Каждый поднимавшийся на трибуну начинал и заканчивал своё выступление осуждением Постышева. Особенно отличился на этом поприще второй секретарь Куйбышевского обкома Игнатов некоторые выдержки из речи которого приводились выше. Он резко обрушился на своего недавнего шефа, обвинив его во многих грехах и прегрешениях. (Заметим в скобках, что Игнатов хорошо выполнил свою роль и, заслужив одобрение Сталина, сделал карьеру. Возглавляя в течение многих лет ряд областных и краевых парторганизаций, он в последний год жизни Сталина был произведён в секретари ЦК КПСС. При Хрущёве Игнатов занимал ответственные государственные посты, но, посчитав, что его обошли, вспомнил годы политической молодости и активно подключился к подготовке заговора против Хрущёва, закончившегося октябрьским пленумом 1964 г.)

Решающим было выступление Л.М. Кагановича. Его речь, однозначно осуждающая, была тем не менее в некотором отношении примечательной. Как член Политбюро, Каганович, явно выполняя поручение Сталина, демонстрировал непредвзятость руководства партии к Постышеву. Смысл его речи сводился к следующему: ЦК, вскрыв ошибки Постышева, пытался помочь ему и сохранить его как политического руководителя, готов был доверить даже пост председателя Комиссии советского контроля. Но сами видите, как Постышев выступил на пленуме, он обанкротился, не проявил должной закалки, фактически проигнорировал решение Политбюро о Куйбышевском обкоме. Вывод очевиден: как ни старалось руководство партии, Постышев погубил себя. «Тов. Постышев, по-моему, как крупный политический руководитель обанкротился, — говорил Каганович… — Центральный Комитет партии имел в виду наметить тов. Постышева в качестве председателя Комиссии Советского Контроля… Теперь, после такой речи, я думаю, что вряд ли Центральный Комитет сумеет доверить ему такой пост…

Если у т. Постышева нет никаких более глубоких причин и болезней в своём отношении к Центральному Комитету партии, если он сумеет искренне и честно перестроить себя, поджать своё самолюбие и работать по-большевистски на любой работе, — тогда он сумеет сохранить себя как работника в партии. А если у него пороху не окажется для этого, то, каковы бы ни были заслуги работника в прошлом, каково бы ни было его происхождение… партия должна осудить подобные грубые ошибки…»[534]

Выслушав эти обвинения, пытавшийся поначалу протестовать и объясниться, Постышев стал хвататься за последнюю соломинку, которую, казалось, подал ему Каганович, сдался и стал каяться: «Я, товарищи, только одно могу сказать, что я признаю целиком и полностью свою речь, которую я произнёс здесь, неправильной и непартийной. Как я произнёс эту речь — я и сам понять не могу. Я прошу пленум ЦК простить меня. Я никогда не был не только с врагами, но всегда боролся против врагов, я всегда вместе с партией дрался с врагами народа от всей большевистской души и буду драться с врагами народа от всей большевистской души. Я ошибок наделал много. Я их не понимал. Может быть, я и сейчас их ещё не понял до конца. Я только одно скажу, что я речь сказал неправильную, непартийную и прошу пленум ЦК меня за эту речь простить»[535].

Теперь Постышев предстал перед членами ЦК и достаточно широким кругом посвящённых (а стенограммы пленума, как обычно, рассылались на места) не упорствующей жертвой, способной вызвать сочувствие, сомнения в предъявленных обвинениях, а раскаявшимся грешником, получившим по заслугам. (Этот приём непременного раскаяния Сталин, кстати, использовал постоянно. Вспомним, например, сколь упорно он заставлял — и заставил — каяться объявившего было голодовку Бухарина на февральско-мартовском пленуме 1937 г.[536]). Вслед за раскаянием же, как обычно, следовал удар. Взяв слово в самом конце заседания 14 января, Сталин неожиданно заявил: «У нас здесь в президиуме ЦК или Политбюро, как хотите, сложилось мнение, что после всего случившегося надо какие-либо меры принять в отношении тов. Постышева. И мнение сложилось такое, что следовало бы его вывести из состава кандидатов в члены Политбюро, оставив его членом ЦК». На освободившееся место кандидата в члены Политбюро Сталин предложил Хрущёва[537].

Судьба Постышева была предрешена. Через несколько недель после январского пленума Политбюро решило передать дело Постышева в Комитет партийного контроля. В КПК к обвинениям в провокационном избиении кадров прибавились новые: подобранные Постышевым сотрудники оказались-де шпионами, а он «по меньшей мере» знал о наличии «контрреволюционной организации» и был осведомлён об участии в ней своих ближайших помощников. 17 февраля Политбюро утвердило решение КПК об исключении Постышева из партии[538]. Вслед за тем он был арестован и расстрелян.

Обстоятельства расправы с Постышевым не дают оснований усматривать в нем серьёзного оппонента Сталина. Нотки недовольства, сквозившие в выступлениях Постышева (как на февральско-мартовском, так и на январском пленумах), свидетельствовали скорее о стремлении Постышева защитить своё положение в руководстве партии, об обиде на несправедливые гонения. Только в одном отношении судьба Постышева отличалась от судьбы других репрессированных членов Политбюро. Мало с кем из из них Сталин вёл столь длительные игры. Расправы чем дальше, тем больше становились скорыми, без создания видимости «непредвзятости». Большевики ленинского поколения оказались совершенно бессильными перед сталинской диктатурой, и их немногочисленные и слабые попытки к самозащите были без труда сломлены вождём, опиравшимся на страх и разобщённость партийного «генералитета» и силу НКВД.

Следующей жертвой террора в Политбюро стал кандидат в члены Политбюро Р.И. Эйхе. До этого момента карьера Эйхе складывалась вполне успешно. Член партии с 1905 г., он долгие годы возглавлял Сибирскую парторганизацию и пользовался полным доверием Сталина. Ещё в 1930 г., когда большая группа ответственных работников Сибири потребовала смещения Эйхе, обвиняя его в некомпетентности и неумении работать, Сталин категорически выступил в защиту Эйхе. Оппоненты Эйхе были строго наказаны и сняты со своих должностей[539]. Об особом отношении Сталина свидетельствовал и факт избрания Эйхе в 1935 г. кандидатом в члены Политбюро. В октябре 1937 г. Эйхе сделал следующий шаг на карьерном пути: был переведён в Москву на важный пост наркома земледелия СССР. Однако в апреле 1938 г. Эйхе был арестован, хотя формально из Политбюро не выводился. О его дальнейшей судьбе рассказал в известном докладе на XX съезде партии Хрущёв. В НКВД Эйхе под пытками заставили признаться во вредительстве и участии в контрреволюционной организации. Эйхе написал два заявления на имя Сталина, умолял его разобраться в деле, рассказывал о пытках, которые применялись в НКВД. Однако это не помогло. В феврале 1940 г. Эйхе был расстрелян[540].

Смещение и арест Постышева были своеобразным сигналом о непрочном положении двух других членов Политбюро — выходцев с Украины — С.В. Косиора и В.Я. Чубаря. Косиора, почти десять лет (в 1928–1938 гг.) возглавлявшего украинскую партийную организацию, Сталин после голода 1932–1933 гг., судя по всему, считал недостаточно сильным работником. В 1933 г., как уже говорилось, Косиор был «подкреплён» Постышевым, фактически подмявшим под себя Косиора. В январе 1938 г. Косиор был переведён в Москву на пост заместителя председателя Совнаркома СССР и председателя Комиссии советского контроля — пост, который первоначально якобы предназначался Постышеву. Однако вскоре Косиор был арестован и расстрелян, причём даже без формального выведения из состава Политбюро.