Я.Б. Я хотел бы с этой идеей согласиться и мыслить в довольно широкой исторической перспективе, поскольку я историк. Я считаю, что ничто не пропадает. Я согласен с Сергеем Адамовичем, что идеализм, особенно в России, возникает в тех условиях, когда, казалось бы, для него никакой почвы нет. Это показало движение шестидесятничества.

С.К. Знаете, оказывается при всей моей мрачной аналитике, я больший оптимист, чем вы. Я хотел бы надеяться не на два поколения, а на два десятка лет.

Л.А. Т. е. на следующее поколение. Мы тоже шестидесятниками стали в 20, 30, а то и в 40 лет.

Евгений Ясин

Шестидесятники

_{8 заметок к возможной дискуссии}

В начале лета 2005 года на круглом столе «Либеральной миссии», посвященном П. Н. Милюкову, после дискуссии о судьбе либерализма в России, о его постоянных поражениях и столь же неизменном возрождении Людмила Михайловна Алексеева, председатель Московской Хельсинкской группы, предложила вспомнить о шестидесятниках, которые, по ее и моему мнению, подхватили эстафету идей российского свободолюбия и свободомыслия во второй половине XX века, едва забрезжил рассвет после сталинской ночи. Она же предложила собрать людей этого поколения вместе, пока они живы, дать им возможность еще раз соприкоснуться плечами и обратиться к тем, кто подхватит эстафету в следующий раз.

Когда я стал обсуждать эту идею, оказалось, что мнения о шестидесятниках очень разнятся. Чаще всего говорили о том, что тема неактуальна, что шестидесятники были романтиками и идеалистами, оторванными от жизни. Они как-то оживляли советский пейзаж в период застоя, но после «перестройки» и реформ их история никому не интересна.

Моя молодая сотрудница из того поколения, которое сегодня вроде должно подхватить эстафету, сказала: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина не привлекают, несовременны. Не то что Бродский и Гандлевский.

Другие сказали: это люди, которые хотели социализма с человеческим лицом и рыночную экономику не восприняли. Все, что они отстаивали, умерло.

И тогда я понял — идея Алексеевой более чем актуальна, проект «Шестидесятники» стоит запустить. Мои заметки призваны дать старт дискуссии.

1. Я также понял, что не знаю, кто такие шестидесятники. Шестидесятые запомнились скандалом в Манеже, где Хрущев учил жить художников, затем через пару лет его отставкой. Косыгинская экономическая реформа была явлением либеральным, но она затронула в основном экономистов и хозяйственников, которых вряд ли можно считать авангардом шестидесятников. Затем чехословацкие события 1968 года, после которых реформа была свернута и все гайки закручены почти до предела. Литература — да, в ней были яркие имена, но ведь и они появились чуть раньше.

2. Для меня (а я явно отношусь к числу людей, чьи взгляды определились в 1950-х — 1960-х) все началось с XX съезда КПСС в 1956 году, с доклада Хрущева о культе Сталина. И то не совсем, потому что текущие публикации о съезде ни о чем не говорили; о самом докладе, который был секретным, мы узнали много позже.

Какие-то неуловимые изменения в общественной атмосфере начались еще раньше. В 1953 году, сразу после смерти Сталина, в «Новом мире» появилась статья В. Померанцева «Об искренности в литературе». В 1954 году опубликовали повесть Ильи Эренбурга «Оттепель», давшую имя целой эпохе. А осенью 1956 года в областной библиотеке Одессы, где я тогда жил, провели дискуссию по роману В. Дудинцева «Не хлебом единым». Перелом в моем сознании произошел именно в тот вечер. Не только потому, что мне книга безумно понравилась (юноше в 22 года), но более всего потому, что я услышал искренние выступления многих людей, которые почувствовали дыхание свободы и хотели дышать свободно. В прессе же давно шла дискуссия по роману, уже была дана команда сворачивать ее и принижать автора. Поэтому критики стали говорить о ее низких художественных достоинствах. Я запомнил слова Константина Паустовского, моего любимого писателя и мастера художественной прозы высшей пробы, который сказал по поводу этой критики: «То, что автор хотел сказать читателю, то он сказал, и читатель понял и почувствовал сказанное. А это и есть для писателя высшая оценка».

Помню в этой книге бессмертный образ Вади Невраева, образцового чиновника, бескорыстного друга людей, к которым благосклонно начальство, и немедленно меняющего симпатию на безразличие и враждебность, когда настроение начальства изменялось. Он и сегодня жив и, думаю, даже больше благоденствует.

Я полагаю, многие люди моего поколения в то время пережили подобные чувства, они захотели свободы и оказались готовы что-то сделать, чтобы она была. Не только для себя — для сограждан. И в шестидесятые годы многие из них что-то для этого сделали. Они, наверное, и есть шестидесятники.

3. Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина — я помню их выступления в Политехническом музее; Александр Галич, Булат Окуджава, Владимир Высоцкий, Юрий Визбор — барды первого поколения — это другой ряд. Даниил Гранин, Василий Аксенов — молодые прозаики послесталинской эпохи. Александр Солженицын, которого мы узнали благодаря Твардовскому. Олег Ефремов, Юрий Любимов, Марк Захаров, Михаил Калатозов, Григорий Чухрай, Эльдар Рязанов, Марлен Хуциев, Андрей Тарковский — режиссеры театра и кино. Алексей Аджубей, Егор Яковлев, Лен Карпинский, Отто Лацис — журналисты. Это те, кого я субъективно считаю шестидесятниками, хотя многие из них проявились и раньше. Но это мое субъективное восприятие.

Обратите внимание — это все поэты, писатели, режиссеры, журналисты. И они находили отклик у общественности, их имена были на слуху. Думаю, что это не случайно. Ибо первая реакция на «оттепель», на возможность свободы, была эмоциональная, порой иррациональная и в то же время вербальная — характерный для России художественный вначале опыт осмысления новой реальности.

Что еще важно, это отрицание сталинизма как самой жестокой формы тоталитаризма с нравственных, гуманистических позиций. Насилие над человеком, лишение свободы, ограничение возможностей самореализации личности — плохо, потому что аморально. Даже если не говорить о вреде для общества, для экономики. Никакими высокими целями нельзя их оправдать. Я так воспринимаю основной лейтмотив этого идейного движения, который и обусловил первенство в нем литературы, кино, театра. Что-то лирики в почете были, вопреки Б. Слуцкому.

Разумеется, были и другие: Михаил Горбачев, Александр Яковлев, Борис Ельцин, Андрей Сахаров, Гавриил Попов, Юрий Афанасьев — это те, кто потом начал новую эру российской истории. Все они — шестидесятники.

4. Они очень разные. Я полагаю неверным утверждение, что шестидесятники — все сторонники социализма с человеческим лицом и что их время кончилось самое позднее с «перестройкой».

Я бы выделил в их числе следующие слои, которые играли разную роль на разных этапах нашей истории с конца 1950-х до 1990-х годов.

— Художественная интеллигенция (о них я уже писал).

— Часть партийной, советской и хозяйственной номенклатуры, понявшей неизбежность перемен, их либеральную и демократическую направленность.

— Диссиденты — открытая оппозиция режиму, которых власть удаляла либо за границу, либо в зону. «Великолепная семерка» — люди, вышедшие на Красную площадь в августе 1968 года, Московская Хельсинкская группа, авторы «Хроники текущих событий», другие правозащитники.

— Часть умеренной интеллигенции, мыслящих рабочих — они не выступали открыто, не видели возможности как-то влиять на события, но собирались на кухнях, читали и распространяли самиздат — ожидали своего времени. Это они вышли на миллионные демонстрации в Москве в 1990 году, выбрали Ельцина. А до того уходили в сторожа, грузчики, истопники, чтобы не мараться, жить по совести, образуя внутреннюю эмиграцию.

Если всех собрать, то поймем — именно они были основной силой, опрокинувшей коммунистический тоталитаризм. А дальше пути разошлись.