— Хм… Хорошо, а если он одолжил у кого-то эту треклятую сотню? Вообще, у меня голова кругом пошла… Геннадий должен ко мне завтра приехать на дачу…
— Мы бы просили вас не встречаться с ним… И не разговаривать. Даже по телефону… Желателен ваш срочный отъезд в служебную командировку, командование в курсе дела, Алексей Карпович. Что касается того, мог ли Кульков одолжить у кого-то сто рублей перед тем, как идти на преферанс, то это вполне рабочая версия, я поручу моим товарищам подумать над ней…
— Он, кстати, одалживал у какого-то своего приятеля большую сумму, когда покупал машину… Запамятовал, как его звали…
— А профессия?
— Врач-гомеопат.
— Играет в преферанс?
— Нет. Мне кажется, нет. Во всяком случае, с нами не играл… Я, знаете ли, не люблю новых людей, предпочитаю бывать с теми, с кем связан по работе или старым дружеством…
— С Кульковым вы связаны по работе?
— Конечно… Хотя последние годы отношения у нас, я бы сказал, переросли в приятельские… Да нет, не может быть того, о чем вы думаете! — Генерал снова всплеснул руками. — Он же имеет выходы на ракетные дела, на оборону, что вы, товарищ дорогой!
Славин кашлянул и, ощущая какую-то сковывающую неловкость от того, что не мог отвести взгляда от Звезды Героя на кителе генерала, спросил:
— Кульков… или Иванов… они вели с вами разговоры по тем узлам вопросов, которые относятся к категории особой секретности?
— Кульков знает не меньше меня, полковник. Если не больше. Он повсюду сопровождает академика Крыловского, помощник по связям с оборонной промышленностью, что вы хотите… Это страшно, если он… Нет, я отказываюсь верить, положительно отказываюсь…
— Когда вы познакомились с Кульковым?
— Во время испытания ракет… Лет пятнадцать назад…
— Помните, при каких обстоятельствах?
— Мы, сдается, возвращались в Москву в одном купе…
— А потом?
— Что-то через год встретились на совещании… Я его подвез к дому, он пригласил выпить чаю. Мы перекурили во время этого совещания, сидели с утра и до позднего вечера…
— Он тогда жил один?
— Нет, отчего же? С Лидочкой… С Лидией Афанасьевной… Это его жена, очень гостеприимная женщина…
— А потом? — повторил Славин.
— Потом… Погодите, потом он отдыхал со мною в одном санатории, там-то мы и сели за пульку на пляже…
— Азартный игрок?
— Ну что вы! Я же говорю: мы снимаем преферансом стресс… Гена… Кульков, между прочим, был каким-то странным во время последней пульки… В ту пятницу он играл крайне нервно, такого с ним никогда не было…
— До этого он проигрывал спокойно?
— Плюс-минус десять рублей, какой это проигрыш?! При его-то окладе… А в пятницу он без удержу темнил, попусту торговался, будто дразнил самого себя… Но вы расспрашиваете о нем как о преступнике, полковник!
— О преступнике допрашивают, Алексей Карпович. Я пока что спрашиваю о нем как о свидетеле, который расплатился купюрой сотенного достоинства, присланной ЦРУ.
— Нет, но я же чувствую, вы его подозреваете…
— Плохо, если я дал вам основание составить такое мнение… Я не имею права на подозрение, это противозаконно… Скажите, у вас никогда не возникало какого-то неприязненного чувства ни к одному из тех, с кем вы играли у Иванова в преферанс?
— Нет, — сразу же ответил Шумяков. — Это было бы нечестно: приходить в дом, где тебе кто-то или что-то не нравится…
— Поведение ваших партнеров все эти годы было безукоризненным?
— Да… Пожалуй… Впрочем, однажды меня несколько резанула безапелляционность Егора…
— Иванова?
— Да.
— В чем она выразилась?
— Он слишком уж яростно говорил о своем коллеге…
— Яхминцеве?
Генерал взглянул на Славина по-новому, оценивающе:
— Вам и это известно?
— Да.
— Я тогда заметил ему, что не резон так зло говорить о том, с кем работаешь… А Егор ответил, что о гробовщиках мысли он иначе говорить не умеет…
— А Кульков?
— По-моему, Кульков поддержал меня… Правда, он попросил Егора рассказать, какую новую идею Яхминцев закапывает…
— Иванов объяснил?
— Помнится, да… Но он объяснял языком уравнений и формул, это не по моей части. — Генерал вымученно улыбнулся.
— Кульков хорошо ориентируется в том, чем занят Иванов?
— Конечно… Коллеги…
— Но Кульков, как я слыхал, не очень-то котируется как ученый… На докторскую диссертацию так и не потянул.
— Это как раз объяснимо: все время со своим шефом на испытаниях и строящихся объектах, на себя у него просто-напросто нет времени.
— У вас не осталось в памяти чего-либо такого, что удивило, обрадовало или, наоборот, расстроило в характерах ваших партнеров? В их манере себя вести… В поступках, словах, наконец…
— Нет. Я же ответил: если бы меня что-то отвратило от человека, я бы не смог с ним более общаться, такой уж у меня норов… Если рву, то навсегда.
— Вы когда-нибудь фотографировались вместе с партнерами?
— Никог… Погодите, погодите, как раз в пятницу Генн… Кульков принес зеркалку и сделал несколько снимков. С блицем…
— Впервые за все время знакомства?
— Впервые. Полагаю, что впервые… В силу моей профессии я не очень-то разрешаю себя фотографировать…
— Алексей Карпович, пожалуйста, попробуйте восстановить по дням историю вашего знакомства с Кульковым и профессором Ивановым. Это бы очень и очень помогло мне в деле… Что касается вероятия обмена Кульковым мелочи на купюру сторублевого достоинства, я не премину заняться этим сегодня же… И последнее: если он вдруг позвонит вам в течение тех двух часов, пока вы еще не уехали из Москвы, пожалуйста, разговаривайте с ним так, как разговаривали всегда…
— Не обещаю.
— Это необходимо.
— Не обещаю, — повторил генерал. — Сделайте так, чтобы мои телефоны не работали. Я знаю, чего могу обещать, а чего нет.
Полковник Груздев докладывал тихим голосом, глухо покашливая, был, как всегда, несмотря на неудержимо-веселый нрав, нетороплив и обстоятелен:
— Собственно, ничего особенно интересного наблюдение за Кульковым не дало, Виталий Всеволодович. Учреждения, которые он посетил за эти три дня, следующие: Министерство авиационной промышленности, Академия наук, Министерство обороны, Госплан Союза. Фамилии людей, тех, с кем он встречался, приложены, сорок пять человек, в высшей мере уважаемые товарищи. Если он действительно получил сторублевую ассигнацию из ЦРУ и она не попала к нему каким-то шальным образом, чего я отнюдь не исключаю, тогда основные узлы ракетной проблематики Советского Союза будут известны Лэнгли.
— Будут? — переспросил Славин. — Или известны?
— Любой ответ на этот вопрос в настоящее время носит предположительный характер, Виталий Всеволодович.
— Ну и предполагайте. Мне особенно хорошо думается, когда собеседник выдвигает соображения, противные моим.
Груздев с тоской посмотрел на сигарету, которую крутил в пальцах (Славин не курил), и сказал:
— Если считать, что передачи разведцентра ЦРУ неустановленному агенту начались неделю назад, если их интенсивность нарастает день ото дня, значит, в Лэнгли очень торопятся. Это первая позиция. Всю эту неделю совещания в тех министерствах, которые посещал Кульков, заканчивались поздним вечером, к одиннадцати. Во вторник и четверг Кульков вернулся домой около двенадцати, сопровождал академика Крыловского на объекты… Можно предположить, что обмен информацией был назначен на один из этих дней, но Кульков не смог взять в Сокольниках контейнер. Отсюда некоторая паника в стане наших подопечных. Выемка в Сокольниках контейнера людьми Юрса, сопровождавшаяся одновременным выбросом трех машин разведки из здания посольства. Такова вторая позиция. Однако третья позиция оказалась для нас проигрышной: коллеги из ЦРУ все же смогли заложить контейнер, а их агент этот контейнер получил…
— Я бы не назвал эту позицию проигрышной, — возразил Славин. — Даже совсем наоборот: благодаря тому что мы поработали с содержимым контейнера, в обращение вышла меченая купюра. Мы получили след: от Иванова — к Кулькову. Если мы соберем неопровержимые доказательства того, что Кульков не сдавал в банк рубли или мелочь, — Славин усмехнулся, — меняя их на престижный стольник — я и такое не имею права исключить, — если ему не одолжил кто-то эту ассигнацию накануне партии в преферанс у профессора Иванова, тогда мы взяли бога за бороду.