракх. Гракху удалось не только усмирить, но и умиротворить Испанию. Заключенный им на двадцать пять лет мир соблюдался.

Но вот теперь, в 152-м году, по истечении этого срока испанцы (араваки и кельтиберы) возобновляют военные действия против римлян. Консул Квинт Фульвий Нобилиор терпит от них поражение за поражением. Его должен сменить новый консул, Марцелл. Он далеко не уверен в себе... Вот как описывает Полибий эту тревожную ситуацию и ее неожиданное разрешение:

«...Квинт, военачальник предшествующего года в Иберии, и его соучастник в войне доставили в Рим известия о непрерывных сражениях, об огромных потерях убитыми и о храбрости кельтиберов. В то время Марцелл не скрывал своей робости перед войной, так что молодежью овладел необычайный страх, какого, говорили старики, они и не запомнят. И в самом деле, страх доходил до того, что на должность военных трибунов не объявлялось достаточного числа кандидатов, и некоторые места остались незанятыми, тогда как раньше желающих занять эти должности являлось в несколько раз больше, чем требовалось; равным образом выбираемые консулом легаты, которые должны были сопровождать военачальника, отказывались следовать за ним...» (Там же. XXXV, 4) И тут Публий Корнелий обращается с просьбой послать в Иберию его (хотя мог бы поехать в Македонию, куда приглашен для разрешения какого-то конфликта).